Пересмешник - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 64

С тех пор как первый прайд получил землю и права, утекло много воды. Рапгар разросся, занял южный берег фьорда, заполз на прилегающие острова, разжился городами-спутниками, и Кошачий приют давно перестал быть изолированным местом, хотя до сих пор считается, что он находится на юго-западных окраинах города. А вместо одного прайда здесь живут уже шесть.

Талер вновь оглушительно чихнул и шмыгнул носом.

— Шел бы ты домой, — укорил я его. — У тебя ведь аллергия на кошачью шерсть.

— Ерунда, — отмахнулся он. — По сравнению с тем, что было раньше, сущая ерунда. Я нашел отличное средство в од-ной из аптек ка-га.

— Что-то не заметно, что оно отличное, — с сомнением сказал я, видя его слезящиеся глаза и быстро краснеющий нос.

— Это ботому, что я забыл его сегодня бринять.

— Здорово. И долго ты будешь тянуть?

Он вытащил из кармана баночку с пилюлями, заглотил сразу две и, передернувшись, скривился:

— Горькие! Я лишь руками развел.

— Далеко еще? — мрачно спросил он. — Вроде Мряшал раньше жил в конце Шептунов.

— Ты когда его последний раз видел?

— Лет восемь назад, наверное.

— То-то и оно. Он сейчас помощник одного из старейшин прайда. Так что забудь об окраинах. Нам направо.

Несмотря на то что это был район мяурров, здесь жили представители и других народов, исключая лишь скангеров. Последних коты не переносили, и те не решались проверять местные помойки, держась подальше от Приюта.

— Тебе не кажется, что котов сегодня удивительно мало?

Я проводил взглядом двух кошек в дорогих атласных платьях с выводком игривых котят, облаченных в морские костюмчики и вооруженных деревянными саблями, и пожал плечами:

— Погода плохая. К тому же они больше ночные жители. Нет. Не кажется.

Мы пошли вдоль ограды старого кошачьего кладбища, затем свернули на улицу, ведущую в глубину района и упирающуюся в Холмы, и я почти нос к носу столкнулся с высоким мужчиной в дешевеньком костюме-тройке. Он отступил на шаг, гневно сверкнул глазами, собираясь сказать какую-то гадость, но захлопнул рот, так как узнал меня, и его рыхлое лицо стало бледно-творожным.

— Привет, Шольц, — сказал я, а затем, отбросив трость, схватил его за грудки и толкнул в узкий проулок между домами.

Разумеется, он пытался сопротивляться, но я мигом прекратил эти попытки, ударив его головой в нос, а затем впечатал в стену, приподняв над землей.

— Тиль! Тиль! Хватит! Ты убьешь его! — Я слышал крик Талера, пробивающийся ко мне из-за кровавой пелены гнева, но видел перед собой лишь ненавистное окровавленное лицо, выпученные от ужаса глаза и продолжал пробивать Шольцем стену.

Ты совсем с ума сошел. Зачем было меня так швырять. — Надо сказать, что Стэфан находился в мрачнейшем из своих настроений.

— Извини, — помолчав, ответил я ему.

— Ты его едва не прикончил, мальчик. Следует держать себя в руках.

Я кивнул, соглашаясь с ним и помешивая брошенный в кофе сахар. Талер сидел напротив меня, несколько удивленный произошедшим, и благоразумно молчат все те десять минут, что мы торчали в кафе и я приходил в норму.

Чувствовал я себя довольно мерзко. Не потому, что устроил такую безобразную сцену, а потому, что не смог перебороть бешенство и сдержаться. Мой старый амнис прав, я вспыхнул точно так же, как в прошлые годы. То же самое со мной случилось ночью на вилле «Черный журавль». С тех пор прошло так много времени, что я был уверен, будто в любой ситуации могу оставаться с холодной головой. А оказалось, что это не так.

— Ты в курсе, что сломал ему руку? — наконец поинтересовался Талер.

В его голосе совсем не было осуждения, лишь попытка разобраться, что произошло и отчего я так яростно набросился на какого-то прохожего.

— Если бы ты меня не оттащил, я бы сломал ему шею, — мрачно ответил я.

Впрочем, «оттащил» — это мягко сказано. Понимая, что физически со мной не справится, приятель вооружился Стэфаном и ударил меня тростью по спине. Амнис в одно мгновение привел меня в чувство, одновременно наорав на более кровожадную Анхель за то, что та даже не сделала попытки меня остановить. Последнее обвинение было совершенно несправедливым — пока нож находится в ножнах, он никак не может повлиять на меня.

— Если он обратится к жандармам…

— Не думаю, — возразил я. — Будет расследование. Ему это не слишком выгодно.

— Все знают, что ты оправдан по всем статьям, но если только старший инспектор Фарбо узнает об инциденте… — Талер был необычайно хмур. — Ты просто озверел. Судя по твоей ярости — вы старые знакомые?

Я посмотрел в его серо-зеленые глаза, положил ложечку на блюдце и неохотно сказал:

— Это Шольц. Старина Шольц. Надзиратель и мой личный тюремщик из «Сел и Вышел».

— О! Тогда я тебя понимаю.

— Думаю, не слишком, — криво улыбнувшись, сказал я и отхлебнул из чашки, не планируя продолжать объяснения.

Старина Шольц — больной ублюдок с садистскими наклонностями. «Я знаю, чего ты боишься», — говорил он мне со своей вечной сальной улыбочкой. У него была замечательная привычка будить меня ведром ледяной воды, неделями не давать спать и морить голодом. Ему доставляло удовольствие вместе с еще одним, теперь уже покойным мерзавцем заковывать меня в цепи и бросать на печать Изначального огня. То количество развлечений, что для меня придумал дружище Шольц, не поддается перечислению.

Однажды он потерял бдительность, и я едва его не прикончил. Тогда он стал более осторожным и еще более изощренным. Ему нечего было бояться. Официально меня считали мертвым, и я не мог подать жалобу. Это продолжалось почти год, до того, как тюремщика не вышибли пинком под зад за то, что воровал у своих же товарищей. Когда он уходил, я пообещал ему, что, если мне только представится возможность, я выбью из него душу. Он рассмеялся мне в лицо, предложив встретиться в Изначальном пламени, куда я, несомненно, в самом скором времени попаду из маленькой одиночной камеры.

Сегодня он не смеялся, только визжал как свинья, когда сломя голову бежал прочь. Я не чувствовал никакого злорадства, лишь глубокое сожаление, что не прибил гадину. Впрочем, мои амнисы правы — это неразумный поступок. Поэтому стоило как можно быстрее выкинуть случившееся из головы и заняться неотложным делом. Я одним глотком допил кофе, поставил чашку на блюдце. Талер сделал то же самое и, прежде чем встать, очень серьезным тоном произнес:

— Я не хотел бы вновь бить тебя твоей же тростью, если мы вдруг встретим по дороге судью или начальника тюрьмы.

Пришлось его заверить, что больше такое не повторится.

— Все эти поиски исключительно из-за женщины, да? — спросил Талер, когда мы уже вышли на улицу.

Стэфан тут же хихикнул.

— Когда ты научился разговаривать со Стэфаном?

— Для этого не надо понимать амнисов. Достаточно только вспомнить, какое порой у тебя было выражение лица, когда ты увлекся Клариссой, да не будет эта ведьма упомянута к ночи.

Стэфан хихикнул еще более ехидно и мерзко.

— И какое же оно было?

— Дурацкое, — без обиняков сказал он.

— С Эрин все не так, как с Клариссой. Я ее совсем не знаю, просто хочу разгадать загадку.

— Эрин? Это та крошка, с которой ты познакомился в поезде и из-за которой нас обстреляли, когда мы ехали к Гальвиррам? — вскинулся Талер.

— Тебе и половина истории неизвестна. — Смех у трости был дребезжащим, словно несмазанные шестеренки в трамвае.

Я попросил Стэфана помолчать и начал рассказывать другу все то, чего он не знал о красотке Эрин, Красных колпаках и странном любителе лунного порошка.

— То есть ты думаешь, если найдешь наркомана, то разыщешь и девчонку? На мой взгляд, это слишком оптимистичное утверждение, — сказал он, выслушав историю и уступая место проходящему мимо низкорослому ка-га.

— Ну я, по крайней мере, попытаюсь.

Он, не желая меня разочаровывать, промолчал, за что я ему был очень благодарен.

Мряшала мы застали, когда он выходил из своего дома. Высокий кот с рыжеватой шерстью, лиловыми глазами, пышными усами и пушистым хвостом был облачен в черную мантию с вышитой на ней серебряными нитями луной.