Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 26

– Что с тобой такое, сестра? – шептал нежный и мягкий, как теплые струи летней реки, голос, не слышный никому, кроме Лютавы. – Везут тебя чужие люди, а ты молчишь, не зовешь, помощи не просишь. Хочешь, помогу тебе? Хочешь, ладьи опрокину, всех перетоплю, тебя только вынесу, на крутой бережок, на зеленую траву-мураву положу?

– Со мной сестра моя, – мысленно ответила Лютава. – Ты, сестра милая, ступай-ка лучше к моему брату Лютомеру, расскажи ему, где я. А попросит он – помоги его ладьям, понеси их побыстрее.

– Хорошо, сестра, – шепнула Угрянка. – Все исполню.

И Лютава услышала только, как слегка колыхнулась тихая вода под самым берегом. Хозяйке реки не надо и плыть – как пожелает, так и выйдет из воды в любом месте на всем протяжении реки, от истока до устья, где сливается она с Окой.

Иногда Лютава впадала в забытье, нечто среднее между сном и беспамятством, и не заметила, как пришло утро. Когда она очнулась в очередной раз и пошевелилась, то уже почти рассвело. Над рекой висел туман, от воды нешуточно веяло холодом, но кто-то, пока она спала, набросил на нее теплый шерстяной плащ.

Часть утра тоже прошла в дороге. Иногда Лютава ворочалась, отлежав бока на жестком днище, и тогда чей-нибудь сердитый голос приказывал:

– Не дергайся, краса ненаглядная! Пошевельнешься – зарежу!

Но Лютава шевелилась: авось не зарежут, а прыгать из ладьи со связанными руками – не такая она дура.

На рассвете ее вдруг словно ударило изнутри – Лютомер очнулся и стал мысленно искать, звать ее. Она отозвалась – без слов, так далеко их способности к взаимной связи не простирались, – но обозначилась, что она жива и что жизни ее ничто пока не угрожает. Но как же она звала его – казалось, даже хмурые, невыспавшиеся вятичи в ладье должны были услышать ее мысленный призыв. И он ответил – я иду. Как бы ни сложилось, но с этого мгновения Лютомер шел к ней, и она почти успокоилась.

Когда рассвело, она смогла разглядеть лица похитителей и окончательно убедилась, что все поняла правильно. Ее везли оковцы, и сам Доброслав был здесь же. Молинки она не увидела и подумала, что сестра, видимо, во второй ладье.

Эта догадка тоже подтвердилась, когда, уже ближе к полудню, обе ладьи пристали в пустынном месте и оковцы выбрались на берег – размяться и приготовить поесть. Припасов у них с собой почти не имелось, но по пути, уже на рассвете, они не постеснялись вынуть чью-то чужую сеть, поставленную, как видно, с вечера. Улова хватило на уху, и вскоре огонь уже облизывал днище большого черного котла.

Девушек тоже вынесли из ладей и положили на траву. К ним подошел Доброслав и остановился, рассматривая сверху свою добычу, будто увидел впервые.

– Хоть бы поздоровался, княжич светлый! – заметила Лютава.

– Здравствуй, коли не шутишь! – приветливо ответил Доброслав. – Как спалось?

– Хуже некуда. Все бока отлежала, да еще дрянь такая снилась, не поверишь. Будто украл нас с сестрой из отчего дома гость, которого мы со всей лаской принимали. Ни богов не побоялся, ни чуров, ни совести. Приснится же такое!

– Мне тоже не сон виделся, а одно огорчение. Будто хозяин ласковый, к которому я с открытым сердцем приехал, меня погубить задумал. И пришлось будто мне ночью, как духу нечистому, из чужого дома бежать.

– Это ты, княжич, съел на ночь что-нибудь не то! – язвительно ответила на это Молинка. – Но твой-то сон так сном и остался, а мы вот не проснемся никак! И сдается мне, что это все правда истинная!

– Правда! – Доброслав убрал с лица дурашливо-любезную ухмылку и теперь глядел на них откровенно злыми глазами. – Ваш же братец, волк этот, нас поубивать собирался! Пусть-ка теперь вдогон бежит! Небось присмиреет, как увидит нож острый возле твоего горлышка белого!

– Да ну тебя! – Лютава была так зла, что даже не хотела с ним разговаривать. – Вели развязать. Нам отойти надо.

Доброслав кивнул одному из своих кметей и глазами показал на Лютаву.

– Развяжи вот эту. А вторую погоди пока. Пусть идет, и провожать не надо, нечего девицу смущать. Только если ты, красавица, из-за кустика не вернешься, я сам твоей сестре милой горло перережу. А если она не вернется – тебе. Ясно?

Ничего не ответив, Лютава с трудом села и стала растирать затекшие руки. Встать пока не получалось, все тело ломило, как у бабки Темяны перед ненастьем. Десятник Будило помог ей подняться и повел к опушке близкого леса.

Отослав его назад, Лютава обняла толстую березу, прижалась к ней всем телом и попыталась расслабиться, слиться с деревом, чтобы позаимствовать его сил. Помогло, стало легче. Ломота в теле постепенно уходила, перетекая в землю через корни березы, темными каплями падая в царство Марены. В голове яснело.

– Ты там что? – с тревогой позвал из-за куста Будило.

– Здесь я, здесь! Погоди, отдыхаю, – отозвалась Лютава.

Мельком она подумала, что, в общем, могла бы уговорить березу отвечать ее, Лютавы, голосом. Но недолго. Могло бы помочь, если бы ей требовалось просто уйти. Но так заморочить оковцев, чтобы увести и сестру, она пока не способна. Сложные мороки на многих людей сразу умеют наводить только старшие волхвы – Росомана, бабка Темяна, когда поясницу отпустит. А что Доброслав зарежет одну, если убежит вторая, она вполне верила. Они уже достаточно далеко от Ратиславля, чтобы беглецы не боялись потерять заложниц.

– Чего ты хочешь? – спросила она у Доброслава, когда все уже расположились вокруг котла и хлебали уху. Причем пленниц кормили по очереди – пока Лютава ела, Молинка сидела со связанными руками. Когда Лютава передала сестре ложку, руки связали ей, и теперь у нее появилась возможность поговорить.

– Чего я хочу? – Доброслав, налегая на уху, бросил на нее вопросительный взгляд поверх ложки.

– Зачем нас увез?

– В Твердин отвезу, к отцу.

– А там?

– А там, как за вами приедут, велю сперва войско собрать и с нами в степи идти.

– Велю! – повторила Лютава. – Не рано ли ты, сокол ясный, угрянским князьям приказывать начал?

– В самый раз! – решительно ответил Доброслав, но Лютава видела, что он как раз в этом сомневается. – Твоя мать была из оковских земель, а родне помочь не хотите! Да теперь, как смоленский князь помер, вам по-прежнему не жить.

– У вашего стремени нам теперь ездить! – издевательски пробормотала Молинка, дуя на горячую уху в ложке. Даже в таком невеселом положении она была не прочь поесть. – Сейчас, только онучи перемотаем!

– Да! – сердито подтвердил княжич. – И у стремени! Не хотите по-доброму – мы с вами по-иному поговорим.

Лютава молчала: ей надоела пустая перепалка. Цели похищения стали вполне ясны: держа их при себе, Доброслав намерен требовать от Угры войска, которого ему никогда не дадут добровольно.

После еды, когда отроки спешно обмыли котел, а кострище прикрыли дерном, дружина Доброслава снова погрузилась в ладьи и продолжила путь. На этот раз пленницам связали ноги, оставив руки свободными, но все равно кто-то постоянно присматривал, чтобы они лежали спокойно. Плыли весь день. Миновали несколько сел, но веси, иной раз стоявшие у самой воды, проезжали без остановок. Доброслав не рисковал общаться с данниками Вершины, хотя здесь жили в основном вятичские роды, пришедшие с Оки, да и едва ли в такой отдаленности от Ратиславля княжеских дочерей кто-то знал в лицо. Тем не менее, когда впереди опять показывались серые крыши на высоком берегу, девушек накрывали плащами, так что их не только узнать, но и увидеть было нельзя.

Еще до сумерек приблизились к устью Угры. Впереди лежала Ока, владения вятичского племени. Про Оку с ее многочисленными притоками и загадка есть: у каких семи матерей одна дочь и та своих матерей старше? Лютаве, лежащей на днище, почти ничего, кроме неба, увидеть не удавалось, но по возгласам гребцов она догадалась, что лодки входят в устье Угры. Быстро приподнявшись, она перевесилась через борт и опустила руку в воду. Кто-то из мужчин вскрикнул, схватил ее за плечи, дернул назад, бросил на дно – но она успела ощутить на ладони скольжение прохладных струй. Словно руку пожала на прощание.