Симплициссимус - фон Гриммельсгаузен Ганс Якоб Кристоффель - Страница 128

128

С того времени повели мы жизнь более богобоязненную, нежели до того; и дабы мы могли святить и праздновать день субботний, делал я взамен календаря каждый день зарубку на палочке, а по воскресеньям ставил крест. Тогда садились мы вместе и беседовали друг с другом о святых и божественных предметах; и я был принужден обходиться таким образом, ибо еще не измыслил, чем мог бы пользоваться заместо бумаги и чернил, чтобы записывать что-либо для памяти.

В заключение сей главы должен я вспомнить здесь об одной диковинной вещи, которая нас изрядно напугала и устрашила в тот самый вечер, когда наша учтивая стряпуха с нами распрощалась, и чего мы в первую ночь по причине изнеможения сил и великой усталости не приметили, ибо нас тотчас одолел сон. А было это так: когда очам нашим еще представлялось, какими бесчисленными кознями стремился погубить нас лукавый во образе эфиопки, а посему не могли уснуть и долгое время бодрствовали и творили молитву, как вдруг, едва только стемнело, вокруг нас замерцали и залетали по воздуху целыми роями бесчисленные огоньки, которые источали такой свет, что мы могли отличить на деревьях плоды от листвы. Тут возомнили мы, что то опять какое-либо новое измышление дьявола, чтобы нас помучить, и того ради притихли и не шевелились, однако ж под конец уразумели, что то особого рода ивановы жучки, или светлячки [799] (как их прозывают у нас в Германии), которые копошились на гнилом дереве, растущем на этом острове. И они светят так сильно, что их можно употреблять заместо самой яркой свечи, ибо я написал при них большую часть сей книги; и когда они расплодились бы в Европе, Азии и Африке, то свечные торговцы получили бы худой барыш.

Двадцать вторая глава

Симплиций на острове один пребывает,А друга своего во гроб полагает.

И понеже мы увидели, что придется нам заматореть на сем острове, то завели свой домовой обиход совсем по-иному: мой камрад изготовил из черного дерева [800], которое, когда высохнет, становится совсем как железо, мотыги и лопаты, с помощью коих мы, во-первых, поставили три помянутых креста; во-вторых, отвели от моря канавы, дабы выпаривать с них соль, как мне довелось видеть в Александрии в Египте; в-третьих, принялись насаждать приятный вертоград, ибо считали праздность началом нашей погибели; в-четвертых, запрудили ручей так, что могли по своему желанию отводить воду, обнажая до дна старое русло, и, не замочив ни рук, ни ног, собирать рыбу и раков; в-пятых, нашли неподалеку от сказанного ручья отменно добрую глину, и хотя не было у нас ни гончарного круга, ни колеса, а к тому же ни бурава или какого еще инструмента или устройства, чтобы вертеть на нем всевозможную посуду, и хотя мы оба не учились этому ремеслу, однако ж измыслили такой фортель, что под конец добились своего; ибо, приготовив и хорошенько промяв глину, скатывали мы из нее колбаски такой толщины и длины, как английские курительные трубки; сии лепили мы одну на другую, завивая наподобие улиток, так что получали посуду, какая нам была надобна, большую и малую, горшки и миски, чтобы варить и хлебать из них. А когда нам впервые удалось их обжечь, то не было причины жаловаться на скудость; ибо хотя у нас не было хлеба, зато вволю сушеной рыбы, которую мы и потребляли заместо него. Со временем удалась нам и выдумка с получением соли, так что уже совсем не на что было жаловаться, и мы зажили, как в первый златой век. Мало-помалу научились мы взамен хлеба выпекать из яиц, сухих рыб и лимонной кожуры, перетирая между каменьями сии две последние материи в нежнейшую муку, вкусные лепешки на птичьем сале из водившихся там тошнюх [801] (так прозывали этих птиц). А мой камрад наловчился собирать пальмовое вино в большие горшки и оставлять его на несколько дней, покуда оно не перебродит; после чего он так упивался им, что ходил пошатываясь; и сие учинял он под конец, почитай, каждый день, невзирая на все мои увещания; ибо он уверял, что ежели вино оставлять дольше, то оно претворится в уксус, что отчасти было и правда. А когда я говорил ему, что не надо зараз собирать столько вина, а брать лишь для утоления жажды, то он возражал, что грех пренебрегать божьим даром; надо своевременно вскрывать жилы у пальмовых деревьев, чтобы они не погибли от избытка собственных своих соков. Итак, принужден был я отдать его во власть собственным желаниям, ибо не мог больше слышать, что не дозволяю ему вкушать от ниспосланного нам изобилия.

Итак, жили мы, как выше объявлено, подобно первым людям, в златом веке, когда благостное небо понуждало землю производить для них все плоды земные, не требуя от них малейшего труда. Но подобно тому как не бывает в сем мире жизнь столь сладостна и счастлива, чтобы порой не горчилась желчью страданий, так случилось и с нами; ибо насколько день ото дня улучшалась наша кухня и погреб, настолько же обносились мы одеждою, покуда она на нас совсем не истлела. Хорошо еще, что мы доселе не ведали зимы, даже не испытали ни малейшего холода, хотя к тому времени, когда мы стали ходить нагишом, провели на сем острове, согласно моим зарубкам, более чем полтора года, однако погода была такой, какая обыкновенно держится у европейцев в мае и июне, за исключением того, когда примерно с конца июля и в августе льют сильные дожди и гремят грозы. Точно так же от одного солнцеворота до другого день и ночь бывают не короче и не длиннее, чем на час с четвертью. И хотя мы жили на том острове одни, однако не хотели ходить по нему нагишом, как неразумные твари, а желали одеваться, как подобает честным христианам в Европе. Ежели на том острове водились бы четвероногие звери, то мы знали бы, как поступить, и облачились бы в их шкуры; но по недостатку оных стали сдирать кожу с больших птиц, как-то: дронтов и пингвинов [802], из коей изготовили себе штаны. Но как по недостатку инструментов и надлежащих материалов мы не могли их изготовить надолго, то едва успели оглянуться, как они пожухли, заскорузли и прямо сползли с тела. Кокосовые пальмы, правда, доставляли нам довольно волокна, но мы не умели ни ткать, ни прясть; однако мой камрад, который прожил несколько лет в Индии, показал мне на кончиках листьев нечто напоминающее шип, а когда мы его обломили и потянули до ребра листа, подобно тому как стягивают шелуху с турецких бобов, называемых «фазеоли», когда их очищают от волокон, то на этом шипе повисла нить такой длины, как лист или его ребро, так что мы могли употребить его вместо иголки с ниткою. Сие подало мне повод и случай смастерить себе из пальмовых листьев штаны, скрепив их помянутой ниткою, взятой от того же самого растения.

Меж тем как мы таким образом хозяйничали и устроили свои дела так, что у нас не было больше причины сетовать на какие-либо тяготы, скудость, недостачу или огорчения, мой камрад не переставал ни на один день утешать себя пальмовым вином, как он начал, и приобрел к тому привычку, покуда у него наконец не воспалились легкие и печень, и не успел я оглянуться, как преждевременная смерть разом заставила его распроститься и с островом, и с пальмовым вином. Я похоронил его с честию, как только мог, и меж тем, созерцая бренность человеческого бытия и многое другое, сочинил следующую эпитафию:

Погребен я в сем месте, а не в синем море,Ибо три вещи из-за меня были в споре:Первая: бушующий великий Океан,Вторая: враг рода человеческого – шайтан.Сих двоих избежал я по милости бога,Да вот пальмового вина пил слишком много.вернуться

799

«светлячки». – О подобных светляках сообщали европейские путешественники, как например Жак Тертр (J. В. Du Tertre. Histoire general de Antilles. 2 vol. Paris, 1667, p. 270). По мнению Буркхарда, эта книга послужила источником для рассказа Гриммельсгаузена, что маловероятно.

вернуться

800

Черное дерево – эбеновое. – См. прим. к кн. VI, гл. 19.

вернуться

801

«тошнюх» – т. е. дронтов. Гриммельсгаузен употребляет название «Walchen», (от голл. «Walgvogel» – тошнотворная птица, ср. голландское выражение «het walgt mij»). Дронт (додо) Raphus cucullalus – крупная птица, водившаяся на островах Св. Маврикия и Родригес. Вес до 12 кг. Вымерла к концу XVII в. Неуклюжая, коротконогая, с едва развитыми крыльями, толстым длинным клювом, покрытым мягкой кожей. Пряталась в кустарниках и лесной чаще. Неспособная летать, она становилась легкой добычей. Моряки приставали к о. Св. Маврикия, чтобы запастись ее. мясом. В первой половине XVII в. живых дронтов привозили в Европу. Чучело дронта упоминается в описании готторпской кунсткамеры Адама Олеария (А. Оlеагius. Gottorfische Kunstkammer. 2. Aufl. SchleЯwig, 1674, Tabula XIII, № 5, S. 22). На изображении дронтов специализировался Рулант Саверей. Имеется гравюра Андриана ван дер Фенне и др. В пятой части «Восточной Индии» де Бри на гравюрованном титульном листе помещено изображение дронтов, а кроме того, на большой гравюре в приложении с обозначением: «Сия птица, называемая голландцами „Walg-Vogel", величиною с лебедя, с толстой головой; заместо крыльев у нее лишь три или четыре комелька, тело кругленько, заместо хвоста три или четыре загнутых перышка. Они варили их, однако ж снедать их не доставляло приятности». В книге сообщалось, что на голове у птиц кожа была наподобие шапочки, зачатки перьев черного цвета. «Мы называли их „Walg-Vogel", во-первых, потому что, чем дольше их варишь, тем жестче они становились, однако ж пупки и грудка были почти что съедобны, и потому еще, что у нас было вволю горлинок, которые, конечно, были нам куда больше по вкусу. См. также: А. С. Оudemans. Dodo Studien. Verhandelingen der Koninklijke Akademie van Wettenschappen. Tweede Sectie. Deel XIX. № 4. Amsterdam, 1917; S. Luttschwager. Zur Systematischen Stellung der ausgestorbenen Drontevцgel. Zoologischer Anzeiger, Bd. 162, 1959, H. 5 – 6; A. Iwanow. An Indian picture of the Dodo. Journal fur Ornitologie, Bd. 99, 1958; E. Stresemann. Wie hat die Dronte (Ruphus cucullatus L.) ausgesehen? Там же, S. 441 – 459.

вернуться

802

Пингвины (невозможные в описываемых в «Симплициссимусе» широтах) упоминаются в «Восточной Индии» де Бри (кн. V).