Корабельная сторона - Поливин Николай Георгиевич - Страница 5

— Ты ра-бо-таешь? — Кимка недоверчиво посмотрел на худенькие плечи Гамбурга.

— Учеником слесаря, в инструментальном...

— А сколько же тебе лет? — В глазах Саньки светилось тоже недоверие.

— Пятнадцать... — буркнул Сенька, — осенью будет.

— И приняли?

— А мне в документах на год прибавили... И потом... заводы нас взяли вроде бы на воспитание...

— Здорово! — позавидовал Кимка. — Вот бы мне!.. Надоело зубрить «глаголом называется часть речи... упал мужик с печи... ударился о кол, вот и образовался глагол!..»

— Дура! Да если б у меня была семья, да я бы... — Сенька весь подобрался, как пружина, — да я бы стал круглым отличником!

Кимка, подойдя к Сеньке вплотную, примерился:

— Сань, кто выше?

Санька прикинул: и хотя плечи у Кимки и у Сеньки были на одном уровне, голова Соколиного Глаза заметно возвышалась над головой Мстителя. И потому Меткая Рука решительно заявил, что Сенька ниже.

— А ты говоришь, четырнадцать! — ухмыльнулся Кимка. — Мне тринадцать, и то я больше тебя!

— Ну и что, — стоял на своем Сенька, — рост ничего не значит. Меня в детстве досыта не кормили, может, я потому и не подрос. Но я еще вытянусь, вот увидите, вытянусь! — горячо заверял он. — Но... давайте ужинать, курица уже готова.

— Это петух, а не курица, — поправил Санька.

— А на вкус не все ли равно? Попробуй! — И Сенька протянул Меткой Руке мясистую ножку. — Ну как?

— Вкусно!

— А это тебе, — Гамбург протянул Кимке вторую ножку.

— А ты?

— А мне крылышко и шейку.

— Тогда — порядок! Работай! — рассмеялся Соколиный Глаз, вонзая широкие крепкие зубы в ароматное мясо.

На камбузе тихо, лишь равномерно потрескивает фитилек фонаря да хрустят перемалываемые острыми зубами кости. Вдруг Сенька вздрогнул.

— Шш! — цыкнул он на чавкающих товарищей. — Кто-то идет!

Санька и Кимка чуть не подавились.

— Туши огонь! — скомандовал Гамбург.

Санька, приподняв стеклянный колпак фонаря, что есть силы дунул на зачадивший язычок пламени. Мальчишек захлестнула вязкая темнота. А шаги все приближались.

— Айда к борту, — шепнул Сенька и первым выполз из камбуза. Кимка и Санька последовали за ним.

— А может, это кабаны? — высказал предположение Кимка, когда вся троица залегла у фальшборта. Но громкое проклятие, произнесенное грубым голосом, рассеяло все сомнения.

— Что, Яня, вам этот бульвар не по вкусу? — спросил кто-то хриплым, пропитым басом. — Темновато? Ничего, скоро мы такой фейерверк устроим, на сто верст вокруг светло станет!..

— Могила! — охнул Гамбург.

— Какая могила? — не понял Санька.

— Степка, мокрушник!

Теперь от страха тряслись втроем. Если вдруг бандит вздумает заночевать на «Аладине», то они пропали! Мальчишки трусили отчаянно, но продолжали ловить отрывки разговора Степки и его напарника. Многое ускользало, но и то, что улавливалось, было неправдоподобно ужасным: готовилось убийство человека. Убийство не понарошку, не в придуманной игре, когда «убитый» может спорить с врагами, что он живой, а по правде. Это поднимало в чистых мальчишечьих сердцах бунт, помогало забыть о собственных страхах, будило в них солдатскую отвагу и находчивость.

Накрепко запомнились мальчишкам имена комсомолки Ленки и «самого» — Чемодан Чемодановича!

А Яня со Степкой тем временем стали прощаться.

— Топай, Бесенок, — басил Степка. — Если понадоблюсь до срока, заглянешь в мое логово.

— На «Императрицу Марию»?

— Угу.

Ребята облегченно вздохнули: значит, Степка на «Аладина» не сунется, ночевать будет на «Марате».

— До завтра, — расстались парни.

— До завтра, — прошептали мальчики, покидая палубу своего корабля.

Выбравшись из джунглей, завели разговор о тайне, так неожиданно свалившейся на их головы: «Что делать?»

— Мне надо отсюда сматываться, и чем скорее, тем лучше, — грустно промолвил Сенька, — со Степкой шутки плохи. Отыщет — прикончит. Для него человека прихлопнуть, что комара... А что, если нам вместе махнуть в Одессу? Устроимся на какой-нибудь сухогрузный корабль — хоть юнгами — и в Гамбург! Там рабочий класс — будь здоров! Поднимем его на фашистов, а потом — в Америку, индейцев вызволять!

— Дело баишь, — согласился Кимка, любящий вставлять в свою речь всяческие вкусные словечки. — Я думаю, мы так и сделаем. Все равно на днях мы собирались бежать в прерии. Точно, Сань?

Санька молчал. В прерии он, конечно, собирался, но как-то так, не взаправду, что ли... А так попробуй удери — мать с ума сойдет от горя, да и отец тоже...

Кимка, угадав, что творится в неустойчивой душе Меткой Руки, самолично решил судьбу закадычного друга: он согласен!

Сенька вопросительно посмотрел на Саньку. Не согласиться, подумал тот, сочтут трусом и предателем. А в тр y сах он щеголять не собирался. Согласиться же значило огорчить родителей. Как тут быть?

— Ну, — торопил Сенька, — будем считать, что согласен?

— Считайте, — вздохнул Санька, — только как же быть с Ленкой? Ведь они убьют ее, если мы не помешаем.

— Законно, — подхватил Кимка, — мы их выследим и...

— Выследить-то выследим, — нахмурился Сенька, — а что дальше? А дальше будет вот что: знамена с траурными лентами и четыре гроба... и песня «Вы жертвою пали в борьбе роковой».

— Тогда... тогда обо всем, что мы знаем, надо сообщить в НКВД» Санькиному отцу, а уж он-то сумеет защитить и Ленку, да и врагов всех выведет на чистую воду. — И Кимка победоносно посмотрел на приятелей.

— Лучше напишем письмо дяде Сереже Бородину, папиному помощнику, — поправил Санька.

— Почему письмо? — возмутился Кимка. — Сами выложим: так, мол, и так...

— И тогда прощай, Одесса! — Сенька сердито поджал красивые, девичьи, губы. — За нами установят наблюдение, чтобы мы какой-нибудь фортель не выкинули... Санька дело предлагает. Изложим все в письме и подпишемся: Трое неустрашимых. Или — СКС, что означает — Санька, Кимка, Сенька.

На том и поладили.

— Значит, собираемся завтра в полдень на «Аладине», — еще раз напомнил Сенька, когда мальчики добрались до дома и стали прощаться. — Захватите с собой наличные капиталы и провизию, дня на три. Об оружии я уж не говорю, нож должен быть у каждого. Итак, до завтра!

Гамбург неуверенно огляделся, словно бы не зная, куда направить свои стопы, потом, махнув рукой, двинулся по направлению к купальне.

— Стоп! — остановил его Кимка. — Ты разве живешь не в общежитии?

— В общежитии.

— Так оно в другой стороне.

— Ну и што. Мне туда не с руки. Могила наверняка пронюхал, где я живу. А на тот свет торопиться смысла нет!

— Так айда ко мне! — обрадовался Кимка. — Матка на вахте, до утра не вернется. Отчима третий день собаками не сыщешь — загулял. Сами хозяева: захотим — маткину кровать разберем, на перине дрыхнуть будем, захотим — на балконе расстелим.

— А ты где живешь?

— Да вот же в этом доме, — Кимка указал пальцем на ближайший трехэтажный дом, — на самый верхотуре. Вон тот балкон видишь? Наш!..

— Коли так — заметано! — согласился Сенька. — Будем спать на балконе. Люблю под открытым небом!.. Двинулись?

— Потопали! — согласился Санька, с трудом скрывая зависть. Ему хотелось, чтобы Сенька пошел ночевать к ним, но он, знал, что его родительница в восторг от этого не придет. А потому печально сказал:

— Я тоже в этом доме живу, только в другом подъезде и не на третьем, а на первом этаже.

— Плохо, — посочувствовал Сенька.

— Зато они целиком квартиру занимают, — вступился за друга Кимка, — из двух комнат... У Саньки отец на нашем заводе «шишка».

— Это хорошо, — согласился Гамбург, — только ты, Санька, смотри, о наших планах не проболтайся!

— Могила! — поклялся Санька.

— Где Могила? — испугался Мститель Черного моря. Но, сообразив, что это всего лишь клятва, страшно сконфузился. Мальчишки рассмеялись.

— Если бы вы знали Степку с мое, вы бы не так еще струсили, — уверил их Сенька. — Однако спать пора!