Ползущая тень - Говард Роберт Ирвин - Страница 6

Натала понимала, что это последняя возможность отстоять свою жизнь, иной ей уже не представится, но не могла воскресить в себе даже искорки отваги — она впрочем никогда ей не отличалась, — и лишь дрожала всем телом полностью парализованная темнотой, яростью соперницы и безысходностью своего положения. Талис без труда вынула кинжал из ее безвольно повисшей руки и отбросила его во мрак.

— Кусаешься, сука! — она со всего размаху ударила ее окровавленной ладонью по щеке. — Кусаешься? Ну так кровь за кровь! Ты пожалеешь еще о своей дерзости!

Стигийка схватила Наталу за волосы и выволокла на свет. Из стены торчало железное кольцо, с которого свисал шелковый шнур. Девушке показалось, что с ней происходит всего лишь кошмарный сон. Она уже не сопротивлялась, когда Талис, сорвав с нее остатки одежды, подтащила ее руки вверх и затянула на запястьях крепкий узел. Нагая, натянутая словно струна, она висела едва касаясь пола кончиками пальцев, словно заяц, с которого вот-вот начнут сдирать кожу. Повернув с огромным трудом голову, она увидела Талис, снимавшую со стены тяжелый кнут с рукоятью, блестевший золотом и алмазами и с семью длинными концами, плетеными из особого шелка, более твердыми и гибкими чем обычные ременные.

Стигийка глубоко вздохнула, с наслаждением размахнулась, и семь жгучих языков пламени обернулись вокруг бедер взвизгнувшей от боли Наталы. Бедная девушка вилась всем телом, стонала, пыталась выдернуть руки из шелковой петли, кричала, выла, начисто забыв о грозной опасности таившейся где-то неподалеку. Жестокая стигийка тоже по-видимому забыла об этом, наслаждаясь муками жертвы.

Обезумевшая от боли Натала подняла залитые слезами глаза, собираясь в последний раз взмолиться о пощаде, — и стон замер на ее сразу затвердевших губах, а глаза наполнились неописуемым ужасом.

Взметнувшийся в очередной раз кнут завис в воздухе, когда Талис, встревоженная выражением лица жертвы, быстро, как кошка, повернулась посмотреть на то, что ее так напугало. Но новый противник действовал быстрее. Перед глазами полумертвой от боли Наталы мелькнуло подброшенное с невероятной силой белое тело стигийки — мелькнуло и исчезло в недрах огромного черного облака. Пронзительный вопль разорвал тишину и облако растворилось во тьме.

Еще несколько секунд из мрака коридора доносился умоляющий лепет Талис, затем ее громкие стоны перешли в душераздирающий крик, завершившийся истерическим, диким смехом и все стихло. Натала до боли напрягала глаза, вглядываясь во мрак, в котором исчезла Талис. Она чувствовала, что там таится нечто угрожающее не только ее телу, но и душе.

Мрак вздыбился вдруг гигантской волной, в нем проявилось некоторое бесформенное пятно, образовавшее что-то вроде колоссальной головы с разинутой жабьей пастью, чьи контуры расплывались, словно марево, в голове прорезались два светящихся словно гнилушки, глаза — они притягивали, в них читалось омерзительное, воистину космическое вожделение, и вся эта пульсирующая, похожая на густой черный дым масса клубилась, густела и изменялась. Трудно было сказать — ползет это нечто, идет или летит, но оно двигалось, приближаясь к ней. Вот оно добралось до круга света, падавшего из алмаза-светильника, но эта клубившаяся масса не поддавалась свету, даже тогда, когда этот сгущенный мрак оказался на расстоянии вытянутой руки от Наталы, — если бы она могла конечно вытянуть руку, — даже тогда она не различала деталей на этом странном теле, лишь жабья пасть рисовалась вполне выразительно, словно темное пятно на сетчатке ее глаза.

В голове девушки мелькнула мысль, что она возможно уже сошла с ума — ведь никто и ничто не может смотреть одновременно сверху и снизу, из бездонной пропасти и с головокружительной высоты — а ведь было именно так, это нечто смотрело на нее отовсюду. И в то же время, она знала это совершенно определенно, оно было реальным, осязаемым, а если даже обманывало зрение, то уж никак не обманывало тело, которое вдруг ощутило холодное прикосновение не то лапы, не то щупальца. То, что проползло по ее ноге, было холодное, но вместе с тем жгло как раскаленный уголь, скользкое, и в то же время шершавое — оно абсолютно отличалось от чего бы то ни было, хоть раз прикасавшегося к ее телу. Натала вскрикнула от омерзения. В этом прикосновении сконцентрировалась вся непристойность, вся похоть, все распутство, которые копились среди отбросов земной жизни со времен ее зарождения. Она чувствовала такой стыд, такое отвращение, о каких до сих пор не имела понятия. Теперь она отчетливо сознавала, что это чудовище может быть чем угодно, но только не примитивным животным.

Безумный визг девушки разорвал тишину, когда это нечто потянуло ее к себе, выворачивая все суставы и разрывая натянувшиеся до предела мышцы и ткани рук, — но тут где-то высоко вверху послышался треск, какая-то огромная масса пронеслась по воздуху и грохнулась на плиты пола.

3

Когда Конан увидел разглаживающийся гобелен, он с диким рычанием бросился на стену, будто хотел снести ее одним ударом своего огромного тела. Удар был таким сильным, что наверное поломал бы кости любого другого человека, но варвар лишь отскочил от стены словно мячик, сорвав с нее гобелен. Его глазам открылась совершенно гладкая, монолитная стена. Вне себя от злости, он махнул саблей, словно собираясь иссечь на куски мраморную преграду, но услышал за спиной шорох и огляделся. Его смуглое лицо было белым от ярости, что никак не могла найти себе выхода.

За ним стояли десятка два мужчин в пурпурных туниках и с желтоватыми лицами. Каждый из них сжимал в руке короткий меч. Когда Конан оглянулся, они набросились на него, что-то гневно вопя. Он не пытался ни успокаивать их не объяснять. Взбешенный исчезновением девушки, он действовал так, как на его месте действовал бы любой другой человек гиборейской эры.

С яростным ревом Конан метнулся навстречу врагам, его свистнувшая в воздухе сабля отбила в сторону чей-то меч, и вот уже из головы первого из нападавших брызнули мозги. Изогнувшись по-кошачьи, Конан ударил снова, и чья-то рука, судорожно цеплявшаяся за рукоять меча, отрубленная в запястье, взвилась по крутой дуге в воздух, волоча за собой кровавый хвост, словно комета. Конан не потерял ни секунды, когда легким движением увернулся от воинов одновременно напавших на него, — и вот уже меч одного из них по рукоять погрузился в грудь второго.

Увидев это, ксуталийцы закричали от ужаса, а варвар рассмеялся, победно и хрипло, нырнул под чью-то руку, хлынула алая струя и следующий воин в пурпурной тунике рухнул наземь, зажимая руками огромную рану в животе. Ксуталийцы завыли, словно волки, настигающие добычу. Непривычные к ратному труду, отупевшие от своих лотосовых снов, они безнадежно проигрывали быстрому словно молния, варвару, в котором стальные мышцы и четко работающий мозг составляли единое целое. Его противники, путаясь друг у друга под ногами, наносили удары или слишком поздно, или слишком рано, рассекая мечами пустой воздух. Киммериец же двоился, троился, исчезал в одном месте, чтобы тут же появиться в другом, неуловимый словно ртуть, недоступный мечам врагов, а тем временем кривое лезвие его сабли ежесекундно грозило смертью и выполняло угрозы.

Но неуклюжие и нерасторопные желтолицые воины вовсе не были трусливыми. Грозно крича, они кружили вокруг варвара и рубили короткими мечами, а со всех сторон в комнату через настежь раскрытые двери вбегали все новые и новые горожане, разбуженные непривычным их слуху шумом.

Конан, с виска которого уже лилась кровь, в очередной раз взмахнул саблей, уложив одним ударом сразу нескольких врагов, словно косец пшеницы и огляделся по сторонам, намечая путь к отступлению. В ту же секунду на одной из стен раздвинулась драпировка и приоткрылась потайная дверь. За ней виднелась лестница из зеленоватого камня, на самом ее верху стоял человек в роскошном шелковом одеянии, моргая глазами, словно только что проснулся. Киммериец, не колеблясь ни секунды, одним прыжком преодолел лязгавший мечами круг воинов и помчался к лестнице. Трое воинов преградили ему дорогу, три меча молниями сверкнули над его головой, и тут же упали, киммериец же не задерживаясь, несся вперед по лестнице, за ним гналась свора преследователей спотыкаясь о валявшиеся тела. Один из несчастных лежал вниз лицом в луже крови и мозгов, второй пытался подняться на руках, залитых кровью, струей хлеставшей из перерезанного горла, третий скуля, прижимал к груди обрубок правой руки.