Вайдекр, или темная страсть - Грегори Филиппа - Страница 27

Я кивнула. В Экре не было семьи, которую я бы обидела своим отказом.

— У него остались какие-нибудь сбережения? — спросила я. — Хватит хотя бы на похороны?

— Нет, какое там. Мы ничего не нашли. Пусть его похоронят в общей могиле.

Я кивнула.

— Я закажу гроб и службу в церкви. Не хочется, чтобы людей Вайдекра хоронили в позоре.

Миссис Мерри поглядела на меня и улыбнулась.

— Э, да вы совсем как ваш отец, — усмехнулась она, и я улыбнулась в ответ, ибо лучшего комплимента я не могла получить.

— Надеюсь, — ответила я и распрощалась.

Через день или два останки старого Гаффера в простом сосновом гробу похоронили в дальнем углу деревенского кладбища. На службе, которую чинно отслужил наш священник, почти никого не было, ибо старый Гаффер имел мало друзей. Дополнительный пенни я заплатила за похоронный звон, и звук колокола уныло поплыл над деревней, заставив работавших в поле или копавших канавы мужчин, на минуту обнажить головы и вспомнить о человеке, который никогда при жизни не удостаивался такой чести.

Затем звук колокола замер, и шапки опять были надеты на быстро стынувшие головы. Мужчины поплевали на ладони и снова взялись за лопаты, в который раз прокляв ту жизнь, которая заставляла их работать, стоя по колено в ледяной воде в середине января и не имея надежды ни на теплый дом, ни на сытный обед.

Если холодная погода была наказанием для деревенских работников, то для пастухов она стала просто проклятием. Особенно в эту зиму, поскольку снег лег так рано и так плотно, что овец не успели согнать в долину, чтобы они могли дать приплод в более подходящих условиях. Целыми днями мы бродили по холмам, проваливаясь в снег, и пробовали длинными пиками наст, пытаясь обнаружить под ним занесенных снегом животных. Найденных овец мы быстро откапывали.

Мы потеряли очень мало животных, потому что я заставляла людей работать с самого рассвета до сумерек, в ответ они полушутя посылали мне проклятия, от которых мне следовало свалиться с седла в обморок, но вместо этого я смеялась как сумасшедшая.

Этой зимой я завоевала их глубокое уважение. Если работники и арендаторы видели меня каждый день, то пастухи работали всегда в одиночестве. Только во времена стихийных бедствий, подобных нынешнему, когда большая часть стада лежала погребенной под шестифутовым слоем снега, они работали все вместе под началом кого-нибудь из господ. Они быстро оценили преимущество, которое давала мне лошадь и ругали меня почем зря, пытаясь поспеть за мной, падая и оскальзываясь на холме, а я, как ни в чем не бывало, продолжала скакать. Неожиданно выяснилось, что ни один из них, даже самый старый и мудрый не может лучше меня найти отставшую овцу или догадаться, где прячется отбившееся стадо животных.

И когда мы, наконец, собрали вместе замерзших овец, пастухи с удивлением убедились, что я не собираюсь возвращаться домой, а продрогшая и усталая не меньше их, буду, следуя за стадом, погонять и разыскивать отставших, пока мы не доставим всех их в низину.

Только тогда, когда ворота будут заперты и сено надежно прикроет весь снег на выгоне, наши пути разойдутся. Пастухи пойдут копать картошку, или брюкву, или турнепс себе на обед, или же будут чинить прохудившуюся кровлю и ставить силки на кроликов. И будут работать, работать, работать безостановочно, пока не упадут мертвецки усталые в постель, часто даже не найдя в себе сил снять мокрую одежду.

А я поскачу домой, брошу поводья подбежавшему конюху, взбегу по лестнице в свою комнату и окунусь в ванну перед горящим камином, а Люси будет все подливать и подливать из кувшина горячую воду, пока, наконец, не скажет:

— Ой, мисс Беатрис! Да вы совсем сварились! Вы вся такая розовая!

Только когда моя кожа начнет чувствовать тепло, я вылезу из ванны, вытрусь насухо льняным полотенцем, а Люси будет расчесывать и убирать мои волосы к вечеру.

Я могла болтать с мамой во время обеда, но, видя ее полную неосведомленность в хозяйственных делах, быстро теряла терпение. Ей не нравилось то, что я делала, но даже она не могла не признать, что когда наше благосостояние пропадает под снегом, то тут уж не останешься равнодушным.

Правда, однажды, когда поднос с чаем уже стоял в гостиной, а я совсем клевала носом, мама возмутилась.

— Ты никуда не годишься, Беатрис, — сказала она, глядя на мою испорченную вышивку, которая уже в течение недели то вынималась, то укладывалась обратно в корзинку. — Совсем не похоже, что у меня есть дочь.

— Извини, мама, — ответила я со внезапной симпатией. — Я знаю, что это кажется странным. Но нам так не повезло в этом году с бедными овцами. Еще пара дней, и они будут надежно укрыты. И тогда Гарри, приехав, сразу увидит маленьких ягнят.

— В моем детстве я даже не подозревала о существовании ягнят, — как всегда меланхолично сказала мама.

Я улыбнулась, слишком уставшая, чтобы попытаться развеселить ее.

— Как говорил папа, я — Лейси из Вайдекра, и пока я здесь одна, я должна быть и сквайром, и дочерью в одно и то же время.

Я бросила вышивку обратно в корзинку и встала.

— Прости меня, мама. Я знаю, что еще очень рано и тебе будет скучно одной, но я слишком устала и хочу отдохнуть.

Она обиженно поцеловала меня на ночь и я оставила ее.

Каждую ночь повторялось то же самое. Едва я оказывалась в спальне, как моя усталость отступала и мои мысли устремлялись к Гарри. Его улыбка, мягкое и нежное выражение его лица преследовали меня, пока я поднималась по лестнице. К тому времени, когда я раздевалась и ложилась в постель, я почти ощущала тяжесть его тела и объятия крепких рук. Со стоном я поворачивалась на другой бок и пыталась изгнать из головы эту ужасную картину. Было бы понятно, если бы я тосковала по объятиям Ральфа, но он являлся мне только в моих кошмарах, а радость во сне я испытывала лишь с Гарри. Вот и сегодня, несмотря на усталость, едва я опустила голову на подушку, как перед моими глазами поплыли золотые локоны Гарри, прелесть его улыбки, а затем… акры и акры занесенных снегом холмов.

Гарри приехал домой на второй неделе февраля, несколько позже, чем он обещал. Его опоздание означало, что первую неделю, пока ягнились овцы, я должна была управляться одна. Мы с пастухами проводили все эти длинные вечера и еще более длинные и холодные утра, принимая ягнят, осматривая их и отделяя более слабых для надлежащего ухода.

Я любила забираться в огромный хлев, когда он был полон овец. Их длинная шерсть струилась, как река. Снаружи завывал ветер и скрипели балки, а внутри было так уютно и очень хорошо пахло.

Однажды ночью, когда я совсем устала и, вся пропахшая жиром от шерсти, наконец прискакала домой, я вдруг заметила свежий след конских копыт на снегу у дома и мое сердце встрепенулось, как воробей. «Неужели это Гарри», — не поверила я своим глазам и пришпорила Соррель.

Его лошадь была привязана у парадного входа, а сам Гарри, казавшийся громадным в своем дорожном плаще, стоял в дверях, обнимая маму и со смехом отвечая на ее бесконечные вопросы. Цоканье копыт моей лошади по обледеневшему гравию дорожки заставило его оглянуться и выбежать мне навстречу.

— О, Беатрис! — воскликнул он, и его голос был полон радости.

— О, Гарри! — воскликнула я и покраснела как ягода.

Он протянул мне навстречу руки, и я бросилась с седла прямо в его объятия, полы его плаща запахнулись и укрыли меня на его груди в запахе мокрой шерсти, сигарного дыма и конского пота. Он крепко прижал меня к себе прежде, чем поставить на землю, и я клянусь, что его сердце билось так же неистово, как и мое, когда он обнимал меня.

— Идите сюда, — позвала нас мама, — вы замерзнете на улице.

Тогда Гарри подхватил меня на руки и закружил, завывая как зимний ветер, и мы оба вбежали в гостиную, задыхаясь и хохоча от счастья.

Гарри был просто переполнен городскими новостями — обрывками политических интриг, услышанных им от папиных друзей, семейными сплетнями о наших кузенах. Он привез с собой целый ворох маленьких презентов, театральную программку спектакля, на котором он побывал, и афишу концерта.