Срочно, секретно, Дракону... - Мельников Виталий - Страница 26

— Что вам угодно? — спросил по-немецки герр Лемке, садясь и запахивая пижаму.

Китаец в ответ прощебетал что-то на своем птичьем языке и, с трудом переставляя нетвердые ноги, бесцеремонно вошел в купе.

— Что вы хотите? — громче повторил герр Лемке.

Продолжая щебетать, китаец бросил дождевик на пол и тяжело опустился на диван.

— Фокус-покус! — дружелюбно похлопал он немца по худому колену.

— Сию минуту освободите купе! — выкрикнул шокированный доктор. — Иначе я позову кондуктора!

— Покус-фокус! — повторил заплетающимся языком китаец.

Он вытащил из кармана белоснежный носовой платок. Взяв платок за концы, дунул на него и, встряхнув, медленно опустил на дорожный столик. Закрыв глаза и наборматывая какую-то тарабарщину, китаец на мгновение прикрыл платок двумя ладонями, сложенными лодочкой. Потом, быстро отдернув левую руку, пальцами правой захватил платок в щепоть и осторожно поднял его.

Герр Лемке не поверил собственным глазам: перед ним на столике поблескивало румяным боком спелое яблоко!

— Плиз! — произнес китаец почему-то по-английски, протягивая яблоко немцу. — Покус-фокус!

Он снова сложил платок вчетверо, плохо слушающимися пальцами принялся вязать узелки. Закончив, показал сосредоточенно посапывающему немцу, что у него в результате получилось.

Получился смешной тряпичный человечек. Китаец поставил человечка себе на плечо.

— Фокус-покус!

И тут смешная человеческая фигурка, покачиваясь и прогибаясь, поднялась на тряпичные ноги и принялась приседать, пританцовывать.

— Браво! Браво! — сказал герр Лемке, искренне пораженный.

— Фокус-покус. — Китаец легонько пошлепал немца по веснушчатой руке и с трудом поднял себя с дивана. Ноги под ним подгибались, точь-в-точь как у тряпичного человечка, которого он только что демонстрировал.

Несколько минут китаец с пьяной сосредоточенность, сверлил глазами окно вагона. За окном мелькали купы тронутых желтизною деревьев.

— Покус-фокус? — еще раз повторил он и, присогнув в коленях разъезжающиеся ноги, поднял свой скомканный дождевик. Затем выпрямился во весь рост, расправил дождевик и внезапно накинул его на голову немцу. Герр Лемке почувствовал, как сильные пальцы обхватили его шею.

— Добрый день, майор! Как ваше самочувствие? Надеюсь, вы здоровы? — услышал он, и тотчас узнал этот голос — голос человека, с которым он имел неудовольствие беседовать с глазу на глаз однажды ночью в номере отеля “Виктория”.

— Что вам от меня еще нужно? — задыхаясь, просипел герр Лемке.

— Коробку… Коробку с кинолентой, которую вам преподнесли в презент ваши друзья из Бинфана.

— Под столиком… Рядом с портфелем, — помедлив, прохрипел герр Лемке.

В следующую минуту он услышал, как щелкнули замки его портфеля и зашелестели бумаги.

— Весьма сожалею, майор, но содержимое вашего портфеля, правда частично, я тоже буду вынужден реквизировать!

Кто-то произнес несколько китайских слов, и герр Лемке с облегчением почувствовал, что железное кольцо, сжимавшее его горло, разомкнулось. Ловкие ухватистые пальцы в один момент обвили вокруг шеи какую-то завязку — тугую, однако не мешавшую дышать.

— Сейчас мы с вами расстанемся. Но заклинаю вас, вашим германским богом, не сбрасывайте с головы дождевик раньше, чем досчитаете до ста… Это может плохо для вас кончиться. А засим — приятного путешествия!..

В те самые минуты, когда герр Лемке, набравшись терпения, покорно наборматывал свои немецкие айн, цвай, драй, фир и так далее, два господина в дорогих костюмах, сшитых у разных, но одинаково хороших портных, — европеец и китаец — не спеша проследовали в конец коридора и вышли в тамбур. Европеец в темно-сером костюме открыл входную дверь, ухватившись за поручень, — спустился на нижнюю ступеньку. Прямо перед ним темнели лесные заросли. Экспресс Харбин–Шанхай на пониженной скорости одолевал крутой и длинный подъем в гору.

Крепко держась за медный поручень, человек в темно-сером костюме соскочил с подножки, пробежал несколько метров, состязаясь в беге с локомотивом, потом отпустил поручень, отпрыгнул в сторону и, сжавшись в комок, кубарем скатился с высокой насыпи.

Минутой позже тот же маневр проделал китаец.

ЭПИЛОГ

Погас электрический свет, и под приглушенный стрекот трофейного кинопроектора на, экран выплыли титры — замысловато змеящиеся японские, иероглифы.

— “Совершенно секретно. Демонстрировать только при наличии письменного указания командира воинского подразделения номер семьсот тридцать один”, — раздался неожиданно громкий голос переводчика, неразличимого в темноте. И в ту же самую минуту мне вспомнилось скуластое желтовато-смуглое лицо пожилого японца. Вспомнилось его пенсне, жгуче поблескивавшее голубоватыми цейсовскими стеклами, а за стеклами — узкие испытующе-пронзительные глаза.

Я вдруг поймал себя на том, что мне нестерпимо хочется закурить.

Вот так же мучительно боролся я с желанием закурить и в тот душный, разрешившийся грозою давний августовский день, когда впервые увидел этого человека с генеральскими погонами на плечах и с профессорским пенсне на переносице.

Смотреть в глаза этому профессору когда-то значило смотреть в глаза смерти.

Предостерегающий гриф исчез, словно залитый тушью, а затем на экране снова появились иероглифы. Светлые на абсолютно черном фоне, они казались процарапанными кончиком остро заточенного ножа.

— “Экспедиция в Нинбо”, — проскандировал переводчик с подчеркнутой беспристрастностью в голосе.

Название фильма звучало вполне безобидно. Но мне-то было хорошо известно, о какой экспедиции рассказывается в этой документальной ленте — немой, но столь красноречивой в своей откровенной бесчеловечности.

И вот перед глазами замелькали кадры:

полевой аэродром — участок голой степи под белесым небом. Вдалеке — врытые в землю колья, поддерживающие ограду из колючей проволоки;

взлетная полоса, вымощенная большими бетонными плитами. Тут же крупным планом — тупоносый биплан без опознавательных знаков;

трое подсобников в комбинезонах с капюшонами до бровей, в очках и в резиновых перчатках, действуя осторожно и расчетливо, что-то прикрепляют к крыльям бипланов;

покачивая всеми четырьмя плоскостями, самолёт выруливает на взлетную дорожку, все убыстряя бег, мчится по освещенному солнцем бетону и уходит в маньчжурское небо.

На экране — за легкой дымкой — крупный населенный пункт, снятый из кабины пилота: хаос тесно прижатых друг к другу строений.

Титры.

В напряженной тишине спокойный голос переводчика:

— “Эксперимент начался”.

И вот уже крупным планом рука пилота. Пилот отработанным движением дергает на себя рычаг. С закраин плоскостей снижающегося биплана срываются мутные облачка.

И вот снова биплан бежит по летному полю, вот он уже перед ангаром из гофрированного железа.

Чуть поодаль — автомобиль с цистерной на прицепе.

Человекообразные существа в резиновых скафандрах, напоминающих водолазные, манипулируют брандспойтами, опрыскивают самолет обильно пенящимся дезинфицирующим раствором.

Затемнение и сразу же финальные кадры, выдающие преступников с головой.

По откидному трапу на землю спускаются трое.

Впереди — пожилой, невысокого роста мужчина с высокомерно выпяченной грудью. На нем кожаное полупальто-реглан без знаков различия. На впалые щеки падает тень от пенсне. Мужчина поднимает в приветственном жесте сухопарую руку и улыбается кому-то, стоящему за кадром.

“Генерал Исии Сиро!” — мысленно произношу я имя, которое мне хочется выкрикнуть на весь зал.

Вслед за генералом Исии, лично возглавлявшим налет на Нинбо, по трапу спускаются его заместитель полковник Икори и доктор Танака, научный руководитель пиратской экспедиции.

Я знаю — сейчас загорится электрический свет. Но не уйдут из памяти ненавистные лица, знакомые мне не только по фотографиям.