Повести - Сергеев Юрий Васильевич - Страница 70

Только он успел закопать бутылку, вырос, как из-под земли, новенький кривоносый бульдозерист.

— Здорово, Семён Иванович!

— Привет! — наигранно-весело откликнулся, радуясь, что успел всё сделать.

— Обыскались тебя в посёлке, Влас на рацию звал, ругался, обещал голову отвернуть. И майор Фролов приехал, спрашивал тебя.

— Да вот с Фомичом на рыбалку ходили, завернули посмотреть, как моют.

— Рыбу есть будем?

— Половина рюкзака, еле тащу. Отдохнул от работы, развеялся.

— А у меня серьги сцепления полетали, иду попросить у Васи Заики на эфелях. Улита на землесосе протёрлась, будут менять.

— Ремонтируйтесь. Мы пошли. После смены зайди, рыбкой угощу.

— Спасибо, с удовольствием. Пока, рыбачки!

— Хто это? — спросил Кондрат, когда спускались к землесосу.

— Бульдозерист новенький.

— Чой-то мне не ндравится в нём! Присмотрись. Ишь, начальник ево должен рыбой кормить! В пересменку сам сходи и поймай.

— Чем же он тебе ещё не понравился? — подивился Ковалёв.

— Когда гутарили вы, свет падал от трактора на ево глаза. Вострые они, щурились хитро. Он тебе поднесет беду, помяни моё слово. Мильцонер он!

— Присмотрюсь, пусть работает.

Лукьян с Воронцовым ели малосольного хариуса, как век не кормленные. Сами заварили уху, нажарили сковороду рыбы, лакомились в охотку. Сытно икнув, Лукьян закрыл глаза и закурил.

— Вот это ужин! Может, двух ребят отправим в низовья Орондокита, пусть в столовую рыбку поставляют? Ведь это же срам, живём в тайге, а едим привозную говядину и мороженую камбалу?

— А что, это идея, — задумался Семён, — будем по очереди отправлять по два-три человека, вот тебе и стимул, и отдых, работать будут веселей. Разгильдяи задумаются. Подмени завтра трёх лучших парней, пусть харчишек наберут и двигают.

— Влас узнает про наш курорт, даст жару. Стоит ли? — засомневался Воронцов.

— Не даст, — уверенно сказал Лукьян, — мы ему тоже бочонок малосольного хариуса снарядим, пусть побалуется старик. Та-ак. Кого же отправить? Страхова, Акулина и Васю Заику.

— Ты же Страхова собирался выгонять? — улыбнулся Семён.

— Разработался парень, это он от неумения дурил, подучился, теперь иным старичкам фору даёт. Молодость есть молодость.

После утренней связи к Ковалёву подошел тот же кривоносый бульдозерист и попросил зайти в избушку к майору Фролову. Как увидел Семён на столе пустую бутылку, зарытую ночью в эфеля, аж жаром обварило.

Фомич угрюмо курил, уставившись глазами в пол, Фролов что-то писал в тетради. Вскинул чернявую голову:

— Проходи, садись, Семён Иванович. Надо разобраться. Старик во всём сознался.

Позвали Лукьяна. Остался и кривоносый, который был тоже милиционером на подсадке. Точно срисовал Фомич. Когда Семён закончил рассказ, майор спросил:

— А почему в ЗПК не принёс, не поставил в известность артель? Ты что, не знаешь инструкции? Ведь, за такие штучки срок дают.

— Не хотел старика в дело мешать. Ведь он добровольно отдал золото. Поймите! Добровольно! Зачем ему лишние хлопоты?

— Кто знает, нет ли на этой бутылке крови тех семерых? — покачал головой кривоносый. — Я лично не уверен. Дело прошлое — дело тёмное…

— Это были его друзья. Настоящие! Можно только позавидовать тому, как он о них вспоминает, как говорит.

— Может быть, это от раскаяния? И потянуло на место преступления.

— Кривоносый! Я тебя счас буду убивать, — метнулся через стол дед.

Чудом успел перехватить его Ковалёв, отбросил на койку.

— Сколь надо отсижу, но ребят моих не тронь! Не тронь! — затрясся и захлебнулся криком старик. — Я пужаный! Срок… Твою душеньку…

— Успокойся, успокойся, Фомич, — взял его за плечи Фролов и снова усадил. — Сделаем анализы в лаборатории, и, если золото платоновское, претензий к вам не будет. Хуже, если окажется, что вы привезли его с собой и устроили ложную находку.

— А на кой чёрт мне иё устраивать? Чего я от этого имею? Доказывайте, мне всё равно, что вы доказывать станете! Я с ими попрощался, золото определил в дело, можно помирать. Нет на мне крови и вины. Нету! В одном виноват, что живой тогда оказался.

— Не ругайся, дед! — встал Фролов. — Семён Иванович, отдай распоряжение, пусть делают съёмку колоды. Снять всю колоду. Пакуйте в отдельный контейнер. Инкассатор повезёт в лабораторию. Орондокитского золота там быть не должно, третьи сутки моете вскрышу. Если подтвердится ваш рассказ, то нечего бояться.

Побольше бы таких старичков. Кондрату Фомичу придется поболеть на койке в гостинице, пока не привезут данные. Без паники, никому ни слова, будем жить мирно и тихо.

Семён на съемку не пошёл, метался в посёлке, ждал возвращения съёмщиков, и какие только мысли не лезли в голову! Что и унести могло золото потоком пульпы, да и был ли вообще этот вчерашний бредовый день с тенями умерших и тяжёлой бутылкой. Был ли?

Когда увидел бегущего к нему с вытаращенными глазами и открытым ртом горного мастера Малкова, понял, что всё нормально, золото в колоде. Облегчённо вздохнул.

— Иваныч! Пойдём покажу!

— Что случилось? Опять мертвяка откопал?

— Пойдём! Коврики в головке забиты золотом! Такого больше не увидишь. Килограммов десять будет съёмка. И откуда оно? Торфа голимые мыли! Кочку золотую подрезали! А что будет в песках!

— Не булгачь участок, чего орёшь? Нормальная съёмка. Будут съёмки ещё больше, как выше по Летнему уйдем. Это мне один знакомый сулил — Фёдор Платонов…

— Кто это?

— Старшинка старательский…

9

Когда Семён перешёл в шестой класс, отец нашёл выход избавить его карманы от арсенала пугачей. Подарил настоящее ружьё. Новенькую тульскую двустволку, с воронёными курками и лакированным прикладом.

От ружья пахло маслом, зрачки стволов, латунные гильзы, патронташ, порох, дробь — всё это так волновало и радовало, что первые ночи и спал в обнимку с ружьём. Начал разрываться парнишка между домом и лесом.

Летом охотиться нельзя, с нетерпением ждал осени, чтобы поторопить зайцев в терниках и на полях, среди бесконечных лесополос и ерников.

Про отшатнувшихся от дома людей в станице ходила поговорка: "Рыбка да зайчики — доведут до старчиков". Но юнец ступил на охотничью тропу восторженно и без опаски.

На охоту бегал один, сначала впустую, потом наловчился бить зайчишек и куропаток, стал деловым и рассудительным. Вскопал одинокому деду огород за старый бинокль, дедок его и научил скрадывать лис.

Сам от немочи уже не мог ходить с ружьём, но лис добывал хитроумным способом много. Наловит мышей, потомит их пару дней голодом, потом шкандыляет к ближайшим полям. В обычный посылочный ящик насыпет горсть крупных сухарей, бросит туда пару мышей и забивает крышку.

Ящик зарывает вечерком в мякину у стога, а сверху прячет капкан. Озверевшие от голода мыши так гремят сухарями, пищат и дерутся, что лиса ночью слышит этот шум за многие сотни метров, подкрадывается и прыгает передними лапами в мякину, где её поджидает капкан.

Сёмку старый обучил другому способу, не ведая, что вскорости горько пожалеет об этом. Со временем настырный малец так проредил рыжих кумушек, что старик впустую ходил к посылочному ящику.

Новый способ был прост и незатейлив. С биноклем и в маскхалатах раненько утром отсекли выходные следы зверя с жировки от скотомогильников и тихонько шли, оглядывая все подозрительные кочки впереди себя. Лиса обычно ложится посреди пахоты на открытом месте и спит до обеда, как убитая.

Дед Буян, постанывая от боли в ногах, вёл Сёмку к первой лисе. Она свернулась клубочком на пучке соломки, спрятав нос в шикарный хвост. Когда до нее осталось метров тридцать, вдруг сонно подняла голову, сладко зевнула и уставилась на людей.

"Бей!" — прошипел старик, и Сёмка пульнул дуплетом по взлетевшей в прыжке рыжей молнии.

Лиса щерила белые зубы, дёргалась в конвульсиях, разгребая солому ногами по мёрзлой земле. Буян, довольный тем, что есть кому передать свою охотничью мудрость, повязал ей лапки ремешком и торжественно дал Сёмке нести добычу.