Ближние подступы - Ржевская Елена Моисеевна - Страница 9

9

* * *

На военных курсах переводчиков, минуя обучение стрельбе и всякому военному делу, мы странным, необычным образом, не с того как бы конца втягивались в войну, с ходу вступив в соприкосновение с противником: его немецкий язык, его зольдбух (солдатская книжка), уставы, команды, письма (как они томят нас своими письмами, эти немцы!), его замысловатый готический, его так трудно заучиваемые военные термины. И для усвоения языка как такового детские считалки и тошные диалоги: "Wo warst du, Otto? Где ты был, Отто?" "О, Карл, я совершил очаровательную прогулку в лодке по озеру". И Гейне: "Mein Liebling, was willst du noch mehr?" И наши репетиции допроса, когда мы поочередно были то самим пленным немцем, то допрашивающим его нашим командиром.

И вот когда предстояло отправиться на фронт, напитавшись, хоть и на скорую руку, немецким, я испытывала сжатие где-то в груди от страха, что, повстречавшись с настоящим пленным, окажусь вдруг свидетелем жестокости, насилия по отношению к нему.

В первое утро на фронте в перерыве между двумя оголтелыми бомбежками немцев я вышла из избы и увидела тянувшиеся по улице сани с раненым пленным. Я пригвожденно шла за санями. Они вскоре стали. Подоспев, когда ездовой уже выбрался из саней и что-то соображал, я, собравшись, громко спросила: "Вы его расстреливать везете?" — полагая, что это именно так. Усатый пожилой дядька хмуро глянул через плечо на меня, недобро бросил: "А мы пленных не расстреливаем" — и пошел за избу оправиться.

Я еще возбужденно спросила лежавшего в санях немца, откуда он родом. И услышала в ответ безучастное: "А! Чего еще надо!" — не расположенного к разговору раненого. И зашагала назад, проученная этим дядькой, унося с признательностью его хмурый презрительный взгляд.

Я тогда записала в тетради: "Войну выиграет тот, кто проявит великодушие", надеясь, что мы будем теми победителями.

Однако наш сильный и пока что удачливый противник давно изъял это понятие — великодушие. Только сила и жестокость. Мир все больше делится на победителя и поверженного без никаких градаций и промежуточных категорий. Какое уж там великодушие. Все больше нагнетается вокруг и крепнет: против побеждающей силы и жестокости противостоять силой, оснащенностью и жестокостью.

* * *

— Контуженные двери.

* * *

Бумаги писчей у местных организаций нет. Протоколы заседаний колхозов, сельсоветов ведутся на обрывках обоев, на обложках, оторванных от исписанных ученических тетрадей, или прямо по газете (и тогда уже после ничего не разобрать), а также на обороте листков "От Советского Информбюро", печатаемых на серой бумаге в типографии Медновского района, теперь уже почти тылового.

На обороте старого сообщения — постановление общего собрания колхозников "Светлого пути" 28 июня 1942 года:

"Учитывая что наши доблестные воины сражаясь в битвах за нас и родину и освобождая нас от ига фашизма что в условиях теперешней войны решает техника чтобы наши сыновья отцы и братья шли в бой в стальных машинах всем подписаться насколько только возможно и все свои средства внести на постройку танковой колонны и поручить собрать пред, к-за Абросимову И. И.".

* * *

Мы на врага за древний Ржев

Обрушили свой русский гнев,

И на приволжском берегу

Мы срубим голову врагу.

(Наша армейская газета "Боевое знамя")

* * *

Верхом на стволе пушки — артиллерист с крестьянской косой, литовкой называют ее сибиряки. На артиллеристе пилотка, гимнастерка — все военное, а мне трудно представить себе его стреляющим из этого огромного орудия. Косарь.

* * *

Все те века, что Ржев трепала война, что то или иное неприятельское войско стояло под его стенами, разоряло его, История не спускала с него глаз. И высветлила нам все повороты, злосчастья, удачи и поражения военной судьбы города, сопровождая датами, именами предводителей войск. Но стоило городу войти в столь длительную полосу мирного существования, когда неприятель 328 лет не ломился больше в его ворота, не опустошал его, и он словно выпал из поля зрения Истории.

А мы-то полагаемся на Историю, она-де вникнет, рассудит. Тогда как избирательный интерес ее приковывают броские ситуации вооруженных конфликтов, динамичность сюжетов войны. Хотя ее, Истории, основные движущие силы действуют далеко не всегда на открытой поверхности этих событий, а подспудно. И выпавшее из ее внимания трехсотлетие безмолвия Ржева — ни одного залпа! — вобрало капитальные, историообразующие процессы русской народной жизни, к которым тесно причастен Ржев.

* * *

Немцы называют Ржев — "неприступная линия фюрера".

* * *

В битве не состарится,

Не умрет герой,

Кто за Ржев и Старицу

Дрался с немчурой.

* * *

— А травы густые и косить ни к чаму.

* * *

В деревне забирают в Красную Армию молодых ребят.

— Ой, сынок желанный!

— Ты, матушка, ня ной. Мне долг надо отдать на фронте.

— Ой, сынок. Ты смотри уж нядолго. Может, будешь жив…

— Как управимся.

* * *

14 августа прошлого года, когда Ржев подвергался впервые вражеской бомбардировке с воздуха, город был объявлен в угрожающей зоне.

А потом, в октябре, в сводках появилось Ржевское направление.

Ржевское направление — это началось сражение за Москву. И вот уже сколько месяцев оно длится ожесточенно. Все, что происходит на нашем участке, у Ржева, грозно связано с Москвой.

Сейчас, когда немцы так рванули на юге и так нужны там силы, чтобы остановить их, закрыть прорыв, войска шлют и шлют к нам сюда, под Ржев. На прикрытие Москвы.

* * *

"Слушали гражданина уполномоченного РО НКВД Акимова: в условиях Отечественной войны тыл имеет огромное значение. Противник в целях ослабления тыла засылает шпионов с целью поджога колхозных амбаров, скотных дворов и др. имущества. Членам колхозного заградотряда необходимо быть бдительными, не пропускать без проверки документов ни одной личности, а в отсутствие последней — задерживать и доставлять в РО НКВД".

* * *

— Мне приснилось, косы у меня по заднице. К чему бы? К чему-то ведь должно быть. (Это Дуся, штабная машинистка.) Может, дорога мне дальняя, назад к дому, а?

* * *

Удивительно, как любая косыночка, щербатое блюдце, махотка, платочек, чернильница-невыливайка, кочерга, каждая вещь, как бы ни поизносилась, становится невообразимо замечательной, со своим неповторимым лицом, индивидуальным свойством, личным обаянием, каким отмечено все то, что не может быть повторено теперь. И обиходные вещи, довоенные изделия трогают и волнуют.

* * *

Покос. Женщины идут с косами, граблями. Косить здешним женщинам привычно — мужчины ведь уходили "на посторонний заработок".

Но вот пахать на себе, как было в эту весну, — это уж новь военная. Оккупация прошлась по этой земле.

— Мы как кони, — говорят о себе. — По десять в плуг впряжемся. Одиннадцатая качает. В борону — по пять человек. Один такой раз боронуем, бык бежит. Мы разбежались. Смеемся: кони разбежались.

* * *

Наше понимание, воюющей части народа: все для нас, все нам дозволено по сравнению с мирным народом. Но какой же это мирный народ, подпавший так жестоко под иго войны, как не всякому солдату доводится.

* * *

Когда началась война, внешние признаки вещей оставались прежними, а существо изменилось. Так, завод, куда я поступила, был все еще 2-м часовым заводом, хотя часы на нем не производились, а гильзы. Подвал под нашим домом, где раньше хранилась картошка, оказывается, ждал нас в свое бомбоубежище.