Ладога - Григорьева Ольга - Страница 76

Я вгляделся в темные глаза раба. Он был стар. Очень стар. Даже непонятно, к чему умный ярл оставил жить такого старика.

– Как тебя зовут, раб?

Ворох шкур издал какой-то харкающий звук и затрясся в смехе, с трудом выговаривая урманскую речь:

– Я свободный человек, Холег!

– Ты знаешь меня?

– Конечно, Холег. Я помню тебя. Ты венед. Глупцы верили, что ты послан Ньердом, только умный Ролло знал правду. И я.

Хирдманны недоверчиво поглядывали то на меня, то на наглого раба, столь вольно болтающего с господином. Они явно недоумевали, почему я не испробую на его плечах кнут иль, на худой конец, кулак, но вмешиваться не решались. В конце концов, дерзил-то он не им, а мне, да и рассказать мог многое. Однако испытывать их терпение не стоило, и не хотелось, чтобы услышали о страшной судьбе родичей из уст глумящегося раба. Я быстро оглядел угрюмые лица.

Похоже, никто не силен в словенском…

– Ты говоришь на моем языке? – быстро спросил я по-словенски. Глупо было надеяться, но раб ответил: – Да. Настала моя очередь удивиться:

– Кто ты?

– Очень долго никто не спрашивал мое имя. Я боюсь вспоминать его. Кажется, когда-то меня звали Каллист, что означало – самый красивый. Я был греком. Но разве я нужен тебе? Ты давно знаешь правду, как и Ролло. И я понимаю, почему ты не рассказываешь им. Ты жалеешь… Ролло обманул их. И они больше не короли моря, а всего лишь обманутые дети. Дети не должны слушать страшные сказы – от этого они чахнут…

Старик замолчал, а потом выпростал из шкур тощую руку и указал в сторону моря:

– Ролло стал конунгом? Там, в Валланде? Теперь я не удивлялся старости раба. Ярл ценил ум не меньше, чем силу. Конечно, лишь до тех пор, пока мог его использовать.

– Он станет им, – ответил я греку.

Тот закутался поплотнее в свои шкуры, печально посмотрел на меня:

– Станет… – и неожиданно заговорил о другом: – Когда мы убили всех, кого смогли, и сожгли дома, чтобы ничто не напоминало о нашем позоре, то взяли оставленные Ролло недостроенные драккары. Все хотели домой. И я хотел, но я знал, что море опасней фьорда, и не пошел со смельчаками. Многие не пошли с ними. А потом появились люди конунга Харальда. Они три дня искали по лесам тех, кто убежал от нашей мести, но никого не нашли, потому что мы всех отыскали намного раньше. Нам не хватало пищи, а человечье мясо не хуже кабаньего… Тогда они стали ловить нас и даже поймали нескольких, – он сипло засмеялся. – А меня нет.

– Вы убивали и детей? – спросил я, уже зная ответ.

– А разве они не убивали наших детей?

Я даже не заметил мелькнувший в воздухе меч Оттара. Лишь увидел, как выскочила из вороха шкур, будто обретя собственную жизнь, седая голова раба и плеснул вслед за ней фонтан крови. Я все глядел на эту голову, не узнавая в ней того, кто всего миг назад говорил со мной, и вдруг ее губы шевельнулись.

– Я свободный… – угадал я их движение. А потом безжизненным кулем к моим ногам упало тело грека. Самый красивый умер…

– Я понимаю словенский. – Оттар, не вытирая меч, жалил меня глазами. – Они убили мою жену и сына, Хельг. Первого сына…

Я сдержался. Мертвецу уже не поможешь, а живому еще жить:

– Он ничтожный раб. И ты всего лишь наказал раба. Незачем оправдываться предо мной.

– Ты теперь мой ярл, Хельг. – Оттар вытер меч о тело грека. – Ролло предал нас.

Он перешел на урманский, и остальные согласно закивали. Даже Гундрольф. Теперь я – владелец разоренного фьорда, горсти хирдманнов и разбитого драккара. Была далеко словенская земля, а стала еще дальше. Червень кончался, унося последнее летнее тепло, за ним придет огненный зарев, ветреный ревун, студеный грудень и – прощай, мечта о Ладоге.

Оттар, будто услышал мои мысли, тихо сказал:

– Мы можем починить драккар. Быстро починить, быстрее рабов. Тогда успеем в твою Гардарику до того, как лед скует воды Мутной.

Я подумал, что ослышался. Но хирдманны смотрели печально-серьезно. Аскольд подтвердил:

– Нам нечего делать здесь, только вспоминать. Да и этого Харальд не позволит – не простит, что пошли за Ролло, ослушавшись тинга. А в Гардарике мы сможем наняться к Рюрику.

И опять они зашумели, заговорили.

Я выглянул в распахнутую дверь. Напрасно. Не увидел высокую мачту… Лишь помнил, что стоит на воде, держится чудом, изуродованный драккар. Вряд ли поспеем… Но вдруг…

БЕЛЯНА

Темный ворожил над Светозаром. Я не видела, только чувствовала, как выползают из его похожего на трещину в древесной коре рта липкие невидимые нити, как оплетают глаза и уши боярина, не давая просочиться толковым советам и замутняя разум. Умело ворожил Темный, да только разгаданная волшба той силы, что поперву несла, уже не имеет. Встряхнулся боярин, не поддался на гнусные нашептывания… Хотя – сегодня не поддался, завтра устоит, а что через день-другой будет? Перед тем как захлопнулась дверь темницы, успела я лицо Темного разглядеть – усмехался он, словно наверняка знал: никуда мы от него не денемся. Кто он, почему так нас ненавидит, чего добивается от боярина?

В темнице сиди весь день да думай, других забот нету, вот и ломали мы головы, прикидывая, что к чему, только понять так и не смогли… А Темный, видать, в то время потихоньку клепал на нас да обаял Светозара – бросили нас в темницу без пут, а на другой день явились дружинники с пожилым кузнецом и заковали, будто лихих разбойников, в цепи. Темный сам с ними пришел. С улыбкой на гадком жабьем лице следил за работой кузнеца, дергал цепи, проверяя на прочность.

– Ты чего на нас зуб точишь? – не выдержал Бегун. – Может, обидели тебя чем?

Темный тонко засмеялся и, склонившись, чтобы не расслышали ни кузнец, ни стража, шепнул:

– Для хозяина своего стараюсь.

У Бегуна лицо вытянулось, не мог понять, а Лис сообразил, зашептал:

– Чего ж твой хозяин через нас добивается? Темный усмехнулся, легко шевельнул узкими тощими плечами:

– Увидишь, увидишь…

– Ежели ты нашей смерти у боярина выпросишь, так не увижу, – печально вздохнул Лис.

Темному его шутка понравилась. Белые, острые, точно у зверя, зубы оскалились в улыбке:

– Не бойся. Может, живыми вы мне больше пригодитесь…

Его невесомый плащ скользнул по моим, скрепленным цепью ногам, и обдало вдруг каким-то холодом. Что бы ни замышлял этот нелюдь – добра ждать не приходилось. Даже кузнец, еще раз проверив свою работу, сплюнул на пол, провожая взглядом удаляющуюся спину Темного:

– И как Светозар только его терпит?!

– А откуда он взялся? – воспользовался разговорчивостью кузнеца Лис. – Неужто всегда здесь жил?

– Ты что?! – возмутился тот. – Гость он Светозаров. Приехал откуда-то с юга еще летом да и загостился. Боярин его невзлюбил сперва, потом привык, а теперь и не расстается с ним, во всех делах советуется. Да только будет с этого городищу не добро, а худо… Любит Темный на людей клепать, ни одна ссора без него не обходится. Вас-то, небось, тоже по его навету заперли?

– Да не совсем. – Медведь пошевелился, звякнул кандалами. – Хоть и солгал он, будто убили мы какого-то Гуннара…

Кузнец вскинул на Медведя быстрые пытливые глаза, отпустил закрепленные звенья:

– Эрикова брата?

– Да почем мне знать! Я этого Гуннара и в глаза не видел!

– Эй, кузнец! Сделал свое дело и уходи! – всунулся в узкую дверь дружинник. – Эти болотные убийцы кого хочешь заговорят – обманут, а я тебя к ним сажать не хочу.

Кузнец заторопился, собирая инструменты, отвернулся, стараясь не глядеть на нас.

– Одно скажи, – взмолился Бегун, – как убили Эрикова брата, когда? Ведь не знаем мы ничего.

Голос у него был такой, что камень сжалился бы, и кузнец, продолжая громыхать железом, скороговоркой забормотал:

– Два лета назад везли Гуннара к Рюрику на суд. Чего-то не поделили они с Меславом – чего, точно не ведаю… А дальше разное болтают. Одни говорят, будто налетели вороги на ту ладью, застрелили Гуннара и в реку прыгнули. Другие – будто они спасти Гуннара от Рюрикова гнева хотели, да не вышло, вот и убили, чтоб не позорился перед родичем. А еще шепчутся, будто не люди то были, а злые духи. Все наслышаны – Эриков брат с темными, нам неведомыми богами знался – колдуном слыл… Как бы оно ни было, а поклялся Эрик тех ворогов убить своей рукой, да и Меслав их ищет…