Марли и мы - Грогэн Джон - Страница 46

– Извините, я на секунду, – спокойно сказал я сотруднице аэропорта и, встав на четвереньки, присоединился к Дженни.

Нам удалось поймать Фрогги и Кроки в момент, когда они собирались сделать свой последний прыжок к свободе через автоматические двери. Все присутствующие получили массу удовольствия, наблюдая за нами. Только мы повернулись, я услышал громкий шум из собачьей клетки. Она пошатнулась и закачалась. Приглядевшись, я увидел, что Марли каким-то образом удалось развернуться.

– Видите, – сказал я служащей. – Он поворачивается без проблем.

– Ладно, – ответила она, нахмурясь. – Считайте, что вам повезло.

Двое рабочих поставили клетку с Марли на тележку и увезли. Припозднившиеся пассажиры ринулись к самолету. Мы подбежали как раз в тот момент, когда выход к самолету уже закрывался. Мне вдруг пришло в голову, что если мы опоздаем на самолет, Марли отправится в Пенсильванию один. И мне страшно было подумать о дальнейшем развитии событий.

– Стойте! Мы здесь! – заорал я, толкая коляску Колин вперед. Дженни с мальчиками бежала в пятнадцати метрах от меня.

Я позволил себе перевести дух, только когда мы устроились на своих местах. Мы впихнули Марли в клетку. Мы поймали лягушек. И мы уже в самолете. Следующая посадка в городе Аллентаун, штат Пенсильвания. Теперь можно расслабиться. Посмотрев в окно, я увидел, что к самолету подъехала тележка с собачьей клеткой сверху.

– Смотрите, – сказал я детям, – вот т там Марли. Они помахали в окошко и крикнули ему:

– Пьивет, пиятиль!

Когда заработали двигатели, а бортпроводница рассказала о мерах безопасности, я достал журнал. Тут я заметил, что Дженни, сидевшая передо мной, вся обратилась в слух. Я тоже услышал что-то. Из-под наших ног, из глубины самолета вырвался приглушенный, но отчетливый стон. Это был жалкий, унылый звук, что-то вроде примитивного воя, который начинался с низких тонов и поднимался все выше. О нет, Господи Иисусе, он там внизу воет! Как известно, лабрадоры выть не умеют. Воют гончие. Воют волки. Лабрадоры не воют, по крайней мере, у них это плохо получается. Прежде Марли предпринимал две попытки завыть, оба раза в ответ на включенную сирену проезжавшего мимо полицейского автомобиля. Пес запрокидывал голову, округлял пасть буквой «О» и издавал самый душераздирающий звук, какой я когда-либо слышал. Он был похож скорее на бульканье при полоскании горла, чем на ответ зову природы. Но теперь Марли, вне всяких сомнений, выл.

Пассажиры оторвались от своих газет и романов. Бортпроводница, в тот момент раздававшая подушки, остановилась в недоумении. Женщина, сидевшая через проход от нас, посмотрела на своего мужа и сказала:

– Прислушайся. Ты тоже слышишь? По-моему, это собака.

Дженни смотрела прямо перед собой. Я уткнулся в журнал. Если кто-нибудь спросит, мы будем отрицать, что являемся хозяевами этой собаки.

– Пиятилю гьюстно, – сказал Патрик.

Нет, сынок, хотел поправить я его, это какой-то странной собаке, которую мы никогда в глаза не видели, грустно. Но я только поднял журнал повыше, заслонив им свое лицо. Реактивные двигатели зашумели, заглушая погребальную песнь Марли, самолет выехал на взлетно-посадочную полосу. Я представил себе состояние нашего пса. Темное багажное отделение. Он один, напуган, сбит с толку, да еще к тому же одурманен лекарством, не может ни встать, ни сесть. Извращенная фантазия Марли могла превратить ревущие двигатели самолета в громовые атаки беспорядочных молний, желающих вырвать его из привычного мира. Бедняга. Я не был готов признать, что он мой, но я знал, что весь полет буду переживать за него.

Едва самолет оторвался от земли, я вновь услышал тихий треск, и на этот раз уже Конор сказал: «Упс». Я посмотрел вниз и тут же снова уткнулся в журнал. Через несколько минут я украдкой огляделся. Убедившись в том, что никто не смотрит, я нагнулся вперед и прошептал Дженни на ухо: «Представляешь, сверчки сбежали».

ГЛАВА 22

В стране карандашей

Наш новый дом стоял на отшибе, а земельные владения тянулись почти на гектар по склону холма. Возможно, это даже была маленькая гора – местные жители спорили об этом. Мы стали собственниками лужайки, где можно было собирать лесную малину, участка леса, где я к своему удовольствию мог колоть дрова, и маленького ручья, полноводного весной, где дети и Марли могли перемазаться с головы до ног. У нас появился камин и неограниченные возможности возиться в саду, а осенью, когда опадали листья, из кухонного окна открывался вид на церквушку с белой колокольней, венчавшую соседний холм.

Впридачу к новому дому мы получили соседа, который словно только вышел с кинопроб. Это был рыжебородый медвежьего вида мужик, обитавший в каменном доме на ферме 1790-х годов постройки. По воскресеньям он обычно садился на заднее крыльцо и развлекался, стреляя из винтовки в лес, – к ужасу Марли. В первый же день, как мы обосновались в новом доме, сосед пришел к нам с бутылкой домашнего вишневого вина и корзиной самой крупной черной смородины, какую я когда-либо видел. Он представился Землекопом. На этом основании мы сделали вывод, что он зарабатывает на жизнь копая землю. Если потребуется выкопать яму или вспахать землю, проинструктировал он нас, стоит только свистнуть, и он тут как тут, вместе с любым из своих тракторов.

– А если собьете оленя своим мини-вэном, тоже зовите, – добавил Землекоп, подмигнув. – Мы забьем его и поделим мясо раньше, чем пронюхают полицейские. – Несомненно, мы уже были не в Боке.

Только одну вещь мы упустили из виду, затевая новую жизнь на лоне природы. Через несколько минут после того как мы заехали на подъездную дорожку, Конор посмотрел на меня, и из его глаз покатились крупные слезы.

– Я думал, в Пенсильвании будет много карандашей![3]

Для наших сыновей, которым исполнилось семь и пять лет, это была настоящая трагедия. Учитывая название штата, в который мы переезжали, оба они надеялись увидеть яркие желтые палочки для рисования, растущие на деревьях и кустах, словно спелые ягоды, в ожидании того, кто их соберет. Мальчики были очень расстроены.

Пусть по соседству не было школы, это сполна компенсировалось присутствием скунсов, опоссумов, лесных сурков, а также разросшимся на опушке леса сумахом, который обвивал деревья. Мне очень нравилось это растение. Однажды утром, заваривая кофе, я выглянул из окна и увидел, что на меня смотрит прекрасный пятнистый олень. На другое утро в нашем саду кудахтали дикие индейки. Как-то в субботу мы с Марли прогуливались по лесу к подножию холма и наткнулись на капкан для норок. Капкан для норок! Почти у меня в саду! Чего бы только принцессы Бокахонтас ни отдали за такую связь с природой!

Жизнь в деревне была спокойной, очаровательной и в то же время немного одинокой. Пенсильванские голландцы вели себя вежливо, но настороженно относились ко всем приезжим. После толчеи и очередей Южной Флориды я должен был бы пребывать в эйфории от уединения. Вместо этого, по крайней мере первые месяцы, я мрачно критиковал наше решение переехать в столь безлюдное место.

А вот Марли не мучили подобные сомнения. За исключением стрельбы Землекопа, новый деревенский образ жизни пришелся ему по душе. Да и что могло не понравиться собаке, у которой энергии больше, чем мозгов? Он носился по лужайке, пролетал сквозь кусты ежевики, плескался в ручье. Целью его жизни стало поймать одного из многочисленных кроликов, которые считали мой огород своим салат-баром. Едва Марли замечал грызуна, жующего салат, он бросался за ним с холма вниз и преследовал его по пятам. В эти моменты его уши развевались на ветру, лапы стучали по земле, а заливистый лай звенел в воздухе. Он был незаметен настолько, насколько незаметен взвод марширующих солдат, поэтому ему никогда не удавалось подобраться к жертве ближе чем на четыре метра – кролик стремглав бросался к лесу, в безопасное место. Но Марли был неисправимым оптимистом: он разворачивался и, виляя хвостом, ни капли не разочарованный, через пять минут повторял все то же самое с другим кроликом. К счастью, он не преуспел и в охоте на скунсов.

3

Игра слов: по-английски карандаш – pencil, что созвучно названию штата. – Прим. пер.