Хаотические заметки корееведа - Ланьков Андрей Николаевич - Страница 40

3.9 ШКОЛЫ СТАРОЙ КОРЕИ

Как было устроено образование в старой Корее, в XV–XIX веках? С определенной долей натяжки можно сказать, что и в те времена здесь существовали начальные, средние и высшие учебные заведения. Примерным аналогом нынешней начальной школы тогда была деревенская школа «содан», средней школе более или менее соответствовали уездное государственное училище «хянге» и школа при конфуцианском храме «совон», а корейским университетом (или, скорее, Академией государственной службы) был Сонгюнгван. Разумеется, это сравнение — очень приблизительное. Аттестатов зрелости в старой Корее не выдавали, и решение о том, принять ли ученика в ту или иную школу, зависело в основном от учителя, который при этом в первую очередь обращал внимание на уровень знаний и способностей кандидата в ученики.

И тем не менее, что-то в этом сравнении есть. Путь к вершинам знаний для большинства корейцев начинался в их деревенской школе — «содане» (в переводе с китайского — «зал книг»). Для подавляющего большинства учеников — детей зажиточных крестьян — этот путь там же и оканчивался, ведь в доиндустриальную эпоху получить полноценное образование и в Корее, и в иных странах могли только очень и очень немногие. Тем не менее, в целом по уровню образования страны Дальнего Востока вообще, и Корея — в частности существенно опережали тогдашнюю Европу и Россию. Уже с начала XVI века начальная школа «содан» была нормой в каждом крупном корейском селе. Содержала школу обычно сельская община, корейский «мир», хотя иногда школу основывали местные богачи, чтобы учить в ней своих детей. Впрочем, и в такие частные школы все равно часто брали способных детей даже из самых бедных семей. В корейской деревне понимали: выучить способного мальчишку (о девочках, понятное дело, речи и не было) — это сделать выгодное капиталовложение. Если в будущем мальчишка станет чиновником, затраты вернутся сторицей, ведь он будет помогать односельчанам в решении их дел и проблем, похадатайствует за них в губернском городе, а то и в столице. Поэтому-то в старой Корее даже существовало нечто вроде системы стипендий, которые платили крестьянские общины особо одаренным детям из бедных семей.

Из этого, впрочем, уже ясно, чему и зачем учились в старой Корее. Главная цель всей системы образования заключалась в том, чтобы подготовить конфуцианского чиновника, который был бы «слугой королю, отцом крестьянам», и который владел бы всеми необходимыми будущему управленцу знаниями. Что же требовалось от чиновника и интеллигента (две этих социальных группы в старой Корее практически сливались в одну)? В первую очередь знание философии, истории, литературы, теории государственного управления. Однако все эти премудрости содержались в книгах, которые были написаны исключительно на древнекитайском языке. Язык этот (в Корее его называли «ханмун», в Китае «вэньянь») вплоть до конца прошлого столетия играл в странах Дальнего Востока такую же роль, что латынь в Европе, был единственным языком высокой культуры, науки и государственного делопроизводства. В этом отношении, кстати, Корея не отличалась ни от Японии, ни от Вьетнама, ни даже от самого Китая, для необразованных жителей которого этот язык уже к X веку стал совершенно непонятен.

Поэтому основное содержание старокорейского «начального и среднего образования» сводилось к овладению древнекитайским языком. Корейской письменностью занимались как бы между делом, особого внимания ей не уделяли. Столь же подчиненную роль играла и арифметика. Учили древнекитайский способом скучным, тяжелым, но до крайности эффективным — заучивая наизусть пространные тексты на этом языке. Заодно и иероглифику запоминали, ведь, чтобы владеть древнекитайским на приличном уровне, надо знать не менее 4 тысяч знаков! В школе ученики сидели на полу, перед низкими столиками, и с утра до вечера зубрили тексты, повторяя их вслух десятки и сотни раз. Заунывное бормотание, доносившееся со школьного двора, с давних времен считалось символом мира и процветания: ведь если дети ходят в школу — в стране спокойствие, если деревня может школу содержать — она не так уж и бедна.

Время от времени учитель вызывал ученика ответить выученный (в самом буквальном смысле слова) урок. Любопытно, что, отвечая, ученик должен был повернуться к учителю спиной. Оценивали знания школьников по пятибальной системе.

Сельский учитель жил практически на том же уровне, что и средний крестьянин, его жалования (обычно выплачиваемого натурой) хватало лишь на то, чтобы не голодать и как-то одеть себя и семью. Впрочем, и в те времена тоже можно было немного подрабатывать частными уроками, а также составлением для односельчан всяческих прошений и официальных бумаг. Однако при всей стесненности материального положения учителя, он был едва ли не самым уважаемым человеком в селе. Местные богатеи при встрече с учителем кланялись ему в пояс. Учитель был воплощением знаний и книжной мудрости, с ним были связаны надежды многих честолюбивых родителей на то, что их детям, может быть, удастся «выйти в люди». Напоминанием об этом отношении служит китайская пословица, очень популярная и в старой Корее: «Учитель, Государь, Отец — одно и то же»

В «содане», который, как мы помним, был примерным аналогом начальной школы и где изучение древнекитайского только начиналось, учили тексты попроще. Начинали обычно с «Тысячи иероглифов» — собрания коротких изречений на древнекитайском языке. На этом для большинства мужицких сыновей книжная премудрость и заканчивалась, им надо было работать, жениться, становиться на ноги, и задерживаться в школе дольше, чем на два-три года, они не могли. Тысячи иероглифов, выученных ими в содане, и полученных там начальных знаний древнекитайской грамматики, хватало для того, чтобы с грехом пополам разобрать, о чем идет речь в том или ином несложном документе, а также и самим написать простое письмо или прошение. Для мужика этого было более чем достаточно. Дети побогаче (или, иногда, поспособнее) переходили к более сложным текстам. Поступали в содан дети в возрасте 6–8 лет, а заканчивали лет в 12–14. Впрочем, особых формальных требований не было — все зависело от способностей, желаний и трудолюбия ученика, а также от материальных возможностей его родителей.

По окончании содана те подростки, которые могли и хотели учиться дальше, поступали либо в государственное училище «хянге» (в переводе с китайского — «местная школа»), либо в частную школу при конфуцианском храме. Государственные училища в XIV–XIX веках действовали в подавляющем большинстве уездных центров. При таких училищах имелись общежития для студентов (отдельно — для дворян, отдельно — для простонародья), преподаватели являлись государственными служащими, а учащиеся получали материальную помощь от уездных властей.

С XVI века государственные училища стали приходить в упадок. Одной из причин этого была конкуренция со стороны «частного сектора» — школ при конфуцианских храмах (храмы эти называли «совон» — «двор книги»). Совоны были частными учреждениями, их основывали местные дворяне в память о каком-то знаменитом деятеле (обычно, но не всегда — своем земляке). Качество образования в совонах было, как правило, лучше, чем в государственном училище. Конфуцианские храмы были не только и не столько учебными заведениями, сколько политическими центрами, отдаленным корейским аналогом старых российских дворянских собраний. Местная верхушка собиралась там для того чтобы пообщаться на самые разные темы, поговорить и поспорить о текущей политике, организовать какую-нибудь интригу (например, изгнать не поправившему провинциальному дворянству губернатора или добиться снижения налогов). Была в храме и библиотека, и, часто, небольшая гостиница, и, конечно, школа. Понятно, что обучение в такой школе давало ученику возможность не только получить образование, но и завязать полезные связи, да и вообще приобщиться к миру местной дворянской политики.

На этом этапе школьники занимались уже не по учебным текстам, а по оригинальным произведениям китайских философов и историков. Они читали великого Конфуция, выдающегося историка Древнего Китая Сыма Цяня, поэтов эпохи Тан и прозаиков времен династии Сун. Большое значение придавалось стихосложению на древнекитайском языке. Некоторые из преподавателей уделяли немного времени и корейским авторам, писавшим на китайском языке, но в целом корейские «программы» (если этот современный термин вообще применим к реалиям средневековья) имитировали китайские. Не было в программе и точных наук, так что старое корейское образование носило, как бы мы сейчас сказали, чисто гуманитарный характер.