Пересмешник - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 88

Несмотря на запустение, мостовая была удивительно чистой, словно ее каждый день подметают несколько дворников, хотя это и не так.

— На этой улице вообще кто-нибудь живет? — Бэсс с интересом смотрела по сторонам.

— Двое. Вон в том особняке — палач лучэров, Влад. И мой дядюшка, в самом последнем доме.

— Влад? Тот, что казнил тебя? — Да.

— Я видела его на твоем суде. — Она поймала мой удивленный взгляд и с деланой небрежностью пожала плечами: — Была там вместе с Данте, просто ты меня не заметил.

Мы прошли улицу насквозь и оказались в тупике. Прямо перед нами возвышался узкий трехэтажный дом. В одном из окон, несмотря на то что уже рассвело, горел свет.

Я поколебался некоторое время, а затем, взявшись за позеленевший от времени бронзовый молоток, постучал в дверь. Стук неприятным эхом разнесся по пустой узкой улице.

— Место находится за этим домом? — тихо спросила меня Бэсс.

— Да. Очень давно площадь окружили домами, и только Всеединый знает, каким количеством строителей для этого пришлось пожертвовать. Входа с улицы на нее нет. Хотя раньше был проход через ворота старой ратуши, она находится напротив, но ее давным-давно закрыли, а двери заложили от греха подальше. Так что теперь попасть на площадь можно только сквозным путем. Прямиком через дом.

Дверь тем временем распахнулась, и тонкая костлявая женщина с потемневшим лицом и спутанными седоватыми волосами произнесла:

— Хозяин ждет вас, чэр.

Я прошел мимо стафии в узкую прихожую, где над серебряным зеркалом висело несколько шариков магического света, а в стойке для зонтов паук свил себе замечательную паутину. На вешалке висели старые пальто и шляпы, а возле лестницы бежали в обратном направлении рубиновые стрелки больших настенных часов. Их янтарный маятник с громким щелканьем метался из стороны в сторону, наполняя старый дом знакомым мне еще с детства звуком.

Короткая лестница, всего двенадцать ступеней, вела вверх, в длинную галерею, где висели отлично сохранившиеся и совершенно не потускневшие за столетия портреты лучэ-ров из рода эр'Картиа.

— Думаю, мне стоит подождать здесь, — прошептала Бэсс. Было похоже, что дом в темно-серых, мрачных тонах наводил гнетущее впечатление даже на нее.

— Не слишком разумно. Стафия дядюшки совсем выжила из ума, и у нее плохо с памятью. Меня она не тронет, чувствует кровь, а вот насчет тебя не уверен… если она забудет, что впустила гостью, то будет очень-очень неприятно. Подождешь в приемной. Там безопасно.

— Тогда лучше пойдем туда. Со стафией мне не справиться. Это кажется, или дом внутри больше, чем снаружи?

— Его строил мой предок, говорят, очень хороший маг. Это фамильный особняк, отошедший старшему из братьев по праву наследования. Так что здесь полно разнообразных сюрпризов, в том числе и с искривлением пространства.

— И он… всегда был таким… мрачным?

Она решила не использовать слова «пыльный» и «запустевший».

— Ну основная его часть — да. Это отваживает лишних гостей, знаешь ли. Во всяком случае, так считали раньше, когда здесь еще жили соседи. А теперь просто никто ничего не стал менять. — Я распахнул неприметную дверь, пропустил Бэсс вперед, и она начала первой подниматься по лестнице. — Найра!

Седовласая стафия появилась из стены:

— Да, чэр?

— Твой хозяин в кабинете?

— Да. Я ведь уже вам сказала.

Я не зря говорил Бэсс, что у призрака, который немного выжил из ума от старости, не все ладно с памятью.

— Здесь много лестниц и дверей. Можно заблудиться, — сказала девушка, когда стафия исчезла.

— Раньше роды чэров достаточно серьезно враждовали друг с другом. Часть чистокровных пыталась сместить семью Князя, часть поддерживала. Да и между собой семьи не слишком-то ладили. Тогда многие погибли. Этот дом на какое-то время должен был обезопасить своих хозяев, если враги ворвутся сюда. Ты права, здесь настоящий лабиринт, и так просто дорогу не найдешь. То, что ты сейчас видишь, — еще цветочки. Дом чувствует мою кровь и сам подсказывает дорогу, если так можно выразиться. Направо, пожалуйста. Да. Теперь вниз по лестнице. Пусти меня вперед.

— То есть ты хочешь сказать, что особняк — разумное существо?

Я задумался над этим, провел ее через несколько темных комнат, где мебель была укрыта посеревшими чехлами, защищавшими ее от пыли, и наконец сказал:

— Если честно, мне такая мысль никогда не приходила в голову. Я считал, то, что он делает, совершенно естественным. В этих стенах полно волшебства. А за стенами — Место. Так что ничего удивительного, если старое семейное гнездо обладает некоторой долей разума.

Очередная дверь, и разительная перемена — чистые светлые комнаты, новая мебель, запах дерева и моря. Широкая лестница с алым малозанским ковром, огромная хрустальная люстра под потолком, спящий в углу старый волкодав. Услышав нас, он поднял лохматую голову, посмотрел подслеповатыми глазами, потянул носом воздух, узнал меня и в качестве жеста доброй воли едва заметно пошевелил хвостом.

Я привел Бэсс в круглую приемную, потолок которой был сложен в мозаику из кристаллов разных оттенков синего, голубого, бирюзового и кобальтового.

— Подожди, пожалуйста, здесь.

Вновь появилась стафия, тяжелым взглядом посмотрела на девушку:

— Она с вами, чэр?

— Да. Она гостья.

Призрак неохотно кивнул и скрылся в книжном шкафу. Убедившись, что Бэсс ничего не угрожает, я со стучащим сердцем распахнул дверь в кабинет дядюшки.

Мы не слишком хорошо расстались. После того как меня обвинили в убийстве, брат моего отца оказался меж двух огней. Он пытался одновременно спасти и свое место в Палате Семи, и меня. В итоге потерял и то и другое. Тогда, после решения Палаты насчет моей дальнейшей участи, меня пригласили лишь на оглашение приговора, и, каюсь, я наговорил Старому Лису много такого, о чем до сих пор жалею.

Много позже Данте сказал, что дядюшка — единственный, кто не голосовал за казнь. И за то, что он не поддержал негласный приказ Князя, последний заставил его уйти. Я был молод и глуп и, несколько лет пребывая в заточении, искренне считал, что родственник предал меня. Что он мог повлиять на Палату, мог попытаться поговорить с Князем, который тогда доверял ему, мог попросить Гвидо эр'Хазеппу провести еще одно расследование. Мог, но не приложил к этому никаких усилий, потому что важнее для него была власть, его должность, его игры и подковерная грызня с извечными соперниками — Патриком эр'Гиндо, Мишелем эр'Кассо и Фионой эр'Бархен.

Разумеется, одиночное заключение и бесконечные размышления заставили меня изменить свое мнение о том, что тогда произошло на суде. Когда я оказался на свободе, то поступил, как было должно: навестил старика и попросил прощения, но разговора как такового не получилось, хотя мои извинения были приняты. После той встречи больше мы не общались, лишь несколько раз обменялись письмами.

Впрочем, ничего удивительного — мы и раньше никогда не были близки. Нас связывала лишь память общей крови.

Дядюшка сидел в кресле, на столике перед ним лежала потухшая трубка и кисет с табаком. Он смотрел в бесконечную ночь Места за распахнутым окном. На старике был темно-бордовый бархатный длиннополый халат, под которым виднелась белоснежная сорочка и клетчатый шейный платок.

— Я слышал, ты бросил играть, Тиль. Слухи не врут? — сказал он мне вместо приветствия, даже не потрудившись встать с кресла.

— Не врут.

— Похвально. — Родственник одобрительно кивнул. — Садись. Не стой на пороге. Ты не частый гость в моем доме. Что-то случилось?

Я какое-то время рассматривал серебристо-рыжую лисью морду, острые зубы, большие уши и алые глаза чистокровного лучэра. Дядю называют Лисом не только за его хитрость, мудрость и изворотливость. Его Облик — лис, и он пребывает в нем большую часть своей сознательной жизни. Лично я с трудом вспомню, как он выглядит на самом деле. За всю жизнь в «костюме» лучэра я видел его от силы раз пять.

Меня нисколько не смущало разговаривать с большим лисом, облаченным в человеческую одежду и курящим трубку, но отец рассказывал, что многие чувствовали себя неловко, словно с ними вдруг заговорил рояль или же сгоревшая душа.