Чему не бывать, тому не бывать - Хольт Анне - Страница 40

— Это я, Зигмунд. Мы его нашли. Ты приедешь?

Ингвар сел и опустил ноги на ледяной пол. Он потер лицо и почувствовал теплую руку Ингер Йоханне у себя на пояснице.

— Сейчас буду, — сказал он и положил трубку. Повернулся и погладил себя по непривычно голой макушке. — Они нашли Матса Бохуса. Они его нашли.

10

Главный врач психиатрического отделения поздоровался немного сдержанно, но приветливо. Его тоже вытащили из постели ни свет ни заря. Когда он предложил Ингвару Стюбё и Зигмунду Берли сесть на диван в серую крапинку, за окнами его кабинета все еще была кромешная тьма. Женщина с красными губами, в зеленом форменном больничном халате принесла кофе. Она ушла, оставив за собой весенний запах, заставивший Зигмунда улыбнуться двери, которая бесшумно за ней закрылась. Кабинет был опрятный и по-домашнему уютный. На полке за рабочим столом стояли скульптуры, которые напомнили Зигмунду об Африке, — маски и тучные безголовые богини. Детский рисунок в раме под стеклом сверкал в ярком электрическом свете.

— Да, я прекрасно понимаю, — сказал врач, когда Ингвар объяснил, почему им так необходимо было с ним поговорить. — Спрашивайте, а я буду отвечать, как могу. Все формальности уже улажены.

Ингвар отпил обжигающего кофе. Он рассматривал лицо доктора Бонхеура поверх чашки: ему наверняка за сорок, но выглядит он хорошо — стройный, подтянутый. Волосы еще короче, чем у Ингвара. Смуглое лицо, карие глаза. Имя не норвежское, хотя говорит без акцента. Доктор подошел к маленькому холодильнику, налил себе в кружку молоко и предложил им. Они оба отказались, поблагодарив.

Зигмунд зевнул, не прикрывая рта. На глазах выступили слезы, он их быстро вытер.

— Не спал всю ночь, — объяснил он.

— Я вижу, — сказал врач, внимательно рассматривая их близко посаженными глазами.

У Ингвара внезапно возникло неприятное ощущение, как будто его оценивают.

— Чем болен Матс Бохус? — начал Ингвар.

— В данный момент?

— Видите ли, у нас есть сведения, что он периодически лечится в вашем отделении. Я не очень разбираюсь в вашей профессиональной терминологии, но как называется его болезнь?

— Биполярное расстройство. Маниакально-депрессивный психоз. Он периодически ложится сюда, и потом мы его выписываем. Матс Бохус никогда не боялся просить о помощи. В этом смысле он образцовый пациент. Досадно только, что обычно он приходит слишком поздно.

— Родился тринадцатого октября тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, — прочел Ингвар в своем блокноте и перевернул страницу. — Правильно?

— Да. Впервые он пришел сюда в восемнадцать лет по направлению участкового врача, который работал с ним несколько месяцев. С тех пор он здесь бывает... довольно часто.

— Он обращается к вам в маниакальной или в депрессивной стадии? — спросил Зигмунд.

— Когда он в упадке, — улыбнулся доктор Бонхеур. — В маниакальном состоянии подобные больные редко испытывают потребность в помощи. Тогда им кажется, что они целый мир могут взять штурмом. Вы должны знать, что Матс... умный мальчик. — Ингвар вновь поймал изучающий взгляд врача, как будто тот измерял его и взвешивал. — Он не очень хорошо успевал в школе, когда был маленьким. Но его родители были достаточно разумны, чтобы перевести его в частную школу поменьше. Не то чтобы я хотел выразить свою точку зрения по проблеме образования... — Он поднял ладонь, улыбаясь. Ингвар заметил, что на правой руке не хватает мизинца. — ...Однако для Матса частная школа оказалась однозначно лучше. — Снова многозначительное молчание. Казалось, что Бонхеур взвешивал каждое слово. — ...Он очень необычный молодой человек. Чрезвычайно много знает. Играет в шахматы, как мастер. К тому же у него золотые руки.

Ингвар заметил шахматный столик у двери — клетки из эбенового дерева и слоновой кости, фигуры вырезаны из красного дерева. Шахматы замерли в середине какой-то партии. Ингвар поднялся и подошел к доске. Пена у рта у белого коня была как настоящая, копыта занесены над пешкой — сутулым человеком в пальто и с посохом.

— Первая партия в Рейкьявике, — узнал Ингвар и улыбнулся. — Когда Спасский с Фишером наконец-то начали играть, после всех неприятностей. Спасский играл белыми.

— Вы играете в шахматы? — дружелюбно удивился доктор Бонхеур, подходя к столику.

— Играл. Сейчас нет времени, знаете ли. Но матч на звание чемпиона мира в Исландии — это было что-то особенное. Событие. Я за ним следил. — Ингвар поднял ферзя. — Красиво, — пробормотал он, любуясь мантией с голубыми камушками и короной с россыпью прозрачных кристаллов.

— Но для игры совершенно непригодно, — заметил врач и улыбнулся. — Я предпочитаю классические деревянные фигуры. Эти мне подарили на сорокалетие. Я их не использую. Только как украшение.

— Я считал, что один из симптомов биполярного расстройства — это недостаток способностей к концентрации, — сказал Ингвар, осторожно опуская ферзя на место. — Как-то не сочетается с шахматами.

— Верно. — Доктор кивнул. — Я же говорил: Матс Бохус — очень необычный молодой человек. Он не всегда может играть. Но в хорошие периоды он получает от шахмат удовольствие. Играет лучше меня. Бывает, он заходит, чтобы сыграть партию, даже когда не лежит в больнице. Может быть, ему доставляет особое удовольствие меня побеждать.

Они оба посмеялись. Зигмунд продолжал зевать.

— Зачем, собственно, вы пришли? — спросил доктор Бонхеур неожиданно строго.

Ингвар собрался и в тон ему ответил:

— Я не хотел бы пока этого раскрывать.

— Матс Бохус находится в крайне сложной ситуации.

— Я понимаю. Но мы тоже находимся в... сложной ситуации. Конечно, в другом смысле.

— Это имеет какое-то отношение к убийству Фионы Хелле?

Зигмунд вдруг очнулся:

— Почему вы спрашиваете?

— Вы знаете, конечно, что Матса усыновили, — сказал доктор.

— Да, — подтвердил Ингвар.

— Он любил ее программы, — продолжил доктор Бонхеур и слабо улыбнулся. — Записывал их на кассеты. Смотрел их снова и снова. Он узнал о том, что его усыновили, только в восемнадцать. Тогда приемный отец умер и мать решила рассказать ему правду. Мать чуть позже тоже умерла. Матс всегда хотел узнать, откуда он, где его корни. Кто он такой, как он говорил.

— А он мог это узнать?

—Да.

Быстрая улыбка скользнула по лицу доктора Бонхеура.

— Я пытался объяснить ему, что ключ к понимаю самого себя лежит в жизни с приемными родителями, а не в поиске людей, которые случайно произвели его на свет.

— Так он нашел своих биологических родителей?

— Насколько мне известно, нет. Одна из социальных работников, кажется, дала ему инструкцию, что он должен делать, чтобы выяснить это. Я думаю, что дальше его поиски не продвинулись.

— Тогда почему вы спросили, имеет ли наш визит отношение к убийству Фионы Хелле? — спросил Зигмунд и потер глаз пальцем.

Отвечая, доктор смотрел на Ингвара:

— Я, кажется, попал в точку.

Он поднял пешку, помедлил в раздумье и поставил ее на место. Ингвар поднял ту же фигуру.

— Как развивалась его болезнь? — спросил он, осторожно дотрагиваясь до посоха.

— В последние два года интервалы между фазами стали короче, — ответил доктор Бонхеур. — Это, конечно, тяжело для него. У него была маниакальная стадия перед Рождеством. Потом последовал хороший период. Он пришел сюда... — Доктор сделал несколько шагов, наклонился над столом и начал искать что-то в пачке бумаг. Указательный палец скользил по странице вниз и наконец остановился. — Он пришел утром двадцать первого января, — закончил он.

— Рано?

Доктор перевернул страницу:

— Да. Очень рано. Около семи. В очень плохом состоянии.

— Как вы думаете, он уже проснулся? — Ингвар поставил пешку и взглянул на часы на запястье.

— Я знаю, что проснулся. Он встает около пяти. Сидит один в общей комнате. Он любит быть один. По крайней мере, когда ему так плохо, как сейчас.