Марли и мы - Грогэн Джон - Страница 34

– Нам надо проехать.

– Туда нельзя, – был ответ. – Продолжайте движение. Вперед.

– Но мы из съемочной группы, – возразил я.

Он скептически оглядел нас, парочку, сидящую в машине с двумя детьми, которые только начинают ходить, и собакой впридачу.

– Я сказал: двигай! – рявкнул он.

– Но наш пес снимается в фильме, – сказал я.

Тут он посмотрел на меня с неподдельным уважением.

– Так у вас собака? – спросил он. Собака у него в списке была.

– Да, у меня собака, – сказал я. – Собака Марли.

– В роли себя самого, – вставила Дженни. Полицейский повернулся и торжественно засвистел в свой свисток.

– У него собака, – крикнул он полицейскому, стоявшему на полквартала дальше. – Собака Марли!

И тот коп крикнул еще кому-то: «У него собака! Собака Марли прибыла!»

– Пропустить! – крикнул издали третий полицейский.

– Пропустить! – отозвался второй.

Полицейский подошел к заграждению, знаком показывая, что мы можем проехать.

– Вот сюда, – вежливо показал он. Я чувствовал себя королем. Когда мы проезжали мимо, он повторил, словно никак не мог в это поверить: «У него собака».

На автостоянке возле отеля съемочная группа уже вовсю готовилась. По тротуару тянулись провода, стояли штативы камер, повсюду виднелись микрофоны. На лесах были установлены прожекторы. На вешалках в трейлерах висели костюмы. Для съемочной группы и артистов в тени были накрыты два стола с закусками и напитками. С очень важным видом суетились люди в темных очках. Режиссер Боб Госс поздоровался с нами и кратко описал снимаемую сцену. Мини-вэн останавливается на обочине, хозяйка Марли, которую играла актриса Лиза Харрис, сидит за рулем. Ее дочь, на роль которой взяли милую девушку по имени Дэниел из местной школы актерского мастерства, и сын, тоже подающий надежды актер примерно восьми лет от роду, сидят на заднем сиденье со своим домашним любимцем, то есть с Марли. Дочка открывает дверь машины и выпрыгивает, ее брат следует за ней, держа Марли на поводке. Они проходят мимо камеры. Конец сцены.

– Все довольно просто, – сказал я режиссеру. – Он вроде в состоянии справиться с этим, никаких проблем не возникнет.

Я отвел Марли в сторону, дожидаясь команды режиссера усадить его в фургон.

– Итак, ребята, слушайте сюда, – сказал Госс съемочной группе. – Пес немного необычный, понятно? Но пока он полностью не выполнит задачу как надо, будем делать дубли.

Он объяснил свое видение сцены: Марли – типичная семейная собака, и цель оператора – заснять поведение типичной семейной собаки на типичном семейном пикнике. Никакой игры или наставлений не требовалось, только чистая киношная правда.

– Просто дайте псу расслабиться, – сказал он, – и постоянно работайте с ним.

Когда все были готовы приступить к работе, я усадил Марли в фургон и передал нейлоновый поводок мальчику, который, видимо, боялся пса.

– Он очень дружелюбный, – успокоил я его, – просто хочет облизать тебя, видишь? – Чтобы проиллюстрировать это, я сунул свою руку по запястье Марли в пасть.

Дубль первый. Мини-вэн останавливается на обочине. В то мгновение, когда дочка открывает дверь, огромный ком палевой шерсти вылетает из машины, как из пушки, и проносится перед камерами, а сзади развевается красный поводок.

– Стоп!

Я побежал за Марли на автостоянку и приволок его обратно.

– Так, народ, попробуем еще раз, – сказал Госс. Наклонившись к мальчику, он объяснил:

– Собака довольно дикая. Постарайся в этот раз держать поводок крепче.

Дубль два. Мини-вэн останавливается. Дверь открывается. Только дочка начинает выходить, Марли пыхтя высовывает голову, перепрыгивает через девочку, на этот раз таща за собой еще и бледного от страха мальчика с побелевшими суставами пальцев.

– Стоп!

Дубль три. Мини-вэн останавливается. Дверь открывается. Дочка выходит. Затем, держа поводок, выходит мальчик. Пока он удаляется от машины, поводок натягивается, но собаки нет. Мальчик начинает изо всех сил дергать поводок. Ничего не происходит. Тикают длинные, до боли пустые секунды. Мальчик гримасничает и оборачивается на камеру.

– Стоп!

Я заглянул в мини-вэн и увидел, что Марли, согнувшись, лижет себя там, где ни один мужчина ничего лизать не должен. Он поднял голову и посмотрел на меня, словно говоря: Ты, что, не видишь, я занят?

Дубль четыре. Я помещаю Марли на заднее сиденье мини-вэна вместе с мальчиком и закрываю дверь. Прежде чем крикнуть «Мотор!», Госс объявляет перерыв на несколько минут, чтобы посовещаться с помощниками. В конечном счете, сцену начинают снимать. Мини-вэн останавливается. Дверь открывается. Дочка выходит. Мальчик выходит, но со странным выражением лица. Он смотрит прямо в камеру и демонстрирует свою руку, в которой зажата половина обслюнявленного и перегрызенного поводка.

– Стоп! Стоп! Стоп!

Мальчик рассказал, что пока он ждал команды в машине, Марли начал грызть поводок. Съемочная группа и актеры смотрели на истерзанный поводок с недоверием, со смешением благоговейного страха и ужаса на лицах, как будто они только что стали свидетелями какого-то великого и загадочного природного явления. А вот я был удивлен меньше всех. Марли отправил на свалку больше поводков и веревок, чем я мог сосчитать, ему даже удалось перегрызть покрытый слоем резины стальной кабель, в рекламке которого говорилось, что он «используется авиакомпаниями для буксировки самолетов». Вскоре после рождения Конора Дженни принесла домой новый ошейник для перевозки собак, который позволял прицепить Марли к ремню безопасности в машине, чтобы он не разгуливал по движущемуся автомобилю. В первые же девяносто секунд применения нового устройства Марли удалось не только перегрызть сам ошейник, но и ремень безопасности совершенно нового автомобиля.

– О’кей, народ, давайте сделаем перерыв, – крикнул Госс. Повернувшись ко мне, он спросил удивительно спокойным голосом:

– Как быстро можно достать новый поводок?

Я мог себе представить, во сколько ему обходится каждая минута, пока актеры и съемочная группа сидят без дела.

– Отсюда метров восемьсот до зоомагазина, – сказал я. – Я вернусь через пятнадцать минут.

– И на этот раз принесите что-нибудь, что он не сможет перегрызть, – добавил режиссер.

Я вернулся с громоздкой цепью, которая походила на те, что используют дрессировщики львов, и съемки продолжились, один неудачный дубль за другим. Каждая новая попытка была хуже предыдущей. В какой-то момент Дэниел, которая играла девочку-подростка, испустила пронзительный крик отчаяния и воскликнула с неподдельным ужасом в голосе:

– О Господи! Он выставил свою штуку!

– Стоп!

В другой сцене Марли так громко пыхтел у ног Дэниел, когда она звонила своему приятелю, что инженер звукозаписи с отвращением снял наушники и вслух пожаловался:

– Я ни слова не слышу из того, что она говорит. Только собачьи тяжелые вздохи. Прямо как озвучка для порнофильма.

– Стоп!

Так прошел первый день съемок. Марли был сущим бедствием. С одной стороны, я защищал его – а чего же они ждали за бесплатно? Лэсси? – но, с другой, был обижен. Я смотрел на съемочную группу и актеров и ясно читал на их лицах: «Откуда взялось это чудовище и как его выпроводить вон?» В конце дня один из ассистентов с блокнотом на планшетке сообщил, что расписание съемок на завтрашнее утро еще не утверждено.

– Не утруждайте себя, не приезжайте завтра, – сказал он. – Если Марли понадобится, мы позвоним. – И чтобы никаких сомнений не осталось, он добавил: – Так что пока вас не пригласят, не появляйтесь. Ясно?

Да ясно, ясно как божий день. Госс послал своего подчиненного сделать грязную работу. С актерской карьерой Марли было покончено. И я не имел права никого винить. Марли, очевидно, был настоящим кошмаром для кинорежиссеров. Никто не знает, сколько тысяч долларов пропали из-за ненужных пауз по его вине и из-за его ужасной игры. Он перепачкал бессчетное количество костюмов, совершил набег на стол с закусками и чуть не опрокинул камеру стоимостью $30000. Убрав нас с площадки, они уберегли себя от новых потерь. Я хорошо понимал, что означают слова: «Не звоните нам, мы сами перезвоним».