Охотник за смертью: Судьба - Грин Саймон - Страница 7

— Не дури, Тобиас. Прежде чем твоя помощь поспеет, я сто раз успею окочуриться. Интересно, какова она, смерть?

— Это отдых. Состояние вечного покоя.

— Вот ведь хрень! — выругалась сестра Марион. — На дух этого не переношу!

Ее дыхание остановилось. Ни агонии, ни конвульсий, ни драматизма. Ее отважная душа отбыла на встречу с Создателем, вероятно, для того, чтобы задать ему несколько нелицеприятных вопросов. Мун с удивлением поймал себя на том, что плачет: по лицу его, смешиваясь с дождем, текли слезы. Поняв наконец, для чего существуют слезы, он проклял это знание. Он протянул руку и закрыл сестре Марион невидящие глаза.

Из ветвей и стеблей растений, исторгнутых землей, прокаженные соорудили для Муна носилки. Он чувствовал, что его организм уже начал самоисцеляться, однако понятия не имел, надолго ли затянется этот процесс и насколько полным будет выздоровление. Впрочем, мысли его были заняты не собственным здоровьем, а поисками способа транспортировки привода. Каковой в конце концов был найден. Он снова связался с Красным Мозгом, который привел в действие неодолимую силу джунглей. Следуя указаниям Муна, подвижные ветви и лианы медленно, дюйм за дюймом, извлекли контейнер, которому взрыв не причинил ни малейшего вреда, из корпуса разбитого корабля, завернули его в плотный кокон и покатили его к Миссии, передавая от одной группы растений другой. Прокаженные, меняясь, несли носилки с Муном. Они оставили тело сестры Марион там, где она нашла вечный покой.

Руки работавшей в лазарете матери-настоятельницы были измазаны какой-то мерзостью: святая Беа производила вскрытие одного из мертвых Гренделианских чудовищ. Оуэн наблюдал за процессом с почтительного расстояния, прилагая усилия, чтобы недавний обед не извергся наружу. Прежде ему не приходилось замечать за собой чрезмерной брезгливости, но многоцветное наполнение силиконовой брони гренделианина выглядело как-то уж особенно мерзко. Проклятая тварь была мертва уже недели две, а кусочки его внутренностей пульсировали до сих пор. По правде сказать, когда святая Беа вскрыла брюхо чужака лучом дисраптера, Оуэн опасался, что склизкие, вонючие потроха злобно выплеснутся наружу и удушат ее. Этого, однако, не произошло: гадкое месиво лишь подрагивало и воняло. В конце концов у Охотника за Смертью даже появилась надежда, что его все-таки не вырвет.

— Вот, — сказала святая Беа, протягивая Оуэну что-то голубоватое и слишком склизкое, чтобы оно могло ему понравиться. — Подержи минутку, ладно?

— На секунду и то не возьму! — отрезал Оуэн. — Добрый Господь упрятал наши потроха внутрь по весьма уважительной причине: больно уж отвратны они с виду.

— Добрый Господь не имел к сотворению этого непотребства никакого отношения, — возразила мать Беатрис, бросив несколько голубых комьев в ведро, где они продолжали пульсировать, издавая всасывающие и стонущие звуки. — В этих чудовищах нет ничего природного. Продукт генной инженерии.

Невольно заинтригованный, Оуэн подался вперед:

— Ты уверена?

— Настолько, насколько позволяют скудные технические средства, имеющиеся в моем распоряжении. Я изучила внутренности дюжины гренделиан, и это вскрытие лишь подтверждает мои предположения. Одни и те же признаки. Прежде всего индивидуальные различия между ними больше, чем это присуще живым существам одного биологического вида. Многие наделены избыточными функциями, тогда как природа экономна. Соотношение массы и энергии пугающе эффективно и достигается сочетанием органов как минимум полудюжины неродственных видов. Возможность их взаимного отторжения подавлена искусственно. Это существо не эволюционировало, оно было биологически сконструировано. И если я правильно расшифровала показания моих приборов, первоначально создавался один вид, трансформировавшийся впоследствии в то, что ты сейчас видишь.

Оуэн нахмурился, припоминая, что ему доводилось слышать о планете Грендель и легендарных Склепах Спящих.

— Неудивительно, что мы не обнаружили никаких следов первобытных обитателей этой планеты. Должно быть, все они преобразовались в Спящих и запечатали за собой свои Склепы в ожидании какой-то опасности. Но что… — Оуэн посмотрел на святую Беа. — Что могло быть настолько страшным, настолько опасным, чтобы представители целого вида превратились в бездумные машины для убийства?

— Это не могут быть ни хайдены, ни ИРы с Шаба, — пробормотала святая Беа, копаясь во внутренностях гренделианина обеими руками. — Склепы возникли за столетия до их появления. Что же до иномирян-насекомых, то они не продержались бы против Гренделианских чудовищ и пяти секунд. Но кто же тогда?

— «Возрожденные»? — предположил Оуэн.

— Кто бы или что бы ни было тому причиной… — святая Беа выпрямилась и с громким чавкающим звуком вынула руки из потрохов чудовища, — но мне всегда казалось, что эти гренделиане слишком уж мерзкие, чтобы быть правдой.

Она вытерла руки о салфетку, которую тут же швырнула в ведро с внутренностями.

— Это… какая-то насмешка над Господом, злобная пародия на его творения. Они уничтожили в себе нравственное чувство, способность выбирать между добром и злом и сделали это исключительно во имя выживания.

— Может быть, у них не было выбора, — предположил Оуэн. — Может быть, они пошли на это, чтобы обеспечить выживание не себе, а тем биологическим видам, которым предстояло явиться им на смену. То есть пожертвовали собой во благо жизни и разума. Не суди о них слишком сурово, мать Беатрис. Мы не знаем, с какими формами и глубинами зла им пришлось столкнуться. Суровые времена нередко вынуждают к непростому выбору.

— Хорошенькое дело — ты читаешь мне лекцию о терпимости, — усмехнулась святая Беа.

Оуэн невольно улыбнулся:

— Что ж, мать Беатрис, спасибо за то, что пригласила меня на это маленькое представление. Зрелище удалось: редко случается увидеть что-либо столь же тошнотворное. Давай теперь на некоторое время воздержимся от подобных показов.

Святая Беа пожала плечами:

— Похоже, это выбило тебя из седла, а?

— Почти. Причем в самом буквальном смысле: никогда не чувствовал себя таким разбитым.

Дверь позади них с грохотом распахнулась, и в помещение, пошатываясь, вошел прокаженный. Его фигура была скрыта, как и у других больных, бесформенным серым плащом с низко надвинутым капюшоном. Но он отличался от прочих небольшим, едва достигавшим пяти футов, ростом и странной разболтанной походкой, словно в нем разладился какой-то внутренний механизм. Из-под плаща вынырнула серая трехпалая рука с отслаивающейся кожей и, помахав Оуэну, тут же убралась обратно. Прокаженный откашлялся и сплюнул: мокрота, вылетев из-под капюшона, шлепнулась на пол лазарета. Он заговорил, и голос его удивил жуткой смесью акцентов и тембров.

— Лорд Оуэн Великий, в коммуникационный центр для ты поступило сообщение. Срочно, важно, безотлагательно! Слово таков я есть немедленно привести тебя в центр, для подробность и приказ есть. Ты приходишь сейчас, или тебя рвать на части. А почему ты все еще стоящий там?

Оуэн заморгал и взглянул на святую Беа, которая приветливо кивнула маленькому воинственному посланцу.

— Спасибо, Вон. Прямо в точку. Оуэн, ступай с ним… или с ней. Думаю, тебе и вправду не помешает ознакомиться с этим посланием.

Низкорослая фигурка нетерпеливо покачивалась, издавая булькающие звуки.

— С ним или с ней? — переспросил Оуэн.

— От Бона на этот счет информации не поступало, а я, со своей стороны, не считала нужным вдаваться в столь малозначительные подробности, — пояснила святая Беатрис. — А теперь отправляйтесь-ка оба в коммуникационный центр. Вприпрыжку, как кролики!

— Моя не прыгать! — надменно заявил Вон. — Моя иметь достоинство, с которым надо считаться, а вот пальцев на ноги, наоборот, не иметь. Двигайся, Охотник за Смертью, или я будет показать тебе свои бородавки.

— Показывай лучше дорогу, — пробурчал Оуэн. — Иди впереди, а я за тобой. Уж, надо думать, не отстану.