Восьмой грех - Ванденберг Филипп - Страница 32

Рядом с монсеньором сидел седой Франтишек Завацки. Он так согнулся, будто нес на своих узких плечах все грехи мира. Ему было за пятьдесят. Он был префектом по делам Церкви с общественностью. Завацки состоял на неблагодарной должности, поскольку в его обязанности входило оглашение решений его светлости народу. Он ловко задушил в зародыше дискуссию о крайней плоти Иисуса и вопрос, вознесся ли Спаситель вместе с ней или она осталась на земле и ее нужно чтить, как и многие другие реликвии.

Далеко от такого рода мыслей, но рядом с ним сидел Арчибальд Зальцманн и морщил нос от едкого запаха средства для полировки, который исходил от темной поверхности стола. Зальцманн пришел в Римскую курию со стороны, что заставило поволноваться всех клерикальных завистников. В юном возрасте, а в Ватикане это около шестидесяти, он стал просекретарем но образованию и заведовал всеми церковными университета ми и другими учебными заведениями. Не раз завистники порицали его за то, что у него нет церковного образования.

Напротив Зальцманна, спиной к окну, сидел глава Института по делам религии Джон Дука, как всегда, в сером фланелевом костюме. Он явно скучал, на лице застыла чуть заметная ироничная улыбка, которая отличала его от всех присутствующих.

В глубокой печали, но правую руку от Дуки, сидел профессор Джек Тайсон, сын легендарного гарвардского профессора Джона Тайсоиа, который предложил Ватикану заменить оригинал Туринской плащаницы фальшивкой. Пытаясь скоротать время, он тихо барабанил по столешнице пальцами правой руки. Если прислушаться, можно было понять, что он выстукивает «Марш гладиаторов».

Это вызывало недовольство монсеньора Абата, личного секретаря кардинала Бруно Моро, который уселся возле Тайсона с карандашом и пачкой чистых листов. Он собирался все запротоколировать: кардинал был уверен, что только написанное, но не произнесенное слово имеет значение. Абат негодующе посмотрел на Тайсона, но это не подействовало. Тогда монсеньор сделал знак, и профессор, извинившись, прекратил барабанить по столу.

Кроме Тайсона, который прилетел на встречу специально из Массачусетса и впервые оказался в стенах Ватикана, всех печальных присутствующих здесь людей объединяло одно — они были ярыми противниками государственного секретаря, кардинала Филипно Гонзаги.

— Я пригласил вас всех сюда в столь поздний час, — разорвал напряженную тишину хриплый голос кардинала Моро, который поднялся из-за письменного стола и пересел во главу трапезного, — потому что здесь, в этих стенах, было совершено страшное преступление.

Кардинал сделал приглашающий жест начальнику тайного архива Папы.

И без того угрюмое лицо Саччи помрачнело еще больше, п он, не взглянув на монсеньора, сказал:

— Плащаница Господа нашего Иисуса, предположительно оригинал, исчезла из сейфа тайного архива.

Франтишек Завацки взволнованно вскочил с места.

— Что значит «исчезла», брат во Христе? Вы не могли бы выражаться яснее? — потребовал он.

— Исчезла — это значит, что ее там больше нет! — Архивариус поднял глаза.

— Погодите, — вмешался Арчибальд Зальцманн, — насколько мне известно, тайный архив Ватикана защищен не хуже государственного банка Англии. И на этой планете есть только три человека, которые беспрепятственно могли туда попасть. Это его святейшество, государственный секретарь Гонзага, и вы, монсеньор, глава тайного архива. И это весьма ограничивает круг подозреваемых. Разве не так?

Саччи кивнул и беспомощно оглядел собравшихся. При этом его никелевые очки блестели так, будто хотели защитить хозяина от враждебных взглядов.

— Для меня остается загадкой, как такое могло произойти, — тихо ответил он.

— А когда вам стало известно о пропаже, ваше высокопреосвященство? — поинтересовался Джон Дука, повернувшись к кардиналу.

— Вот уже три недели, — ответил Моро и нервно стиснул подлокотники стула. — Прежде чем рассказать вам о катастрофе, я хотел бы предоставить возможность монсеньору Саччи разъяснить дело.

— Кто об этом знал до сих пор? — Арчибальд Зальцманн, просекретарь по вопросам образования, заерзал на стуле.

Саччи хотел было ответить, но кардинал опередил его:

— Когда мне сказал об этом монсеньор, я попросил ничего пока не сообщать его святейшеству. Он сейчас как раз проводит отпуск в Кастель Гандольфо. А когда Саччи призвал к ответу государственного секретаря Гонзагу, того обуял приступ ярости, который чужд христианину, и это навело подозрение на самого архивариуса.

Личный секретарь кардинала, не отвлекаясь, стенографировал.

— Ради Пресвятой Девы и всех святых! — Зальцманн хлопнул ладонью по столу. — В конце концов, есть только два подозреваемых: монсеньор Саччи и государственный секретарь Гонзага!

— Если позволите… — Моро сложил руки, будто хотел об ратиться в усердной молитве, и продолжил: — Мы все, собравшиеся здесь, отнюдь не являемся друзьями Гонзаги, да простит нас Бог. Ведь нигде не сказано, что мы должны любить зло…

— Ваше высокопреосвященство, говорите то, что думаете, — перебил кардинала Франтишек Завацки. — Гонзага подвергает курию риску. Он должен уйти.

Монсеньор Абат вопросительно посмотрел на кардинала Моро, словно хотел сказать: «Стоит ли записывать эти слова?» Но префект указал пальцем на протокол, и Абат беспрекословно повиновался.

— Если я правильно понимаю, — тихо заметил Арчибальд Зальцманн, — вы намекаете на отстранение Гонзаги от должности? В последний раз это случилось в средние века и то только с помощью грубой силы!

Кардинал Моро пожал плечами и промолчал.

Джон Дука нерешительно вмешался в разговор, что ему было несвойственно:

— Если позволите сделать замечание, я хотел бы напомнить, что курии в последнее время очень не везло с кардиналами…

— Вы намекаете на экс-кардинала Тецину? — спросил просекретарь Зальцманн.

— Именно.

— Это дела минувших дней! Он, кажется, переехал в какой-то замок на Рейне. Наверняка он до сих пор не забыл обиду и злится, что его не избрали Папой.

— Тецина? — переспросил Завацки.

— Теперь он называет себя по-другому, произносит свое имя наоборот, — добавил Дука.

— Что это значит? — заинтересовался Завацки.

— Бывший кардинал произносит свое имя не слева направо, как подобает благочестивому христианину, а справа налево, как те, кто противостоит нашей вере.

— А-н-и-ц-е-т, — вполголоса произнес по буквам монсеньор Абат.

Кардинал Моро инстинктивно перекрестился.

Арчибальд Зальцманн посчитал нужным уточнить:

— Это имя демона, антихриста и воплощения зла.

Прищурив глаза, кардинал внимательно посмотрел на Джона Дуку и спросил:

— Откуда вам это известно?

— Я думаю, — начал Джон Дука, — что мне следует вам кое-что рассказать.

— А вот это уже любопытно! — не скрывая раздражения, воскликнул кардинал Моро.

Дука кивнул и продолжил:

— Если быть кратким, несколько дней назад я тайно встречался с экс-кардиналом, которого теперь зовут Аницет…

В комнате повисла гнетущая тишина. Через несколько секунд раздались голоса:

— Изменник!

— Этого не может быть!

— И что же дальше?

Дука поднял руки вверх.

— Вы не будете осуждать меня, если узнаете подробности. К сожалению, должен констатировать: сейчас Аницет держит всю курию в кулаке. Он предъявил мне списки «Ордо JP» и угрожал опубликовать их, если я не выполню его требования. Мне не нужно лишний раз напоминать, чьи фамилии стоят в этом списке.

В тот же миг все умолкли.

Моро покачал головой и сказал:

— Бывший кардинал превратился в шантажиста! О чем вы говорили с ним?

— О плащанице Господа нашего Иисуса!

Все за столом уставились на Джона Дуку, будто он пригрозил им вечными муками в аду.

— Откуда, — пробормотал Моро хриплым голосом, — откуда ему известны подробности о плащанице? Есть только несколько посвященных людей, в том числе и профессор Джон Тайсон. Но тот дал священную клятву и унес ее с собой в могилу. Так ведь? — Моро бросил пронзительный взгляд на Тайсона-младшего.