Время всегда хорошее - Жвалевский Андрей Валентинович - Страница 26

Долго я так бродил, поглаживая кирпичи, мандраж почти уже весь выходил. И вдруг увидел человека, которого ну никак не ожидал тут встретить. Или, по крайней мере, не в таком виде.

Передо мной стоял Женька Архипов. Постаревший, с седой щетиной, весь морщинами покрыт, словно его жевали да выплюнули. И старое зимнее пальто – серое, все в коричневых подтеках. Но все-таки я сразу его узнал.

А он меня, кажется, нет.

– Женька? – спросил я не своим голосом. – Архипов? Ты?

Он поднял мутные глаза и уставился на меня. По-моему, он мало что соображал. Я уже решил, что обознался, как вдруг он ответил:

– Я.

Мне стало нехорошо. Наверное, потому, что от него несло чем-то кислым и противным.

– Ты как…тут оказался?

Женька посмотрел на кирпичную стену и удивленно пожал плечами.

– Это я, – объяснил я. – Витя Шевченко. Помнишь?

Он подумал и кивнул:

– Витя. Помню.

– А ты… Тебя все-таки исключили из пионеров?

Женька вдруг всхлипнул и вытер нос рукавом.

– Выперли! – сказал он сквозь слезы. – Из пионеров! И покатилась моя жизнь по наклонной! И Ленка меня тоже… выперла! Кому я такой нужен?

Мне захотелось провалиться сквозь тротуар. Женька Архипыч, надежда школы и умница, Женька, которого не смогла согнуть даже Васса, стоял и ревел, как девчонка. Он даже раскачиваться немного стал.

– Прости, – сказал я. – Это из-за меня… Я тогда струсил…

Женька тихонько плакал, казалось, не слушая меня. Не зная, что делать, я пролепетал:

– Я могу что-то для тебя?… Чем-нибудь помочь?

Он перестал плакать так же резко, как и начал.

– Мне бы денег, – невнятно сказал он. – На лечение.

– Конечно! – я очень обрадовался, что могу хоть как-то загладить вину, и торопливо начал шарить по карманам. – А чем ты болеешь?

– Тунеядством он болеет! – неожиданно раздался за моей спиной резкий голос.

Женька от него сразу съежился, а я обернулся посмотреть, кто это такой наглый. Сейчас я был готов за своего друга с кем угодно сражаться…

…С кем угодно, кроме милиционера. Выглядел он непривычно: серая кепка, свободная куртка и штаны, дубинка и наручники на боку, погоны странные – но это был явно милиционер. И он явно не одобрял моего общения с Женькой. Даже, кажется, собирался его арестовать.

– Это Женька! – объяснил я. – Архипов! Он болен.

– Не Женька он, – возразил милиционер, – а Васька. И не Архипов, а Карпович. Тунеядец и бомж!

Я внимательно посмотрел на оборванца. Действительно, какой Женька? Похож немного, а так… Чего это я вдруг?

– Не тунеядец, – неубедительно возмутился Васька, – а временно не работающий!

– В обезьянник захотел? – милиционер отцепил от пояса дубинку.

Попрошайка начал боком отодвигаться. Наверное, он очень не любил обезьян. Отодвинувшись немного, он крикнул:

– Полицейский произвол! – и бросился наутек.

Его можно было бы легко догнать, потому что бежал он медленно, вихляясь из стороны в сторону. Но милиционер только вздохнул и повернулся ко мне:

– Тебя мама, что, не учила от бомжей подальше держаться?

Я хотел ответить, что мама мне ни про каких бомжей вообще ничего не рассказывала, но удержался. На меня вдруг навалилась страшная усталость.

– Можно, я пойду? – спросил я.

– Иди, конечно, – пожал плечами милиционер. – Только подальше от всякой швали держись!

Домой я шел, не глядя по сторонам. «Это не Женька! – убеждал я сам себя. – Женька не мог так… У него все хорошо!»

Вернувшись, первым делом бросился к компу и начал искать в Инете что-нибудь о Евгении Архипове. Однофамильцев было хоть пруд пруди, но все какие-то не те. Мне стало страшно. Я почему-то был уверен, что Архипыч сейчас копается где-то в мусорном баке – и все из-за меня.

Я понял, что выход только один: надо вернуться! Надо найти ту девчонку, которая села в мое кресло! Надо заставить ее поменяться креслами опять! И срочно, срочно спасать Женьку!

Оля, 1980 год

Сегодня я поняла, что влюбилась!

Шла-шла из школы – и вдруг, как мешком по голове… Женька рядом был, рассказывал что-то интересное, я слушала, слушала, а потом вдруг поняла: я влюбилась!

И так мне сразу стало хорошо и весело! Я начала хохотать как сумасшедшая и скакать вокруг Женьки на одной ножке. А он сначала обалдел, остановился и спрашивает:

– Что случилось?

А потом тоже начал со мной скакать и прыгать.

Кстати, удивительно, но здесь гораздо лучше прыгается!

Несмотря на пирожки бабушки Любы, я сильно похудела. Когда ноги перестали постоянно болеть, выяснилось, что я даже бегать неплохо умею, а в высоту на физкультуре прыгаю лучше многих мальчиков!

А сегодня мне казалось, что я наглоталась воздушных шариков. Мне казалось, что если как следует оттолкнуться от земли, то можно улететь до самого неба и там повиснуть, дрыгая ногами. Я немедленно поделилась этим с Женей и в ответ получила рассказ о том, что сила земного притяжения зависит только от массы тела, которое земля притягивает. Ну не зануда ли? Неужели непонятно, что сила земного притяжения зависит от настроения, от погоды, от того, кто рядом!

– Женька, ну неужели ты не чувствуешь, что если мы вместе, то всё по-другому! Всё вокруг по-другому!

Женька смотрел на меня, ошалело лупая глазами, и улыбался. И глаза у него были голубые, как небо, а веснушки рыжие, как солнце. И теперь я точно знала, что счастье есть, что счастье – это просто. Счастье, это когда внутри что-то пузырится, счастье – это когда любишь весь мир, счастье – это когда рядом Женька…

А потом он выдавил из себя:

– Оль, ты очень красивая…

Покраснел как рак и убежал домой.

И я поверила, что я красивая!

Даже дома, разглядывая себя в зеркало, видя страшное коричневое платье, страшные босоножки и детские носочки, я понимала, что красивая…

Так странно… Я столько знала о любви в своем времени. То есть мне казалось, что я знаю о любви все. В школе нам рассказали про сперматозоиды и яйцеклетки, и ни для кого не секрет, как именно этот самый сперматозоид к яйцеклетке попадает. Мы видели по телеку тысячи поцелуев и миллион признаний в любви. Мы писали друг другу в чате: «Я хочу быть с тобой!» и «Я скучаю по тебе!», но, оказывается, мы ничего не понимали. Ни-че-го! Потому что даже будь у меня сейчас комп, и будь Женька где-то в чате, я бы все равно мучительно скучала. По глазам, по улыбке, по тому, как он хмурится, когда что-то вспоминает, по тому, как смеется…

Весь день я проходила по квартире, не зная, куда себя приткнуть, и легла спать в восемь часов. Чтоб поскорее наступило завтра!

Витя, между времен

Я осторожно приоткрываю глаза и облегченно вздыхаю.

Комната, в которую я так хотел попасть, наконец появилась. Полночи я за ней гонялся.

То какие-то стадионы снились, то бесконечные кирпичные стены, по которым нужно долго-долго карабкаться.

А комната все ускользала. Пока я тут один, но это ненадолго – кожей чувствую.

Устраиваюсь в своем кресле поудобнее и старательно таращусь на кресло напротив. Там должна появиться девчонка, из-за которой меня забросило в чужое время. Здесь, в комнате, я окончательно понимаю то, о чем давно догадывался: никакой это не эксперимент. Просто мы с этой девчонкой поменялись временами. Теперь она должна войти в эту комнату, и мы поменяемся снова.

На секунду появляется спасительная идея. Можно просто сесть в свое кресло и оказаться в родном 1980 году!

Но я знаю, что так нельзя. Здесь, во сне, своя логика, и она подсказывает, что ничего у меня не получится.

Жду.

Проходит час. Он проходит очень быстро, я не успеваю даже заскучать. Девочка в кресле появляется как-то вдруг, незаметно. Она смотрит на меня недовольно.

Я решительно встаю с кресла и иду к ней.

– Давай меняться! – я морщу лоб, чтобы казаться очень строгим.