Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого - Мессадье Жеральд - Страница 63

Воспользуйтесь же указаниями вашего несчастного друга. Они настолько ясны, что приходится опасаться, как бы эти строки не попали в чужие руки. Помните только, что тут важно все. Дурно истолкованная строчка, забытая буква помешают вам приподнять покров, которым рука Создателя укрыла сфинкса.

Прощайте, Филокал, не жалейте меня. Милосердие Предвечного не уступает Его справедливости. На первом же тайном собрании вы вновь увидите вашего друга. Благословляю вас во имя Господа. Вскоре брат примет от меня поцелуй мира».

В качестве заставки Себастьян старательно нарисовал венок из оливковых ветвей и акации, расположенных так, чтобы образовавшееся внутри пустое пространство напоминало зеркало.

Через несколько дней, посетив герцога Вильгельма Гессен-Кассельского, он узнал, что супруга маркграфа Бранденбург-Анспахского[39] продолжает допытываться о подлинном имени графа де Сен-Жермена и беспрестанно изобретает на его счет новые гипотезы, отнюдь не всегда благожелательные.

— Вы не думаете, что стоит развеять эту тайну? — спросил герцог. — В конечном счете она может оказаться для вас пагубной. Все знают ваше имя, но знают также, что вы не из французских Сен-Жерменов, значит, это псевдоним.

— Неужели мое происхождение важнее моей личности? — возразил Себастьян.

— Не для достойных людей. Но умы заурядные, какие встречаются и среди особ высокородных, охотно выводят отсюда, что тайна скрывает некий порок. И их любопытство быстро превращается в недоброжелательность, а в вашем случае оно подогрето еще и необычайными способностями, которые вам приписывают и, как я полагаю, тоже измышляют.

Герцог дал своему собеседнику вдуматься в это замечание и добавил:

— Видите ли, поскольку вы кажетесь человеком знатным, многих удивляет также, почему родовая гордость не побуждает вас сбросить маску.

Себастьян счел рассуждение герцога разумным, но все же не был уверен, что тот и сам не хотел бы узнать, кем на самом деле является друг, с которым он общался многие годы, но при этом не знал о нем ничего. Тем не менее Сен-Жермен вполне сознавал вновь появившуюся угрозу: если, к несчастью, всплывет его настоящее имя, а также выяснится происхождение его богатства, ему конец. Имущество конфискуют, он станет изгоем, быть может, даже попадет в тюрьму и в оковах будет выдан испанской инквизиции… Он найдет убежище только где-нибудь в Мономотапе, среди темных народов, безразличных к его происхождению.

И никогда не закончит свой труд по распространению масонства.

— Ваш брат, ваше высочество, — сказал Себастьян спокойно, — как-то невзначай помянул мою родословную.

— Мой брат? Когда же это?

— Помните, как-то вечером он рассказывал здесь историю князя Ференца Ракоци?

Герцог ошеломленно захлопал глазами.

— Около века назад Ракоци, властители Трансильвании, были могущественны и богаты. Австрийский император победил их и конфисковал все владения. Мой предок, князь Ференц, потерял жизнь в боях, надеясь отвоевать власть и богатство. В тысяча шестьсот восемьдесят восьмом году его вдове пришлось отдать своих детей как пленников. Они были воспитаны при венском дворе, император объявил себя их опекуном и обещал обеспечить им достойное образование. Это был случай моего прадеда Ференца-Леопольда. Когда он повзрослел, император вернул полагавшуюся ему долю родовых земель, правда, с большими изъятиями.

Герцог Вильгельм казался ошеломленным.

— В тысяча шестьсот девяносто первом году, — продолжил Себастьян, — Ференц-Леопольд женился на некоей благородной девице Текели…

— Но я полагал, что он женился в Кёльне на Шарлотте-Амелии, дочери ландграфа Карла Гессен-Ванфридского, — прервал его герцог Вильгельм.

— Вторым браком, после смерти жены. От первого же у него родился мальчик, — продолжил Себастьян, пристально глядя на герцога. — Воспитание этого мальчика было доверено герцогу Жану-Гастону Медичи.

— Так этот мальчик и есть вы? — вскричал герцог.

Себастьян кивнул.

— Когда Ференц Второй, как и его отец, восстал против австрийской оккупации, он тоже был побежден, а его владения снова конфискованы. Имя Ракоци было предано забвению. Два мальчика, которых ему родила вторая жена, Йозеф и Георг, взяли себе другие фамилии, один Сан-Карло, другой Сент-Элизабет.

— А вы…

— Следуя их примеру, я назвался Сен-Жерменом.

Герцог Вильгельм застыл в своем кресле, погрузившись в размышления.

— Значит, вы один из Ракоци?

Себастьян кивнул:

— Ференц-Леопольд был богат. Людовик Четырнадцатый купил для него земли у Марии, королевы Польши, и сделал ему другие дары.

Герцог поднял брови.

— Ференц-Леопольд оставил состояние своим наследникам, — продолжал Себастьян, — указав душеприказчиками герцога Бурбонского, герцога Майского и графа де Шарлеруа Тулузского.

— Так вот откуда ваше богатство.

— И казначейство Франции еще не все выплатило.

— Теперь я понимаю благорасположение к вам Людовика Пятнадцатого. Почему же вы не откроете все это?

— Открою, если меня вынудят оставить мои укрепления. Но мне не нравится выставлять напоказ славу своих предков, словно сам по себе я ничего не значу.

Себастьян нашел наконец то, чем можно заткнуть клюв этой болтливой сороке, маркграфине Бранденбургской. Да, благодаря розыскам, предпринятым друзьями-тамплиерами, он знал наверняка: нет никаких доказательств, что девица Текели вышла замуж за Ференца-Леопольда, но ничто не доказывало и обратное. Что же касается ребенка, то, как выяснил Себастьян, он умер в четырехлетнем возрасте; однако если бы кто-то докопался до этого, граф де Сен-Жермен надменно бы возразил, что смерть юного Ракоци была всего лишь имитирована, чтобы уберечь его от мести Габсбургов и младших братьев.

Себастьян украдкой следил за выражением лица герцога: убедила ли его эта выдумка? Во всяком случае, она его смутила. Когда они расставались, Вильгельм Гессен-Кассельский взял его за руку и посмотрел прямо в глаза:

— Я догадываюсь, друг мой, о невзгодах, которые вам пришлось пережить. И восхищаюсь силой духа, с какой вы скрывали ваши чувства. Узнаю в этом и благородство вашего сердца, и благородство крови.

Партия (во всяком случае, эта партия) была выиграна. Себастьян добавил:

— Если бы вы знали, ваше высочество, как я страдал, когда умер мой отец…

У него увлажнились глаза. Но эти слова были им сказаны не о смерти Ференца-Леопольда.

Он вернулся в Хёхст с гораздо более легким сердцем.

Истина была очевидна: ничто не существует без имени. Даже призраки обязаны иметь его, иначе их не принимают всерьез. Но что такое имя?

36. ДВА ЛЬВА НА СЕРЕБРЯНОЙ СТЕНЕ

«Было темно. Сквозь мрачные облака луна изливала слабый свет на глыбы лавы, окружавшие сернистые отложения. Набросив на голову льняное покрывало, держа в руке золотую ветвь, я без страха шел вперед, туда, где мне было приказано провести ночь. Ступая по раскаленному песку, я всякий миг чувствовал, как он осыпается под моими ногами. Облака громоздились над моей головой, молнии сверкали в грозовой туче, озаряя лаву вулкана кровавыми отсветами.

Наконец я добрался до назначенного места и обнаружил железный алтарь, на который и возложил мою таинственную ветвь. Произнес грозные слова. И в то же мгновение земля содрогнулась, гром загремел сильнее. Везувий рычанием ответил на этот грохот, добавив к вспышкам молний собственные огни. Хоры гениев зазвучали в воздухе, и эхо их голосов разнесло хвалу Создателю. Ветвь посвящения, которую я возложил на треугольный алтарь, запылала. Внезапно меня окутал густой дым. Погруженный во тьму, я думал, что проваливаюсь в бездну. Не знаю, сколько времени я пребывал в этом положении, но, открыв глаза, тщетно искал предметы, которые окружали меня прежде. Алтарь, Везувий, окрестности Неаполя — все исчезло. Я был в пространном подземелье, один, вдали от всего мира. Подле меня лежало длинное белое одеяние; его легкая ткань казалась сработанной из льна. Медная лампа на черном столе, стоящем на гранитной скале, освещала греческие слова, которые указывали мне дальнейший путь.

39

В первом томе упоминается как Анспах-Байройтский. И Анспах, и Байройт — владения, принадлежавшие маркграфам Бранденбургским во Франконии. (Прим. перев.)