Повелитель Самарканда - Говард Роберт Ирвин - Страница 80

— А сир Рено? — спросил шейх.

— Погиб, — махнул рукой Кагал. — Я видел кривое лезвие, раскроившее его шлем и его череп.

— Будь милостив, Аллах, и спаси его душу от адского огня неверных! — набожно воскликнул Сулейман, еще вчера клявшийся убить беспокойного соседа.

— Он дрался как лев, и десятки шакалов полегли от его меча, — мрачно отозвался кельт. — Клянусь Богом, язычники валились будто переспелые зерна под копыта лошадей, прежде чем пал последний из наших людей… Мне одному удалось прорубить себе путь назад.

Шейх, закаленный в боях и походах, мысленно представил себе эту картину: скачущие с дикими криками всадники в меховых одеждах и Рыжий Кагал, промчавшийся словно ветер смерти через этот водоворот сверкающих лезвий, с мечом, звенящим в его руке.

— Мне удалось оторваться от преследователей, — устало продолжал Кагал, — и когда я миновал холм, то оглянулся назад и увидел огромную черную массу, что надвигалась как саранча, оглашая все вокруг звоном и грохотом своих литавр. Когда мы ехали через земли турок, они бросились в погоню за нами, и теперь пустыня была наводнена всадниками, но восток уже пылал, так что у них не было времени охотиться за мной одним. Они столкнулись с более сильным врагом, поэтому мне и удалось вырваться и от них.

Мой конь упал подо мной, но я украл жеребца из стада, которое охранял турецкий мальчишка. Когда и тот конь не смог нести меня, я отобрал лошадь у странствующего курда — он подъехал ко мне с явным намерением ограбить умирающего странника. И теперь я говорю тебе, носителю славного прозвища Страж Тропы: берегись, иначе эти демоны с востока проскачут на своих конях по руинам твоего замка так же, как скакали они по телам убитых турок. Я не думаю, что они будут осаждать твою крепость — они подобны голодным волкам в степи, они сметают все на своем пути, они летят на своих конях быстрее ветра, они перешли через Евфрат. Позади меня прошлой ночью небо было красным, что твоя и моя кровь. Если они продвигаются так же быстро, как скакал я, они должны быть уже близко.

— Что ж, пусть подойдут, — мрачно отозвался араб. — Эль-Омад выстоял против назарян, против курдов и турок — за сотню лет ни один враг не вступил на эту землю. Малик, наступило время, когда христиане и мусульмане должны подать друг другу руки. Благодарю тебя за предупреждение и прошу принять участие в обороне моей крепости.

Однако Кагал помотал головой:

— Тебе не понадобится моя помощь, а у меня есть другое дело. Я загнал трех прекрасных скакунов вовсе не для того, чтобы спасти собственную шкуру. Я должен скакать дальше: там, впереди, на пути этих дьяволов Иерусалим с его разрушенными стенами и малочисленной стражей.

Сулейман побледнел и потеребил бороду.

— Эль Кадс! Эти языческие собаки будут убивать всех подряд, не спрашивая веры, и осквернят святые места!

— Вот потому, — Кагал поднялся, — я должен предупредить их. Кочевники продвигаются вперед так стремительно, что ни одно слово о них не успеет достигнуть Палестины. Только я один могу успеть. Дай мне свежего коня и отпусти скорей.

— Ты уже выполнил все, что было в твоих силах, — возразил Сулейман. — Еще час такой скачки, и ты в изнеможении свалишься с седла. Вместо тебя я отправлю одного из своих людей…

Кагал покачал головой:

— Это мой долг. Я посплю часок — один маленький часок ничего не изменит. А потом поскачу дальше.

— Иди в мою спальню, — предложил Сулейман, но упрямый кельт помотал головой.

— Вот что до сих пор служило мне постелью, — сказал он, обессилено опустился на траву, накрылся плащом и в крайнем изнеможении сразу заснул глубоким крепким сном.

Ровно через час он проснулся, хотя никто и не думал его будить. Перед ним поставили еду и вино, и он торопливо поел. Его лицо по-прежнему было изможденным и осунувшимся, с заостренными чертами, но за время короткого отдыха в золотоволосом короле вновь появились какие-то скрытые запасы выносливости. Будучи словно сделанным из железа в этот железный век, он добавил к своей физической силе и крепости огромную внутреннюю энергию, которая заставляла его делать невозможное, превозмогать самого себя.

Когда он выезжал из ворот крепости, раздался крик стражника. Тот, стоя на стене, показывал на восток, туда, где в жаркое голубое небо поднимался столб черного дыма. Шейх Сулейман поднял руку в прощальном приветствии. Кагал пустил коня в галоп и помчался к Иерусалиму.

Бедуины в своих черных войлочных покрывалах изумленно смотрели на него, пастухи, пасшие свои стада, застывали на месте от его крика. Там, где он пролетал на своем скакуне, за его спиной слышался стук копыт и бряцанье доспехов, тревожные крики и снова стук копыт — встревоженные люди метались в поисках надежного укрытия.

Заходила луна, когда Кагал в зыбком звездном свете переплывал спокойные воды Иордана. Когда первые лучи солнца позолотили купола Святого города, загнанный конь упал под кельтом возле ворот на дороге в Дамаск. Кагал поднялся на ноги и, полумертвый от усталости, подойдя к воротам, громко окликнул стражников. На него с любопытством посмотрели мирные сирийские путники, ожидавшие, когда их впустят в город.

Из ворот вышел бородатый фламандский солдат с пикой. Кагал снял с его пояса фляжку с вином и залпом осушил ее.

— Веди меня к патриарху, — хрипло выдохнул он. — Гибель несется к Иерусалиму на быстрых конях!

У людей, слышавших это, вырвался крик удивления и испуга. Кагал обернулся, и… ужас перехватил его горло. На востоке пылало пламя, поднимались клубы дыма — знаки приближения гибельной орды.

— Они перешли через Иордан! — в бессильном отчаянии воскликнул он. — Святые угодники, могут ли люди, рожденные женщинами, скакать так быстро?

Они летят впереди ветра, и будь проклята моя слабость из-за которой я потерял целый час…

Он осекся, взглянув на полуразрушенные городские стены. Конечно, город был обречен, и лишний час не смог бы ничего изменить.

В сопровождении солдата Кагал шел по городским улицам и видел, что страшная весть распространяется по городу подобно пожару. Куда-то бежали с причитаниями евреи в голубых одеждах, женщины на улицах и на балконах с воплями заламывали руки. Высокие сирийцы, погрузив свои пожитки на ослов, устремились к западным воротам, возле которых беспорядочно толпился народ. Город наполнился стенаниями и криками ужаса перед лицом поднимавшейся на востоке страшной угрозы. Люди не задумывались о том, что нужно орде: смерть есть смерть, от чьих бы рук она ни наступила…

Кагал застал патриарха растерянным и подавленным. И в самом деле, как можно было надеяться защитить город без стен с горсткой солдат? Он был готов отдать свою жизнь, но сделать что-то еще не мог. Муллы созывали правоверных, и впервые за всю историю мусульмане и христиане должны были объединить свои силы и встать на защиту города, который почитали святым и те, и другие. На улицах Иерусалима словно бурлили реки — народ стекался в мечети и соборы, громко призывая Иегову и Аллаха, люди просили у небес чуда, которое спасло бы Святой город. Но в безмятежном голубом небе над Иерусалимом не появился сверкающий меч. Только на востоке по-прежнему поднимались столбы дыма и пламени, а вскоре стали видны клубы пыли под копытами всадников.

Патриарх собрал свое немногочисленное войско, состоявшее из стражников, рыцарей, вооруженных пилигримов и мусульман, возле ворот, открывавшихся в сторону Дамаска. Бесполезно было бы выставлять людей на защиту разрушенных стен, а на дороге они смогут встретить орду и отдать свои жизни — пусть без всякой надежды на спасение, но и без страха.

Кагал, позабыв о своей слабости, в лихорадочном возбуждении перед предстоящей битвой ехал позади патриарха на большом рыжем жеребце. Увидев поблизости высокого широкоплечего человека на изящной гнедой турецкой лошади, он радостно воскликнул:

— Гарун, клянусь всеми святыми!

Тот повернулся к нему, и Кагала одолело сомнение. Гарун ли перед ним? На солдате были кольчуга и заостренный турецкий шлем, в руке он держал небольшой круглый щит, на его поясе висела длинная широкая сабля, намного тяжелее обычных мусульманских сабель. Кроме того, Кагал помнил, что Гарун был гладко выбрит, а у этого солдата над верхней губой курчавились усы, как у самого настоящего турка. Но лицо его очень напоминало лицо Гаруна — те же угловатые резкие черты, тот же пронзительный взгляд синих глаз…