Время жалящих стрел - О'Найт Натали - Страница 40

Внезапно дрожь охватила его руки, и пурпурное вино выплеснулось на покрывало, заливая и лицо, и домашний халат Нумедидеса. Яростным жестом он отшвырнул бутылку в угол комнаты, – но она, ударившись о стоявшее рядом кресло, не разбилась, а, скатившись, упала на покрытый ковром пол, продолжая расплескивать содержимое. Звук булькающей жидкости привел наследника престола в исступление. Вскочив с постели, он пнул бутыль изо всех сил, загнав ее под кресло, точно напроказившую собачонку, и, обессиленный, вновь рухнул на ложе.

Всплеск гнева, однако, помог ему прийти в себя, и, подняв руки, он увидел, что они больше не дрожат, и соленый пот высох на раскрасневшемся лице. Нумедидес перевел дух. Он не знал, что творится с ним в последнее время, что за странные приступы одолевают его, подтачивая здоровье и душевные силы, – однако был полон решимости не позволить никому узнать об этом. И, в первую очередь, дворцовым лекарям. На их верность нельзя полагаться – эту истину он усвоил крепко. Так что оставалось лишь терпеть и надеяться, что со временем припадки прекратятся, столь же беспричинно, как и начались, или же он отыщет способ самому совладать с ними.

Уже спокойнее он на ощупь вытянул из ящика новую бутыль, откупорил ее серебряным штопором, и, плеснув немного вина в кубок, принялся потихоньку потягивать густую пряную влагу.

По сути своей, если вдуматься, странные приступы эти не причиняли ему особых неудобств, если не считать быстро проходящей слабости. Он даже склонен был считать их вполне разумной платой за некие иные способности, что пришли к нему в то же самое время. Ибо, когда припадок заканчивался, голова его начинала работать как никогда ясно, он видел многие вещи, которых не замечал прежде, обретал способность мысленным взором проникать в скрытое и запретное, что раньше считал лишь уделом магов. Даже души людей становились для него открытой книгой, и, читая в них, он лишний раз убеждался, что прав был, когда в бреду своем видел их всех подобным волкам и диким зверям, беспощадным и алчным, в любой миг готовым разорвать всякого, кто встанет у них на пути. То была истинная их суть, тщательно скрытая под придворной фальшью, и ему делалось страшно, когда он думал о том, сколько прожил среди них, не подозревая ни о чем.

Нет, воистину, он должен был быть благодарен тому, что случилось с ним! Благодарен не только новому видению – но и новой мудрости, позволявшей осознавать увиденное, и решимости, с которой ныне он воплощал в жизнь задуманное. Ибо, если и научило его чему-то обретенное прозрение, так это тому, что беззащитной жертвою ему не выжить среди зверей алчных – а значит, и оленю должно вспомнить о том оружии, коим наградила его природа, прекратить спасаться бегством, обернуться к преследователям… и перейти в наступление, не ведая ни страха, ни пощады. Лишь это могло спасти его.

Теперь он знал также и то, что действовать надлежит быстро, – ибо вскоре решимость его может иссякнуть, и тогда уже не достанет сил совладать с врагами. По счастью, пока он был вполне на это способен…

Не все среди преследователей были одинаково опасны. Иные, вроде тех жалких приживал, которых он не так давно выгнал прочь из своих покоев, едва ощутив приближение приступа, не представляли серьезной угрозы, – ничтожества, пожиратели падали, с ними он с легкостью мог совладать. Но другие… Других он страшился по-настоящему, мысли о них не давали ему покоя, отравляли дневные часы и делали сон прерывистым и исполненным кошмаров. Это их жаркое дыхание ощущал он во тьме, это их белые клыки готовы были впиться ему в горло. Пока ему удалось поразить лишь одного, разорить гнездо предательства… но сколько их еще оставалось!

Поднявшись и сделав несколько неуверенных шагов на ощупь, принц подошел к окну и осторожно отодвинул край шторы. Осенняя ночь опустилась быстро, – но во дворе замка уже зажгли факелы, и в неверном свете их вечерняя дворцовая суета челяди, стражников и редких вельмож, спешащих по своим делам, казалась исполненной тайны и скрытого смысла.

Внезапно цокот копыт и веселый смех огласили двор. Это выехали с конюшни, собираясь, должно быть, в город на ночную пирушку, несколько молодых придворных. Голоса их, беззаботные и дерзкие, далеко разносились в ночи. Принц слышал, как подшучивает, по своему извечному обычаю, граф Аскаланте над Феспием, слышал, что упомянуто было к чему-то имя Амальрика Торского – но хохот юнцов не позволил расслышать, о чем шла речь. С ними был Просперо, молодой приятель пуантенского графа, и еще кто-то, кого Нумедидес по голосу не узнал.

Нумедидес откинулся на подушки, в ярости стискивая зубы. Он ненавидел этих хлыщей, что еще недавно теснились у него в гостиной, щедро расточая лесть и хвалы принцу, а, лишь покинув его, мгновенно позабыли все клятвы верности и готовы были с тем же рвением перемывать ему кости. И ему не нужно было слышать этого своими ушами, чтобы знать – стоит им выехать из дворца, и они примутся злословить о нем. О нем! Их будущем повелителе! Принц готов был придушить их собственными руками!

Они, снаружи, продолжали болтать и смеяться.

Нумедидес отшвырнул пустой кубок и зажал руками уши. Голоса придворных сделались ему невыносимы, они кинжалами резали уши, вонзаясь в самый мозг его.

Он заскрежетал зубами от боли, не зная, что сделать, чтобы проклятые насмешники наконец замолкли… но почему-то не находя в себе сил открыть окно и крикнуть им, чтобы они убирались прочь. Он ненавидел их – все сильнее, с каждым доносившимся звуком!

Но вот, наконец, отстучали и затихли копыта лошадей, тьма поглотила хохот и возгласы, и Нумедидес остался наедине с бутылкой вина и спасительной тишиной. Лишь приглушенные шаги да далекая перебранка стражников нарушали ее – но то были шумы ночи, приглушенные, бессмысленные, и он расслабился понемногу, ощущая, как, точно вода в песок, уходит напряжение и боль, и возвращается способность мыслить здраво.

Ненависть, однако, не ушла никуда и осталась при нем, точно преданный пес, нетерпеливо рыча и показывая клыки. Усилием воли он усмирил ее.

Время крови еще придет!

Нумедидес пальцами потер ноющие виски. Валерий, подумалось ему вдруг. Интересно, почему его кузена не было с этими ублюдками? Где он, этот убийца, в какой черной дыре прячется сейчас, вынашивая свои гнусные замыслы? Тревога вдруг пронзила его ледяным клинком. Валерий – он готовит погибель им всем! Необходимо опередить его, остановить! И только он, Нумедидес, способен на это.

Он один понимает, насколько, на самом деле, опасен шамарский выкормыш. Остальные ослеплены, околдованы им… даже Вилер. Они не в состоянии осознать, что за угрозу несет им этот вестник черного востока, носитель кровавого хаоса, прислужник темных сил, алчущих человеческой крови! Он готовится повергнуть их в пучины мрака и отчаяния, уничтожить все живое, погасить свет вечный, сияющий в Валузии, – и только Нумедидесу под силу встать у него на пути. Один, подобно героям древности, он остановит дракона и очистит мир от скверны!

Он думал о том, как уничтожит Валерия. Все было готово для этого, – и ловушка приведена уже в действие. Еще несколько дней, и стальные зубья ее сомкнутся, отправив это дьявольское отродье в преисподнюю. Лишь тогда Нумедидес сможет вздохнуть спокойно.

Однако Валерий, он знал, был лишь главной – но отнюдь не единственной – преградой. Боги указали ему путь, ведущий к славе и могуществу… но тяжесть его казалась порой устрашающей. И при мысли о том, что ждало его впереди, сердце Нумедидеса сжималось испуганно.

Страх, однако же, не сковывал его, ибо в душе Нумедидеса не было сомнений в том, что боги на его стороне. Они были ему надежными союзниками, и он с благодарностью принимал их помощь, не слишком даже тревожась тем, что не в силах пока принести на их древние, забытые людьми алтари положенную жертву. Они подождут – пока не будет очищена земля и опрокинуты святилища лживого Митры, проклятого и ненавистного. Тогда его боги будут вознаграждены как подобает, – до тех же пор им надлежало действовать в тайне!