Мили ниоткуда (Кругосветное путешествие на велосипеде) - Сэвидж Барбара - Страница 55

В первый же вечер в Южной Германии мы расположились на ночлег в сосновом бору под Хайгерлохом. Несмотря на темень и дождь, мы уговорами пытались пробудить к жизни нашу плитку в надежде запечь сыр на сандвичах из грубого чёрного немецкого хлеба. В тот день, вопреки нашим худшим ожиданиям, мы обнаружили, что цены на съестное в Германии вполне разумные. Уже первый гастрономический кутёж показал, что наши ежедневные расходы на провизию составят где-то семь долларов, а то и меньше, если умело расходовать семидесятицентовую банку чечевицы, которыми завалены все немецкие бакалейные лавки.

Дождь поливал всю ночь. Наутро всё ещё дождило, и в палатке собрались две небольшие лужицы, там, где на плесневеющем полу начала сходить водоотталкивающая пропитка. Натянув фуфайки и непромокаемые куртки, мы выползли наружу соорудить и «уговорить» завтрак под ледяным ливнем.

Как всегда, больше всего досталось курткам, кроссовкам и перчаткам. Менее чем через час после старта вода, хлеставшая так, как будто кто-то открыл небесные шлюзы, напитала каждый слой нашей амуниции. Вода летела не только из туч, но и из-под колёс проносившихся мимо грузовиков. От этих монстров торговых грузоперевозок в Германии просто не было спасения даже на самых глухих дорогах, и каждый окатывал нас могучими широкими волнами грязной воды.

В тот день мы изрядно поколесили вверх-вниз по горам, холодный ветер и дождь превратили в ледышки насквозь промокшие руки и ноги. Когда подошло время обедать, мы постелили туристический коврик под прикрытием сосен и, усевшись на сухом пластике, сгорбились над едой, стараясь хоть как-то сохранить её в сухости. Как оказалось, мы слишком замёрзли, чтобы нагулять аппетит.

К концу дня, после шестичасового барахтанья в потопе, я окончательно скисла. Ноги и руки так сильно жгло сырым ледяным холодом, что хотелось вопить. Меня поташнивало от вонючих дизельных выхлопов, извергаемых грузовиками мне в ноздри и в рот, а лязгающий звук механизмов бомбардировал мои уши. Из носа рекой лилась слизь, я была мокрой — хоть выжимай, и не могла сдержать дрожи; ко всему прочему, за два оставшихся часа пути моё тело сочло возможным нанести последний удар — понос.

— Ох, нет. Бедняжка,— вздыхал Ларри, когда я в очередной раз соскакивала с велосипеда, на три четверти осилив долгий подъём, и со всех ног бросалась к ближайшим кустикам.

Раз от раза я остывала всё больше, и холод глубже вгрызался в моё тело. Вскоре я начала останавливаться через каждые четверть часа, когда спазмы усилились настолько, что всё моё нутро, похоже, готово было взорваться. Рулон туалетной бумаги, лежащий в кармане куртки, напитался водой едва ли не до полного растворения.

Я разревелась и прорыдала весь остаток дня. Плач послужил «отдушиной» в моих страданиях и разочарованиях. Захлёбываясь плачем, я не переставала работать педалями — я должна была превозмочь стихию и боль.

К счастью, лесная тропа, на которую Ларри свернул в поисках ровного, незатопленного местечка для ночлега, вывела нас к пустующей однокомнатной коробке из бетонных блоков. На полу валялась куча сена. В окнах не было стёкол, зато мы наглухо закрыли деревянные ставни. От единственной двери в комнату тянулась крытая веранда с одиноким расшатанным деревянным столом. Настоящий «Хилтон интернешнл» для нас с Ларри. Нырнув в холодную комнатушку, мы содрали с себя мокрые вещи, насухо вытерлись и натянули на себя всё, что было с собой. Даже под наслоениями тёплой одежды кожа саднила, как отмороженная, и ещё долго не удавалось унять озноб. Только забившись в спальник, разостланный на матрасе из сена, я почувствовала, как моё тело начинает постепенно отходить. Час спустя, когда холод потихоньку отпустил мои ноги, меня начало клонить в сон.

С наступлением утра я заставила себя проделать процедуру, отнявшую у меня всю, до последней унции, силу воли, которую с грехом пополам удалось собрать: я влезла в свою вчерашнюю непросохшую амуницию. Сухие спортивные брюки и кофту с длинными рукавами мне хотелось приберечь на конец дня. Снаружи по-прежнему хлестал дождь, и, что ни надень, всё непременно промокнет до нитки, не пройдёт и часа.

Пока я боролась с мокрой одеждой, Ларри встал и высунул нос наружу.

— Тревога! — завопил он.— Земля ушла под воду. Похоже, скоро зальёт и нашу нору. Лучше бы нам поторопиться!

По этому сигналу мы нырнули в мокрую одежонку, побросали всё во вьючники и, взвалив велосипеды на плечи, зашагали на своих двоих, шлёпая через воду и грязь к асфальтовой дороге. Шерстяные носки, длинные трикотажные спортивные брюки, свитер и надетые одна на другую футболки, провисев на холоде всю ночь, теперь ледяной корочкой облегали моё тело. Озноб начался ещё до того, как я оседлала велосипед и покатила сквозь дождь и студёный ветер. И тотчас же мучительный холод добрался до ступней и кистей рук, причиняя ужасную боль, как будто разом были содраны все ногти.

Накануне я решила: во что бы то ни стало буду продолжать работать педалями, а для поддержки духа стану мысленно рисовать себе самую радужную перспективу путешествия на фоне живописной красоты Австрийских Альп. Но наутро разочарование от встречи с ещё одним пакостным деньком затмило всякое чувство решимости и светлого ожидания. Слишком уж я продрогла, чтобы мечтать о лучших временах. Теперь меня грызло беспокойство: что, если буре не будет конца и нам придётся перебираться через Альпы в такое ненастье? Все мои надежды рушились. Всё утро я проревела, не переставая при этом налегать на педали.

Когда мы остановились перекусить, холод опять одержал победу над голодом, хотя я и понимала, как важно хорошенько заправиться — езда на пустой желудок всегда вызывает сплошное уныние, озноб и страхи, и уж тогда дела идут из рук вон плохо.

— Что это с тобой? — полюбопытствовал Ларри, наблюдавший за мной краешком глаза, пока сидел на пне, кромсая хлеб и сыр.

Дождь перестал как раз перед тем, как мы свернули с дороги в лесок, восточнее города Бад-Вальдзее. Конец ливня, сам по себе, несколько облегчил задачу приёма пищи, но, к несчастью, температура упала ещё ниже.

— Всего лишь пытаюсь согреться, иначе кусок в горло не идёт.

— А, ясно. Я-то думал, ты пыталась согреться, когда натянула треники и фуфайку и начала скакать взад-вперёд. Ты вроде как затащила меня в это место, а потом бросила и принялась лягать деревья.

Выходит, я лягаю деревья, ладно — пусть лягаю, лягаю их что есть мочи, едва не отбивая себе при этом ноги. Довольно необычное «лекарство» для окоченевших ступней, но оно помогало. Вот я и подскакивала вверх-вниз, нанося сокрушительные удары пятками по любой твёрдой поверхности. Трудилась до тех пор, пока не почувствовала, как кровь опять начала циркулировать в конечностях, тогда я присела и принялась за еду.

После ленча мы продолжили путь на юго-восток, через леса, луга и пашни в городок Исни. К тому времени, когда мы, достигнув Исни, начали штурмовать гору между ним и расположенным в пятнадцати милях Кемптеном, тучи спустились так низко, что совсем скрыли из виду обступившие нас горы. Пять часов пополудни — и дикий холод. В миле от Исни нас со всех сторон обложили тучи и повалил снег. Снежные хлопья роились в воздухе, оседая на ветвях помрачневших высоких сосен. За каких-нибудь десять минут земля полностью скрылась под белым пушистым одеялом. Теперь мы едва различали предметы, расположенные более чем в двадцати футах в округе. Дорога без обочины была узкой и скользкой.

— Торчать на дороге слишком опасно! — крикнул мне Ларри.— Грузовики не заметят нас, пока не накроют. Давай остановимся на ближайшей ферме и попросимся переночевать в сарае.

Не проехав и мили, мы заметили небольшой сельский домик и подкатили к его входу. Навстречу нам, из-за угла пристроенного к дому амбара, вышел здоровенный баварец, на вид ему было сильно за сорок. На очень скудном немецком Ларри объяснил хозяину наше положение и спросил, нельзя ли переночевать в амбаре или хотя бы поставить палатку под навесом, который мог бы защитить нас от бурана. Баварец, не раздумывая, замотал головой и скрылся в доме. Нам не оставалось ничего другого, как продолжать осторожно форсировать гору.