Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмен - Ларссон Бьёрн - Страница 38

— Ты разве не слыхал стук плотницких топоров и молотков?

— Нет, — сказал я, совершенно не покривив душой. У меня было по уши забот с тем, как бы выжить.

— Во всяком случае, это точно! — продолжал Скьюдамор. — На палубе возводят кубрики для экипажа и частоколы. Нам предстоит взять на борт груз чёрной слоновой кости. Через неделю мы достигнем берегов Африки.

Ясное дело, рабы! Как же я мог так опростоволоситься, что, нанимаясь, спросил только о месте назначения, а не обо всём маршруте? Я вспомнил предупреждение капитана Барлоу. А я-то гордился своими способностями, своим умением мотать на ус, мол, у меня ничего не влетает в одно ухо, чтобы вылететь в другое. Хочешь распроститься с жизнью, говорил Барлоу, лучшего способа, чем наняться на невольничье судно, не сыскать. Рабы мрут, как мухи, это понятно, но и матросы дохнут один за другим. Бросай капитана за борт, поднимай бунт, делай, что угодно, лишь бы избежать такой участи, говорил Барлоу.

Тут я стал прислушиваться к шепотку и намёкам. Многие готовы были поднять бунт немедленно, прежде чем на корабле появятся рабы с их лихорадкой и чирьями. Я же придерживался иного мнения.

— Во-первых, — объявил я Мандону, Томпкинсу и Лейси, которые устроились на коленках у моего изголовья, — ни о каком мятеже нет речи, пока я не поправлюсь и не смогу сам участвовать в крамольном предприятии. Во-вторых, нас слишком мало. Мне хотелось бы спихнуть чёрную работу на негров. Свою шкуру надо беречь.

— Кто бы говорил! — прошептал Томпкинс, у которого, в отличие от остальных, была на плечах голова, а не кочан капусты. — Чего ж ты тогда полез на рожон?

— Заруби себе на носу, Томпкинс, — вмазал я ему, хотя и чисто словесно, — никто не имеет права диктовать Джону Сильверу, что ему делать, а что нет.

— Да я ничего плохого не хотел сказать, — торопливо пробормотал Томпкинс.

— Я тоже так думаю.

Я переменил тон на дружелюбно-вкрадчивый.

— Неужели вы бы сидели тут на коленках и рассуждали о бунте, если б я не переступил эту черту? Неужели вы считаете меня сумасшедшим, который пойдёт на такое за здорово живёшь?

— Во даёт! — аж присвистнул Лейси.

— Но я ошибся, — продолжал я. — Я думал, среди вас найдутся храбрые парни. И напоролся на одних трусов. Ни одна собака не пошевелила пальцем, когда я выступил против Баттеруорта. А теперь вы приходите ко мне и говорите: давай бунтовать. Давайте, отвечаю я. Только на этот раз вы будете меня слушаться, ясно? Для начала вам нужно переманить на свою сторону побольше надёжных ребят.

— Как их отличить? — спросил Томпкинс, у которого, повторяю была голова на плечах.

— Спросите, верят ли они в Бога. Конечно, не заикаясь о мятеже. Об этом речь будет после.

— Да кто же из бывалых матросов верит в Бога?! — презрительно бросил Томпкинс.

— Велите им поклясться на Библии, — сказал я. — Пускай поклянутся на Библии, что они не верят в Бога, и вы увидите, что многие задуют в другую дуду. Я своими глазами видел, как старые морские волки, которые били той же Библией по башке всякого попадавшегося им под руку проповедника, когда их сильно прижимало, падали ниц и молились о спасении своей жизни.

Трое товарищей с опаской переглянулись, явно спрашивая себя, решились бы они сами поклясться на Священном Писании, что не верят в Бога.

— Итак, — продолжил я, — вы соберёте побольше сторонников и будете наготове. Все должны дать клятву на Библии и подписать круговую грамоту.

— А это ещё что? — наивно осведомился Лейси.

— Можно подумать, что вы, чёрт возьми, первый раз вышли в море! — возмутился я. — И такие сосунки смеют втягивать меня в серьёзное дело.

— Спокойно, Джон! — сказал Томпкинс. — Возможно, мы знаем и меньше тебя, но, если что, с нами шутки плохи.

— Молодец, Томпкинс! Лучшего ответа я и не ожидал от тебя.

В его глазах засветилась гордость.

— Круговая грамота, — доброжелательно пояснил я, — не что иное, как мера предосторожности. С одной стороны, её обязаны подписать все, кто хочет участвовать в мятеже, чтобы они не могли умыть руки, когда начнётся заваруха. С другой стороны, эта бумага, ежели она попадёт в чужие руки, ведёт прямиком к виселице. Но, поскольку зачинщиками всегда считают тех, кто подписался первым, вы поставите свои подписи по кругу и определить первого станет невозможно.

— Во даёт! — ещё раз вырвалось у Лейси.

— Хитро придумано, верно? А теперь принимайтесь за дело! Через несколько дней я встану на ноги и тогда уже кому-то другому достанется на орехи.

Вот, значит, как складываются обстоятельства, подумал я, оставшись один. Вместо тихого и спокойного плавания к новой жизни в Вест-Индии я оказываюсь втянут в очередной бунт. Но теперь я хотя бы отдавал себе отчёт в своих действиях. Я, например, решил не вылезать на палубу, пока заговорщики не составят круговую грамоту и все её не подпишут. Ни к чему рисковать своей новенькой, ещё такой нежной на спине, шкурой — во всяком случае, пока я не разберусь, куда дует ветер.

Когда спустя несколько дней Скьюдамор объявил меня выздоровевшим и я, на дрожащих ногах и щурясь от яркого солнца, ступил на палубу, судно показалось мне совершенно неузнаваемым. Белую черту заменили два крепких забора. Они пересекали пополам палубу и продолжались примерно на сажень вдоль борта, чтобы ни у кого из негров не возникло поползновения прошмыгнуть в этих местах. На корме частокол был пробуравлен для двух пушек, а на юте стояло ещё три орудия, меньшего калибра, под картечь, которые были нацелены на размещавшийся между заборами прогулочный дворик для невольников.

К моему удивлению, команда натягивала вдоль бортов птичьи сети, которые обычно использовались на военных судах в бою: их набивали одеялами и прочими мягкими вещами, чтобы они защищали моряков от разлетающейся щепы. Для чего они нам? Может, ещё одна военная хитрость Баттеруорта?

— Мы что, собираемся воевать? — спросил я опиравшегося на поручни Скьюдамора.

— Да это Сильвер собственной персоной! — радостно воскликнул он. — Приятно видеть тебя снова на ногах.

— Так зачем сети?

Скьюдамор лукаво мигнул в сторону находившегося поблизости первого помощника.

— А приятно потому, что в мои обязанности входит подлатывать вашу братию, — продолжил Скьюдамор. — Мне платят именно за это. Когда на судне появятся чернокожие, нам понадобятся все руки в том числе и твои.

Может, лекарь тоже примкнул к бунтовщикам? Эта догадка подсказала мне одну неплохую мысль.

— Да, тебе здорово прибавится работы с двумя сотнями негров.

— Уж будь уверен, — скорчив гримасу, отозвался Скьюдамор. — Присматривать за невольниками — дело ого-го-го какое нелёгкое.

— Может, тебе подсобить?

— О чём ты?

— Послушай, лекарь. Я только что, как змея, сменил кожу, у меня всё кругом болит. Сомневаюсь, что смогу мартышкой скакать вверх-вниз по мачтам. Во всяком случае, в ближайшее время. Замолвил бы ты за меня словечко перед Баттеруортом, взял бы к себе санитаром.

Скьюдамор несказанно удивился.

— Ты… и рвёшься в санитары? Ты соображаешь, что говоришь? В трюме такая теснота, что тебе придётся ползать на карачках, пока будешь выкатывать бочки с дерьмом, подтирать блевотину и раздавать еду. Да у нас юнга на такой работе.

— Я знаю, что делаю. Я умею ладить с людьми, умею договариваться. Так будет лучше для нас всех.

В глазах Скьюдамора зажёгся понимающий огонёк. Лекарь как пить дать был заодно с нами.

— О’кей, Сильвер. Я попробую.

— Спасибо, Скьюдамор. Я был уверен, что на тебя можно положиться. А всё-таки зачем нам эти сети?

— Чтоб негры не вздумали прыгать за борт.

— Неужели они такие дураки?! Это ж всё равно что спустить флаг И отдать себя на съедение акулам.

— И тем не менее они прыгают, Сильвер. Что взять с неблагодарных дикарей? Многие предпочитают смерть жизни.

— Кретины! — воскликнул я.

— Да, они убеждены, что на том свете их ждёт воссоединение с сородичами, а потому торопятся туда. Однако вблизи суши большинство ещё поддерживает в себе жизнь. С другой стороны, Сильвер, именно в это время следует остерегаться бунта. Туземцы приходят в отчаяние, чувствуя, что корабль снимается с якоря и уходит. Вот почему все капитаны невольничьих судов имеют приказ делать это посреди ночи, чтобы негры обнаружили отплытие, только когда будет уже слишком поздно.