Фантастика 1975-1976 - Панков Вадим - Страница 71

— Ты назвал человека, о котором думал и я, Мехдуны. Мы его хорошо знаем, — удовлетворенно сказал хорезмшах.

…Вечернее пиршество началось веселей, чем обычно. Как только хорезмшах пришел и воссел на свое место, по его знаку дворецкий торжественно огласил:

— Благородные люди Хорезма! Наша могущественная страна является родиной науки и искусства. И вот в нашем цветнике талантов раскрылась еще одна роза. Великий шах разрешил сделать ее украшением своего дворца. Добро пожаловать, Рухсар-бану ханум!

Открылась одна из позолоченных дверей зала, вошла высокая красивая девушка, одетая подобно шахине, и, низко поклонившись присутствующим, села на указанное ей возвышение. Глаза придворных и гостей были теперь устремлены только на нее.

— Благородные люди! — вновь прозвучал звонкий голос дворецкого. — Я счастлив огласить еще одно повеление. Его величество намерен возвести в прекрасном Ургенче минарет, по высоте не имеющий равных себе под луной. Соорудить его обязался перед лицом великого шаха знаменитый мастер Семендер — с тремя тысячами рабочих в течение трех лет. Добро пожаловать, мастер Семендер и его ученик Искендер.

Открылась вторая дверь — в зал вошли смуглый, с коротко стриженной бородой человек средних лет, а с ним богатырского сложения парень красивой наружности.

Однако на вновь прибывших никто не обратил внимания: люди не могли оторвать взгляда от прекрасной Рухсарбану.

По знаку хорезмшаха один из слуг принес окаймленный золотом дутар и отдал его Рухсар-бану. Девушка легонечко взяла инструмент, поклонилась шаху, засучила обшитые золотом рукава длинного платья и, прикрыв глаза стреловидными ресницами, стала играть.

Дутар заговорил словно живой человек. Он снова пел о горестной и печальной доле детей аллаха, и люди, очарованные мелодией, сидели молча и слушали. Струны давно умолкли, а они все еще сидели не шевелясь, не в силах произнести слово или возглас. Спустя несколько времени тишину рассек голос хорезмшаха:

— Милосердная Рухсар-бану! Наш дворец — место веселого настроения, а не горести и печали.

— Простите, ваше величество, что я излила свою душу, — сказала Рухсар-бану, опустив голову. — Но теперь с вашего позволения сыграю более веселые мелодии.

Мастер Семендер что-то шепнул Искендеру.

— Вот как? — сказал тот с тревогой. — Значит, она дочь слепого каландара, о котором говорит весь народ?! И хорезмшах собирается сделать ее наложницей!..

— О нет, ты ошибаешься, — ответил Семендер. — К счастью, шах питает большое уважение к ее искусству.

Веселье продолжалось до полуночи. На этот раз все опьянели и разошлись не от вина и шерапа, а от сладостной мелодии Рухсар-бану.

А Искендер без памяти влюбился в ее красоту.

На следующий день Семендер с тремя тысячами работников начал возводить в центре Ургенча шахский минарет. Дело спорилось, стройка быстро продвигалась вперед, но Искендер почему-то стал невеселым. Немало повидавший в жизни мастер сразу понял, что тревожит сердце ученика. Однако решил: в молодости все случается и со временем пройдет.

Время шло, а Искендер все чах и худел. Тогда Семендер осознал, что свалившаяся на голову помощника беда — это настоящая любовь. Нужно было искать лекарство, хотя дело это, как все знают, очень нелегкое.

Однажды Семендер позвал своего помощника в гости и сказал обеспокоенно:

— Я хорошо понимаю твою боль, Искендер. Только ты не знаешь, что влюбиться в девушку из шахского дворца — все равно что быть влюбленным в луну на небе. Это-то тебе ясно?

— Да, учитель. Только не могу я перебороть сердца, — виновато сказал Искендер.

Мастер долго молчал размышляя Потом нашел какое-то решение и поднял голову.

— Если не возражаешь, Искендер, я обдумаю один выход.

…На следующий день, когда стемнело, во дворце шаха появилась закутанная в черный платок служанка довольно высокого роста. О том, как и зачем вошла она во дворец, не знали ни слуги, ни стража. Видимо, служанка была хорошо осведомлена о расположении комнат и местопребывании обитателей дворца — она уверенно вошла прямо в комнату Рухсарбану. Девушка сидела перед зеркалом, расчесывая густые пряди волос. Обернувшись, она ласково спросила:

— Что, с поручением пришли?

Служанка, опираясь спиной о двери, сняла с головы платок и вежливо поздоровалась. Увидев мужчину, Рухсар-бану хотела закричать, но раздумала. Спокойно глядя на пришельца, она спросила:

— Что вам нужно? — И вдруг ее лицо засветилось радостью: — Или весточку от эта принесли?

— Отец ваш жив и здоров, но я принес весточку от своего сердца, — тихо сказал мужчина.

— Что за весть? — с оттенком разочарования спросила она.

— Кажется, вы не узнаете меня, бану?

Девушка взглянула на парня.

— Да, узнаю. Уж не тот ли вы Искендер-ученик, что приходил с Семендером на празднество во дворце?

— Именно он, — с достоинством ответил парень. — Я помощник зодчего и ваш пленник.

— О чем вы говорите? — удивленно сказала Рухсар-бану. — Здесь я сама пленница. Зачем вам быть пленником у пленницы? И вообще, как вы осмелились проникнуть сюда? Если вас узнают…

— Бану! Настоящая любовь не боится смерти.

Искендер опустился на колени, с немым обожанием глядя на девушку.

Рухсар-бану вдруг почувствовала, как у нее затрепетало сердце.

И влюбленные стали встречаться через день, а иногда и каждый день. Чем больше было таких встреч, тем сильнее становилась их взаимная любовь.

Прошли месяцы, протекли годы. Сооружение минарета также близилось к завершению. И чем выше поднимался минарет, тем ближе становился день исполнения страшного умысла шаха.

Однажды хорезмшах позвал к себе Мехдуны и лениво сказал:

— Мне кажется, о визирь, минарет вышел таким, каким мы желали его видеть. Завтра или послезавтра Семендер положит последний кирпич. Не забудь, о Мехдуны: такой минарет должен быть только в Хорезме. Выше, чем у Хорезма, славы быть не может. Ты понял меня?

— Властелин мира… — с робостью глядя на шаха, произнес визирь, — я, по правде сказать, не совсем понимаю.

Хорезмшах сердито уставился на визиря.

— Плохо, Мехдуны! Твой разум начинает тупеть. А ведь ум та же сабля: если все время не точить, она затупится… Не каждый мастер способен выстроить такой минарет. Это может только Семендер. И если его голова останется целой и невредимой, кто поручится, что подобный минарет не появится завтра в Хорасане или Самарканде, Кандагаре либо Герате, а?

Словно холодная молния, пронеслась в мозгу визиря догадка. Его бросило в пот, ибо Мехдуны уважал мастера Семендера как искуснейшего зодчего.

— Вот теперь я понял, солнце Хорезма… — с усилием произнес визирь.

Как известно, даже стены имеют уши: в течение нескольких дней черная весть достигла комнаты Рухсар-бану. Сдерживая гнев, она сказала себе: «Нет, подлый хорезмшах! Твое намерение не осуществится».

Когда большой город погрузился в темноту, во дворец, как и раньше, незаметно пришла «служанка». Рухсар-бану бросилась на грудь Искендеру.

— О милый… — прошептала она в отчаянии. — Вместо того чтобы веселить тебя, я должна сообщить нечто страшное.

— Что за слова говоришь, бану?…

— Над твоим любимым учителем нависла тень смерти.

— Над Семендером?! — недоверчиво спросил Искендер. — Да нет, не может быть! Ему благоволит сам шах.

— Ой, Искендер, да пойми ты: сам хорезмшах и хочет умертвить мастера. Ибо считает: он сможет выстроить такой же минарет и в другой стране.

— Да, да, Рухсар-бану… Вот я понял тебя, — произнес сразу помрачневший Искендер. — Мой долг сделать что-то для Семендера, ибо я — ученик.

Он торопливо простился с Рухсар-бану и ушел.

…В последнее время, день и ночь работая на вершине минарета, Семендер там же обедал и ночевал. Стража, стоявшая у подножия минарета, никого не пускала, и попасть внутрь можно было только по внутренним же ступенькам. Поэтому Искендер не смог наутро передать мастеру черное известие. Пришлось мучительно ждать нового рассвета. Едва взошло солнце, как Искендер был на месте. В его голове созрел один план.