Категория трудности - Шатаев Владимир Николаевич - Страница 30

Мы усомнились в альпинизме, хотя знаем, что квалификация альпиниста как раз и зависит от того, насколько отягощают его искусство эти виновники. Значит, все дело в квалификации восходителя, а не в самом альпинизме. И нечего в нем сомневаться. В конце концов, есть круг мастеров, которые выходят и всегда выходили победителями в самых острых спорах с горами. Значит, возможно? Между прочим, сдается мне, что мы с тобой находимся внутри этого круга, пусть даже с самого краешка. Это «между прочим» я тебе советую вспомнить.

И другое. Я б к «виновникам» отнес излишнюю готовность нашего начальства санкционировать любую попытку сделать новый шаг в альпинизме. По-моему, сперва надо двадцать раз прокрутить, осмотреть со всех сторон, а потом уже давать добро. Это отчасти и в твой адрес, и в адрес федерации.

– Возможно, ты прав. Но я как-то проще объяснял свое состояние. Раньше я шел в горы, вооруженный принципом: «С нами этого случиться не может». А после смерти Эльвиры ощутил всеми своими клетками, что это может случиться и со мной – в любой момент.

И все-таки от слов Граковича на душе у меня посветлело. Возможно, потому, что хотел ему верить больше, чем себе, и поверил. И оттого еще, что пережил этот психический перепад от сознания близкой гибели к спасению.

…Мы снова в пути. До вершины осталось немного. Работаем слаженно, пожалуй что, весело и, главное, быстро. Маршрут сложный, но из тех, что доставляет умелому восходителю удовольствие. Горный рельеф здесь настолько четкий, логичный, что кажется, будто кто-то его искусственно составлял, заглядывая при этом в альпинистский учебник. Словом, маршрут, который смело можно назвать классикой скалолазания.

Сейчас, перед самой вершиной, мы подошли к «маятнику». Пройти этот участок можно только одним способом – сделав перелет на веревке по траектории маятника.

Гракович впереди. Он работает легко, точно, ритмично, без единой паузы в движениях. Мне приятно смотреть на его действия.

И вдруг… Что случилось с моим партнером? Почему у него опустились руки? Он растерянно оглядывает стену, ощупывает, словно слепец, шершавый камень и, стоя на выступе, где помещаются лишь две ноги, рискованно тянется рукой в сторону.

– Что у тебя? – спрашиваю я.

– Крюка нет.

– Не может быть. Плохо ищешь. Везде были, даже с лихвой. Здесь тем более – без него тут пройти невозможно. Должен быть. Ищи. Без него тут пройти невозможно. Без него на вершину можно только смотреть, без него она так же недосягаема, как на небе звезда.

Валентин впивается глазами в скальную породу и ощупывает каждый сантиметр участка, где по логике должен сидеть крюк.

– Нашел, – саркастично цедит он.

– Есть?!

– Есть… дырка от крюка. Чья-то злобная рука выбила его.

– Но Пит говорил…

– Говорил. От большой любви к ближнему… Я еще тогда об этом подумал, но не поверил себе и устыдился при этом.

– Что будем делать?

– Не знаю. Хоть вниз чеши… – Гракович прищурился, видимо, что-то обдумывая, потом полез в карман и достал оттуда клемму Абалакова – приспособление, которое в отдельных случаях может заменить крюк. Он вогнал ее в подходящую щель и повернул для прочности. Затем, пристегнув карабин, рванул на себя веревку. Клемма выскочила…

– Похоже, придется спускаться, – сказал он.

– Погоди… Давай еще разок.

Валентин проделал ту же операцию. На этот раз закладка осталась в гнезде. Он проверял несколько раз – клемма застряла прочно. Мы благополучно прошли «маятник» и вскоре поднялись на вершину. Часы показывали 13.15. Весь путь наверх занял менее трети суток. Час спустя на вершину стали выходить остальные двойки. Питер Лев, завидев нас, с веселой улыбкой спросил:

– Как вы сюда попали?

– Ножками, – ответил Валентин, холодно глядя в глаза.

– А «маятник»? Без крюка? Это невозможно. Как вы его прошли?

– Как? – вяло, будто подавляя зевоту, заговорил Валентин. – Я уже сейчас и не помню. Володя, как мы «маятник» прошли?

– На крылышках.

– Ах, да, да… Вспомнил. На крылышках.

Ничуть не смутившись, Питер захохотал – звонким, чистым, праведным смехом. Оставалось предполагать: то ли он ни в чем не виновен, то ли в открытую считает, что плутовство – самая почетная норма общения. Хотелось бы за истину принять первое. Спуск прошел спокойно, без приключений. Часа через два мы были внизу.

Дома меня поджидал гость. Молодой, но уже известный в восходительском мире альпинист. Мы встречались с ним три года назад в Англии, на молодежном сборе. У нас с ним вышел любопытный разговор. Я не уверен, что он дал бы свое согласие на публикацию этой беседы, поэтому на всякий случай скрою от читателя его подлинное имя и назову своего английского приятеля Джоном Икс. Там, в Англии, мы быстро нашли с ним общий язык, в трудных случаях, правда, прибегая к помощи переводчика. Однако была тема, в которой общий язык не сумел нас сблизить – каждый оставался на своей позиции. Но именно разноголосица, несговорчивость будили в нас интерес друг к другу, именно они нас сближали. Речь шла о скалолазании. Джо был ярым противником нашей идеи сделать скалолазание спортом (как у нас в Союзе) и проводить международные соревнования. Здесь нам помогал Непомнящий. После радостных приветствий и общих слов я спросил Джона:

– Как ты здесь оказался?

– Приехал полазить на скалах.

– Ради этого пересек океан?

– Почему бы и нет? Здесь они интересней.

– Ты не находишь, что изменил самому себе?

– В каком смысле?

– Как же, лютый враг скалолазания едет из Старого Света в Новый, чтобы пошататься по скалам.

– Не хитри, Володя. Ты же знаешь: я не враг скалолазания. Я только против того, чтобы его превращали в спорт. Я с удовольствием лазаю, но не хочу регламента – условий, ограничений, правил. Не хочу соревнований, сравнений, соперничества. Я желаю одолевать стены, не ограничивая себя ни временем, ни навязанным мне строгим маршрутом, не заботясь о том, хорошо ли выгляжу снизу.

– Чепуха. Самообман. Свой результат ты все равно сравниваешь с результатами знакомых или незнакомых, но знаменитых альпинистов. Радуешься, когда он выше, Наоборот: тебя берет за живое, если чувствуешь, что уступил. И обязательно вступишь с ними в соревнование, только неофициальное, неорганизованное. Никакое не лазание по скалам, а именно «скалолазание» – же спорт. Вы бежите от него как черт от ладана и надуваете самих себя. Я, кстати, никак не ожидал такого ожесточенного неприятия нашего предложения.

– Ты имеешь в виду вашу пропаганду соревнований по скалолазанию?

– «Пропаганду»! Ладно, пусть будет пропаганда. Может, из-за этого слова у вас такая непримиримость? Английский совет альпинизма предупредил, что он выйдет из УИАА (Международный союз альпинистских ассоциаций. – Ред.), если этот орган одобрит скалолазание как спорт. Австрийский Альпинистский клуб заявил: мы, мол, не хотим заниматься спортом такого рода. Примерно то же сказали американцы – они-де не желают развивать или поддерживать скалолазание или какую-либо другую форму соревнований по альпинизму. А между тем еще в 64-м году, помнится, в Италии, на Гран-Капуцине, на очень сложном маршруте нас обогнала двойка французов. Шпарили в невиданном темпе и почти без страховки. А как же иначе? Им нужен рекорд скорости! О чем говорить… Хотел бы посмотреть на альпиниста, который не мечтает о рекордах – в том или ином выражении. Рекорд вообще у вас, на Западе, – фетиш. А рекорд и соревнования

– понятия, как известно, неразделимые. Словом, не вижу логики в вашем упорном нежелании признать скалолазание спортом.

– Повторяю, мы не хотим организованного альпинизма.

– То есть как?! Можно подумать, что у вас он неорганизован! А значок, без которого не выйдешь на скалы в Шавангуке?! – Джон понял меня: я намекал на плату за «пользование горами». – А контора по найму гидов? А спасслужба? А двухдневная школа, которая за 75 долларов обещает в два дня сделать альпинистом кого угодно, даже тюленя – были бы доллары?! Наконец, сам ААК – это ли не организация?! Я говорю о Штатах, но и в Англии, и в любой другой западной стране примерно то же.