Бремя прошлого - Адлер Элизабет - Страница 95

Лилли печально посмотрела на свои ладони – пучки тонких костей, обтянутые пергаментной кожей с синими венами.

– Руки старухи, – горько вздохнула она, – и все же мне не суждено стать старухой.

Пришел день, когда Лилли уже не смогла подняться на ноги. Сил передвинула ее кровать к окну, чтобы она могла любоваться своими любимыми садами и старыми деревьями, посаженными их прапрадедами, серебряным блеском моря и просторным опаловым небом, видеть проходивших рысью мимо дома лошадей. Хотя воздух позднего лета был теплым, Лилли мерзла, и в камине постоянно пылал огонь. Верные собаки не отходили от ее кровати. Они лежали, положив головы на лапы, и не отрывали глаз от Лилли. На окне сидела в ожидании не спускавшая с нее глаз оранжевая кошка.

Прошла еще одна неделя, и другая, и теперь уже Лилли не могла даже есть. Ей давали жидкую пищу через соломинку, хотя она говорила Сил, что ей больше ничего не нужно.

– Все остальное не имеет значения, дорогая Сил, – повторяла она. – Я дома.

Ее глаза были похожи на два темных сапфира, а худое измученное лицо окостенело. Сил видела, как постепенно ее покидали страдания и грусть.

Лилли пошевелила рукой и положила ее на крупную голову собаки. Со вздохом удовлетворения она закрыла глаза, и Сил поняла, что она их больше никогда не откроет.

Украсить мхом и папоротником повозку, на которой должны были отвезти ее гроб на кладбище, собрались арендаторы. На гроб положили множество лучших роз, срезанных в саду. Собравшиеся дошли за гробом, позади Сил, до фамильной часовни, а потом и до могилы, в которой Лилли наконец воссоединилась со своими любимыми па и мамми, и, обнажив головы, проводили в последний путь усопшую Лилли Молино.

Я посмотрела на моих слушателей. Опустив головы, они смотрели на меня серьезными расширенными глазами, думая о Лилли.

– Смерть Лилли была счастливее ее жизни, – мягко заметила я. – По крайней мере, она была снова дома, куда ей всегда хотелось вернуться.

– Нэд умер через несколько лет после этого, – сказал Эдди. – У меня сохранилась старая газета с кратким сообщением о его похоронах и о последовавшей затем большой поминальной службе. Все хоть сколько-нибудь известные люди театра пришли попрощаться с ним и отдать ему последний долг.

Я посмотрела на Эдди и сказала:

– Итак, теперь вы знаете, что случилось с вашим прадедом. Он отказался от всего, чем был, ради женщины, которую любил, потом едва не лишился из-за нее жизни, и, в конце концов, она стоила ему карьеры. Прекрасный человек и великий актер, он был без ума от нее.

Перед смертью Лилли спросила Сил: «Я в самом деле была роковой женщиной?» И Сил, как мне кажется, сказала ей правду. «Ты никогда не была роковой, просто была глупой и своевольной. И всегда жалела о сделанном, когда было уже слишком поздно».

И я думаю, что так оно и было. Но, как я говорила вначале, вы должны сами составить себе мнение о ней.

– Бедная Лилли, – с состраданием проговорила Шэннон. – Я не считаю ее роковой женщиной. Просто так для нее складывались обстоятельства.

– Но она сама навлекала на себя неприятности, – заметил Эдди, и я была уверена, что он имел в виду Нэда, чья жизнь разрушилась из-за Лилли.

– Но и на этом история не закончилась – продолжила я, и они подняли головы, готовые слушать дальше, – потому что следующим гостем из прошлого был приехавший в Арднавариху в поисках свидетельств отец Шэннон, Боб Киффи.

Если я не ошибаюсь, это было в тысяча девятьсот семидесятом году, когда он появился на моем крыльце. Он назвал свое имя, и я сразу поняла, что он имел отношение к Финну. «Вылитый он, – говорили все, – темноволосый красавец». Да это был внук Финна, и никто не взялся бы это оспаривать.

Шэннон нетерпеливо ждала продолжения, подперев руками подбородок, и я рассказала ей все точно так, как мне рассказал ее отец.

Боб Киффи обрисовал свое прошлое в точности так, как его дочь сделала это двадцатью годами позднее. Он нашел в Наитакете, в Си-Мист-коттедже, портрет и письма Лилли. Потом сверился с сиротским реестром, и, соединив полученные им сведения с тем, о чем смогла рассказать ему я, мы пришли к следующим выводам.

Сын Роберт родился у Лайэма и Дженни через двенадцать лет после того, как они поженились, и это сделало их счастье еще более полным. Лайэм принял фамилию своего настоящего отца, О'Киффи, и поменял ирландское имя Лайэм на Уильям. Теперь супруги стали мистером и миссис Уильям О'Киффи, и этим же именем он подписывал свои картины. И, вероятно, поэтому все детективы, годами работавшие для Лилли, так и не обнаружили никаких его следов.

Жили они в Северной Калифорнии, в небольшом уединенном коттедже близ Мендочино, и довольствовались обществом друг друга, хотя всегда бывали рады встретиться с соседями на деревенской улице или в лавке. Местные жители называли их «людьми искусства». Дженни О'Киффи содержала дом в чистоте, на окнах висели накрахмаленные льняные занавески, на столе всегда была хорошая еда. Мальчик был слишком мал, чтобы ходить в школу, и о них никто почти ничего не знал, кроме того, что они поселились здесь после нескольких лет скитаний по стране, задерживаясь лишь в тех местах, где Лайэму хотелось писать свои картины. Каждые три месяца он ездил в Сан-Франциско продавать картины и таким образом мог оплачивать аренду. После его смерти владелец художественной галереи говорил, что, хотя он и не успел добиться полного совершенства, у него был настоящий талант и что мир потерял тонкого художника.

Однажды они отправились на восток, может быть, желая помириться с Лилли и с Финном и показать им внука. Ранним морозным утром экспресс столкнулся с товарным поездом. В опубликованном газетами списке погибших значились Уильям О'Киффи и его жена Дженни, а их пятилетний сын Роберт остался жив. Родственников мальчика просили обратиться в Католический приют для детей-сирот, куда был определен ребенок.

После крушения маленького Боба нашли в объятиях отца, защитившего его от удара. В приюте он нетерпеливо ждал, что к нему придет папа, который возьмет его домой, а когда он спрашивал, почему тот не приходит, монахини мягко увещевали его, говоря, что его папа вознесся в рай, куда могут рассчитывать попасть все хорошие люди.

– Я хочу, чтобы он пришел за мною, – безутешно плакал ребенок.

Ему говорили, что скоро отыщут его родственников и что они придут и заберут его к себе, как потерянный пакет. Но никто не приходил, и Боб недоумевал почему. Когда он стал постарше, это недоумение превратилось в злость и в чувство обиды от сознания того, что он не был нужен никому во всей Америке. Он покажет им всем, когда станет взрослым мужчиной, решил про себя Боб. Станет богатым и знаменитым, добьется успеха, и каждому будет лестно с ним познакомиться, а потом найдет этих самых отказавшихся от него родственников и покажет им, что никогда в них не нуждался.

Прошло много лет, прежде чем он приехал взглянуть на свое наследство – дом в Нантакете, где и нашел письма Сил и портрет Лилли. Он отправился по написанному на конвертах обратному адресу в дом своей бабки на Мауит-Вернон-стрит, но дом оказался запертым, и соседи сказали ему, что госпожа Адамс много лет назад возвратилась в Ирландию.

И вот, годы спустя, уже став богатым человеком, Боб приехал сюда взглянуть на Арднаварнху и разузнать о своих корнях. Он сказал мне, что всю жизнь страдал оттого, что никто не позаботился взять его из приюта и что он никогда не знал, кем был.

– Вы внук Лилли, а также Финна О'Киффи, – сказала я ему, – и если бы они знали, что в той железнодорожной катастрофе уцелели именно вы, они немедленно приехали бы за вами.

А когда я сказала ему, что он законный наследник состояния Лилли, он лишь пожал плечами и ответил:

– Теперь уже слишком поздно. Оставим мертвых в покое, а я буду жить своей собственной жизнью.

Как бы то ни было, я отдала ему бриллиантовое колье.

– Для вашей дочери, – сказала я, совсем как Лилли сказала мамми: «Когда перед нею откроется вся жизнь и все будет казаться возможным».