Бюг-Жаргаль - Гюго Виктор - Страница 31

Он остановился и холодно спросил меня:

– Брат, что бы ты сделал на моем месте?

Этот раздирающий сердце рассказ глубоко потряс меня. Я ответил на его вопрос угрожающим жестом. Он понял меня и горько улыбнулся. Затем продолжал:

– Рабы восстали против своих господ и наказали их за убийство моих детей. Они выбрали меня своим вождем. Ты знаешь, сколько бедствий повлек за собой этот мятеж. Я узнал, что негры твоего дяди готовятся последовать этому примеру. Я прибежал в Акюль в ночь, когда началось восстание. Тебя не было. Твой дядя был только что заколот в своей постели. Черные уже поджигали плантации. Я не мог сдержать разъяренных невольников, считавших, что они отомстят за меня, спалив имение твоего дяди, и постарался спасти всех, кто еще уцелел из твоей семьи. Я пробрался в форт через проделанный мною раньше проход. Няню твоей жены я поручил одному верному товарищу. Спасти Марию было гораздо трудней. Она бросилась в горевшую часть форта, чтобы вытащить оттуда своего младшего брата, единственного, кто уцелел во время резни. Черные окружили ее; они хотели ее убить. Я подошел к ним и приказал отпустить ее, чтобы самому отомстить за себя. Они разошлись. Я взял на руки твою жену, передал ребенка Раску и перенес их в эту пещеру, о которой никто не знает, кроме меня. Брат, вот и все мое преступление!

Благодарность и угрызения совести охватили меня с новой силой, и я хотел опять броситься к его ногам; он остановил меня с оскорбленным видом.

– Полно, идем, – сказал он и взял меня за руку, – бери свою жену, и двинемся в путь все вместе.

Я с удивлением спросил его, куда он хочет нас вести.

– В лагерь белых, – ответил он. – Это убежище теперь ненадежно. Завтра на рассвете белые пойдут в атаку на лагерь Биасу; лес будет наверно подожжен. К тому же нам нельзя терять ни минуты; десять человек отвечают за меня своими головами. Теперь мы можем поторопиться, ведь ты свободен; мы обязаны это сделать, ведь я не свободен.

Его слова еще увеличили мое удивление; я попросил его объяснить, что он хочет сказать.

– Разве ты не слышал, что Бюг-Жаргаль взят в плен? – спросил он нетерпеливо.

– Слышал. Но что у тебя общего с этим Бюг-Жаргалем?

Теперь он удивился в свою очередь и сказал мне с достоинством:

– Бюг-Жаргаль – это я!

XLVII

С этим человеком я, можно сказать, привык ко всяким неожиданностям. Минуту тому назад я с удивлением увидел в невольнике Пьеро африканского короля. Теперь я с восхищением узнал в нем грозного и великодушного Бюг-Жаргаля, вождя мятежников Красной Горы. Я понял, наконец, причину того глубокого уважения, которое все мятежники, и даже Биасу, оказывали вождю Бюг-Жаргалю, королю Каконго.

Он, по-видимому, не заметил, какое сильное впечатление произвели на меня его последние слова.

– Мне сказали, – продолжал он, – что ты тоже в плену, в лагере Биасу, и я пришел туда, чтобы освободить тебя.

– Отчего же ты сказал мне сейчас, что ты не свободен?

Он посмотрел на меня, как будто стараясь отгадать, почему я задал ему этот вполне естественный вопрос.

– Послушай, – сказал он, – сегодня утром я был в плену у твоих. В лагере я узнал, что Биасу объявил о своем намерении перед заходом солнца казнить молодого пленника по имени Леопольд д'Овернэ. Мою охрану усилили. Мне сказали, что я буду казнен немедленно после тебя, а если я убегу, за меня ответят десять моих товарищей. Видишь, я должен спешить.

Я опять остановил его.

– Значит, ты убежал? – спросил я.

– А как же я попал бы сюда? Разве я не должен был спасти тебя? Ведь я обязан тебе жизнью. А теперь следуй за мной. Мы в часе ходьбы и от лагеря белых и от лагеря Биасу. Видишь, тени кокосовых пальм становятся все длинней, и их круглые вершины на траве похожи на громадные яйца кондора. Через три часа солнце сядет. Идем, брат, время не ждет.

«Через три часа солнце сядет». От этих простых слов кровь застыла в моих жилах, как будто я увидел призрак смерти. Они напомнили мне роковое обещание, данное мной Биасу. Увы! При виде Мари я совсем забыл о нашей скорой и вечной разлуке; я весь отдался упоению этой встречи; пережитые волнения отняли у меня память, и, в своем счастье, я забыл о близкой смерти. Слова моего друга внезапно сбросили меня в бездну моего несчастья. «Через три часа солнце сядет»! Чтобы добраться до лагеря Биасу, нужен был час. Мой долг неумолимо стал передо мной; я дал разбойнику слово, и лучше умереть, чем признать за этим варваром право презирать единственное, во что он, кажется, еще верил, – честь француза. Этот выбор был ужасен; я избрал то, что повелел мне долг; но, сознаюсь вам, господа, в первую минуту я заколебался. Можно ли осуждать меня за это?

XLVIII

Наконец, тяжело вздохнув, я взял одной рукой руку Бюг-Жаргаля, а другой – руку моей бедной Мари, с тревогой смотревшей на мое помрачневшее лицо.

– Бюг-Жаргаль, – сказал я с усилием, – поручаю тебе единственное существо на свете, которое я люблю больше тебя, – Мари. Возвращайтесь в лагерь без меня, я не могу идти с вами.

– Боже мой, – вскричала Мари, едва дыша, – опять какое-то несчастье!

Бюг-Жаргаль вздрогнул. В его глазах отразилось горестное недоумение.

– Брат, что ты говоришь?

Ужас, охвативший Мари при мысли о новом несчастье, которое, казалось, угадала ее чуткая любовь, обязывал меня скрыть от нее истину и избавить ее от душераздирающего прощания. Я наклонился к Бюг-Жаргалю и тихо сказал ему:

– Я пленник. Я поклялся Биасу вернуться и отдаться в его руки за два часа до захода солнца; я обещал умереть.

Он подскочил от ярости и закричал громовым голосом:

– Негодяй! Так вот зачем он хотел поговорить с тобой с глазу на глаз, он вырвал у тебя это обещание! Как мог я поверить этой гадине Биасу! Я должен был предвидеть какое-нибудь вероломство. Ведь он не черный, а мулат!

– Что это значит? Какое обещание? Какое вероломство? – воскликнула в ужасе Мари. – Кто такой Биасу?

– Молчи, молчи, – твердил я шепотом Бюг-Жаргалю, – не надо пугать Мари.

– Хорошо, – сказал он мрачным тоном. – Но как ты мог согласиться? Зачем ты дал это обещание?

– Я думал, что ты предал меня, что Мари для меня потеряна. Зачем была мне жизнь?

– Но одно устное обещание не может связать тебя перед этим разбойником.

– Я дал ему честное слово.

Казалось, он старается понять смысл моих слов.

– Честное слово! Что это такое? Ведь вы не пили оба из одной чаши? Не ломали с ним кольца или ветки цветущего клена?

– Нет.

– Тогда о чем же ты толкуешь? Что тебя связывает?

– Моя честь, – ответил я.

– Я не понимаю, что это значит. Ничто не связывает тебя с Биасу. Пойдем с нами.

– Я не могу, брат, я обещал.

– Нет! Ты не обещал! – вскричал он запальчиво. Затем, еще повысив голос, продолжал: – Сестра, помогите мне; не позволяйте мужу покинуть нас. Он хочет вернуться в лагерь к черным, откуда я вырвал его, вернуться только потому, что он обещал их вождю Биасу умереть.

– Что ты наделал? – вскричал я.

Но было уже поздно. Я не мог предотвратить действие этого великодушного порыва, побудившего его молить ту, которую он любил, о спасении жизни своего соперника. Мари бросилась мне на грудь с криком отчаяния. Обвив руками мою шею, она прижалась ко мне без сил и почти без дыхания.

– О мой Леопольд, что он говорит? – с трудом прошептала она. – Скажи, что это неправда, что ты не хочешь покинуть меня в ту минуту, когда мы вновь соединились, – покинуть, чтобы умереть! Отвечай скорей, или я умру! Ты не имеешь права отдавать свою жизнь, ты с нею отдаешь и мою. Ты не захочешь уйти от меня и расстаться со мною навеки!

– Мари, – ответил я, – не верь ему; я, правда, должен тебя покинуть; так надо; но мы снова встретимся в другом месте…

– В другом месте, – повторила она с ужасом, – в другом месте… где же?

– На небе! – ответил я, не в силах лгать этому ангелу.