Стихотворения, не вошедшие в сборники - Набоков Владимир Владимирович - Страница 32

32

КИНЕМАТОГРАФ

Люблю я световые балаганывсё безнадежнее и всё нежней.Там сложные вскрываются обманыпростым подслушиваньем у дверей.Там для распутства символ есть единый —бокал вина, а добродетель — шьет.Между чертами матери и сынаострейший глаз там сходства не найдет.Там, на руках, в автомобиль огромныйне чуждый состраданья богатейусердно вносит барышень бездомных,в тигровый плед закутанных детей.Там письма спешно пишутся средь ночи:опасность… трепет… поперек листарука бежит… И как разборчив почерк,какая писарская чистота!Вот спальня озаренная. Смотрите,как эта шаль упала на ковер.Не виден ослепительный юпитер,не слышен раздраженный режиссер;но ничего там жизнью не трепещет:пытливый гость не может угадатьсвязь между вещью и владельцем вещи,житейского особую печать.О да! Прекрасны гонки, водопады,вращение зеркальной темноты.Но вымысел? Гармонии услада?Ума полет? О, Муза, где же ты?Утопит злого, доброго поженит,и снова, через веси и века,спешит роскошное воображеньесамоуверенного пошляка.И вот — конец… Рояль незримый умер,темно и незначительно пожив.Очнулся мир, прохладою и шумомрастаявшую выдумку сменив.И со своей подругою приказчик,встречая ветра влажного напор,держа ладонь над спичкою горящей,насмешливый выносит приговор.

10 ноября 1928

СТАНСЫ О КОНЕ

На полотнищах, озаренныхигрой малиновых лучей,условный выгиб окрыленныхнаполеоновых коней.И цирковое полнолунье,огромный снежный круп, оплотсосредоточенной плясуньи;песок, и музыка, и пот.И всадник, по лесу спешащий,седла поскрипыванье, хруст;волною счастия шуршащийпо голенищу влажный куст.И ты, лирическое имяв газете уличной, скакун,гнедым огнем летящий мимотобою вспыхнувших трибун.И столь покорный конь манежный,и Фальконетов конь живой.Но самый жалостный и нежный,невыносимый образ твой:обросший шерстью с голодухи,не чующий моей любви,и без конца щекочут мухиресницы длинные твои.

26 ноября 1928

НА СМЕРТЬ Ю. И. АЙХЕНВАЛЬДА

Перешел ты в новое жилище,и другому отдадут на дняхкомнату, где жил писатель нищий,иностранец с книгою в руках.Тихо было в комнате: страницаизредка шуршала; за окномвспыхивала темная столицаголубым трамвайным огоньком.В плотный гроб судьба тебя сложила,как очки разбитые в футляр…Тихо было в комнате, но жилов ней волненье, сокровенный жар.Ничего не слышали соседи,а с тобою голос говорил,то как гул колышущейся меди,то как трепет ласточкиных крыл,голос муз, высокое веселье…Для тебя тот голос не потухтам, где неземное новосельеныне празднует твой дух.

Берлин, 1929 г.

"Для странствия ночного мне не надо…"

Для странствия ночного мне не надо   ни кораблей, ни поездов.Стоит луна над шашечницей сада.   Окно открыто. Я готов.И прыгает с беззвучностью привычной,   как ночью кот через плетень,на русский берег речки пограничной   моя беспаспортная тень.Таинственно, легко, неуязвимо   ложусь на стены чередой,и в лунный свет, и в сон, бегущий мимо,   напрасно метит часовой.Лечу лугами, по лесу танцую —   и кто поймет, что есть один,один живой на всю страну большую,   один счастливый гражданин.Вот блеск Невы вдоль набережной длинной.   Все тихо. Поздний пешеход,встречая тень средь площади пустынной,   воображение клянет.Я подхожу к неведомому дому,   я только место узнаю…Там, в темных комнатах, все по-другому   и все волнует тень мою.Там дети спят. Над уголком подушки   я наклоняюсь, и тогдаим снятся прежние мои игрушки,   и корабли, и поезда.