Кладбищенский фантом - Устинова Анна Вячеславовна - Страница 13

На ватных ногах я поднялся с постели. Меня тошнило. Сделав несколько шагов, я едва не упал и оперся о стенку. С трудом отворив дверь, я побрел по коридору. Путь до большой комнаты показался мне очень длинным. Но я все-таки преодолел его.

Мать неподвижно застыла в кресле. Голос у меня совершенно сел, и я смог произнести: «Мама», — лишь шепотом. Она даже не пошевелилась. Трепеща от самых ужасных предчувствий, я подобрался к ней вплотную и заглянул в лицо. Она крепко спала. А по телеку по-прежнему шел сериал.

Я потянулся к пульту, лежавшему на подлокотнике кресла и вырубил телевизор. Мать встрепенулась, открыла глаза:

— Федор, зачем ты встал?

— Пить, — прохрипел я. — Я звал, а ты спала.

— И впрямь заснула, — вид у матери был виноватый. — Так умоталась с этим переездом. А тут еще у тебя сотрясение мозга.

Внимательно посмотрев на меня, она испуганно добавила:

— Господи, какой ты бледный. Ложись немедленно. Сейчас принесу попить.

На сей раз я даже не сопротивлялся. Мне действительно было плохо. Правда, вернулся я в комнату куда более уверенным шагом.

Стакан воды, принесенный матерью, я выдул чуть ли не залпом. И сразу же попросил еще. Мать многозначительно покачала головой и поторопилась с новой порцией. После второго стакана жажда моя, наконец, унялась.

— Надеюсь, теперь ты понял, что тебе в твоем состоянии следует неподвижно лежать? — спросила моя родительница.

Я согласно кивнул. Теперь я уже и сам был почти уверен, что у меня сотрясение мозга. Остаток этого дня я помню смутно, ибо провалялся в каком-то полузабытьи. Ни читать, ни смотреть телевизор, ни даже слушать музыку не хотелось. Обычно такое случается со мной при очень высокой температуре, когда организм борется с болезнью.

Помню только, что отец, вернувшись с работы, заглянул ко мне в комнату. Мы перекинулись парой слов, и он отправился на кухню обедать. Потом у меня жутко разболелась голова. Мать надавала мне кучу таблеток, и я провалился в тяжелый глубокий сон.

Утро выдалось ясным, солнечным. Я легко вскочил с постели и только по пути на кухню вспомнил, что у меня сотрясение мозга. Голова, однако, больше не болела и не кружилась. И вообще, я чувствовал себя совершенно здоровым.

Мать при моем появлении попыталась вновь завести речь о «строгом постельном режиме», но я заартачился. Мол, со мной все прекрасно. Хочу позавтракать на кухне и точка.

Родительница внимательно на меня посмотрела. Кажется, она осталась довольна моим видом. Потому что больше на завтраке в постели не настаивала.

— Так и быть. Ешь тут. Но потом сразу в постель. И до моего прихода больше не вставай. А я пошла в поликлинику. Вернусь, тогда и разберемся, что с тобой дальше делать.

Я кивнул. Какой смысл спорить. А пока она будет в поликлинике, я уж как-нибудь сам решу, ходить мне или лежать.

Она ушла, даже не дождавшись, пока я позавтракаю. Мне оставалось только надеяться, что череп мой вместе с его содержимым — в норме и сова-дистрофик сменит гнев на милость. От нечего делать я пошатался по пустой квартире и даже нашел в еще не разобранной коробке интересную книжку. «Потом лягу и почитаю». Я отволок книжку к себе и еще несколько раз обошел комнаты.

Вчерашнее лежание совершенно меня достало, и теперь я с каким-то редкостным удовольствием двигался и даже сделал нечто вроде зарядки.

Похоже, на улице было тепло. Нацепив куртку, я вышел на кухонный балкон. Погода и впрямь отличная. Я с таким наслаждением грелся на осеннем солнышке, будто бы долго-долго болел и целый месяц провалялся в постели.

Улегшись грудью на перила, я свесил голову и принялся наблюдать за событиями в нашем дворе. Правда, событий было не то чтобы густо. Медленно прогуливались две пожилые тетки с небольшими и, по-моему, тоже пожилыми собачками. Двигались они вяло. Я имею в виду собачек. Правда, стоило возникнуть кошке, как они мигом вспомнили молодость и дружно кинулись следом за ней. В результате кошка залезла на дерево. Я, честно сказать, надеялся на более длительное представление. Но собачки вмиг поскучнели и спокойно вернулись к хозяйкам. Старость не радость.

Я перевел взгляд на Серебряные пруды. Возле них было пусто. Тогда я посмотрел на кладбище, пытаясь определить, где находится княжеский склеп. Но, вероятно, с моего балкона его не было видно. Зато я увидел другое. По дорожке, ведущей к кладбищу, медленно брела фигура в черном.

У меня перехватило дыхание. Неужели старуха? Я пристально вглядывался в даль. Кажется, очень похожа. Эх, далековато я нахожусь. Тут меня осенило: у отца есть бинокль. Только вот где он?

Кинувшись в квартиру, я начал лихорадочно рыться в коробках. Мне попадалось все, что угодно, кроме бинокля. Подумав, что его уже вытащили, я зашарил по шкафам. Поиски увенчались успехом. Бинокль лежал у отца в тумбочке. Я вихрем вылетел на балкон, направил линзы на тропинку. Но фигура уже исчезла. Естественно, я сдался не сразу и тщательно осмотрел в бинокль ту часть территории кладбища, которая открывалась с балкона. Старухи нигде не было. Теперь я почему-то почти не сомневался, что это она.

— Старуха, старуха, — пробормотал я. — Что тебе от меня надо?

Дальнейшие размышления прервал скрежет ключа в замке. Я в два прыжка достиг постели и даже успел забраться под одеяло. Хорошо еще, вернувшись с балкона, я снял куртку. Хорош бы я был сейчас в ней под одеялом.

— Сынок! Все в порядке! — крикнула из передней мать. — Рентген у нас замечательный. Савва Моисеевич говорит: «Если и есть сотрясение, то совсем легкое».

— Значит, уже завтра в школу можно? — мигом оказался в передней я. Не сказать, чтобы мне очень хотелось в школу. Но все лучше, чем постельный режим.

— Завтра нет, — отрезала мать. — Савва Моисеевич сказал, что лучше перестраховаться, чем не-достраховаться.

— Опять лежать? — меня охватило глубокое разочарование.

— Савва Моисеевич говорит, что это наилучший вариант. Но, вообще-то, он велел тебе просто высидеть пару дней дома. А потом, если по-прежнему будешь хорошо себя чувствовать, можно и в школу. Кстати, я по дороге туда зашла и предупредила директора.

— Лежать больше не буду, — выдвинул я жесткое требование.

— Хорошо, — откликнулась мать. — Но на улицу ни ногой.

Кажется, мы достигли, как выражаются по телевизору, консенсуса. И на том спасибо. Получив разрешение больше не лежать, я скинул пижаму, оделся в джинсы и майку, убрал постель и с удовольствием растянулся на диване с той самой книжкой, которую нашел в отцовской коробке. Это был классный фантастический роман про виртуальную реальность. Поудобней устроившись, я с удовольствием погрузился вместе с героем в Глубину. Вот она, человеческая психология. Я лежал и прекрасно себя чувствовал, хотя так отчаянно добивался, чтобы мне разрешили этого не делать.

Правда, недолго я наслаждался чтением. Из Глубины меня вывели семь коротких и один длинный звонок в дверь. Так нашему семейству звонили на старой квартире. Там даже висела специальная табличка с объяснениями, каким жильцам сколько звонков. Поэтому я сразу понял, кто пришел, и кинулся бегом открывать.

Я не ошибся. На лестнице, широко улыбаясь, стоял мой друг Макси-Кот.

— Фома! Уже не лежишь? — шагнул он в переднюю.

— Нет у меня сотрясения! — поторопился сообщить я.

— Котик! — вышла из кухни мама. — Какими

судьбами?

— Мы еще вчера договорились, — только сейчас удосужился сообщить я.

Впрочем, мама никогда ничего не имела против Макси-Кота. Она говорила, что он вызывает у нее доверие. Хотя почему, хоть убейте, не понимаю. Макси-Кот совершенно нормальный парень.

— Вот и хорошо, что пришел, — улыбнулась мама. — Поешь с нами?

— Да, — не стал церемониться Макси-Кот. — А то я сразу после уроков.

— Тогда, мальчики, мойте руки — и за стол, — распорядилась мать.

За обедом мать совершенно извела Макси-Кота вопросами. Как там наш дом? Как Садовая-Самотечная? И так далее и тому подобное. Постороннему человеку могло легко показаться, будто мать несколько лет назад уехала из Москвы в какую-нибудь Австралию и теперь расспрашивает приехавшего из столицы России гостя о родных местах. А ведь мы перебрались сюда с Садовой-Самотечной всего два дня назад. Наверное, у матери просто началась ностальгия. Впрочем, это понятно. Она в доме с рыцарем всю жизнь провела.