Человек, который смеется - Гюго Виктор - Страница 78

78

– Вы отрицали, что растения могут говорить.

– Ничуть. Но для этого нужно, чтобы они росли под виселицей.

– Признаете вы, что мандрагора[214] кричит?

– Нет, но она поет.

– Вы отрицали, что безымянный палец левой руки обладает свойством исцелять сердечные болезни?

– Я только сказал, что чихнуть налево – дурная примета.

– Вы дерзко и оскорбительно отзывались о фениксе.

– Ученейший судья, я всего-навсего говорил, что, утверждая, будто мозг феникса – вкусное блюдо, вызывающее, однако, головную боль, Плутарх зашел слишком далеко, так как феникса никогда не существовало.

– Возмутительные речи. Каннамалка, который вьет себе гнездо из палочек корицы, дубоноса, из которого Паризатида[215] изготовляла свои отравы, манукодиату, которая не что иное, как райская птица, и семенду с тройным клювом ошибочно принимали за феникса; но феникс существовал.

– Я не возражаю.

– Вы осел.

– Вполне этим удовлетворен.

– Вы признали, что бузина излечивает грудную жабу, но вы прибавили, что это происходит вовсе не потому, что у нее на корне есть волшебный нарост.

– Я объяснял целебные свойства бузины тем, что на ней повесился Иуда.

– Суждение, близкое к истине, – пробормотал Минос, довольный тем, что может в свою очередь подпустить шпильку медику Эаку.

Задетое высокомерие сразу переходит в гнев. Эак пришел в ярость:

– Бродяга, ваш ум блуждает так же, как и ваши ноги. У вас подозрительные и странные наклонности. Вы занимаетесь чем-то близким к чародейству. Вы состоите в сношениях с неведомыми зверями. Вы говорите простонародью о вещах, существующих лишь в вашем воображении и природа которых никому не известна, например, о гемороусе.

– Гемороус – гадюка, которую видел Тремеллий.[216]

Этот ответ поверг свирепого доктора Эака в некоторое замешательство.

Урсус прибавил:

– В существовании гемороуса так же не может быть сомнений, как в существовании пахучей гиены или циветты, описанной Кастеллом.[217]

Эак вышел из затруднения, выпустив решительный заряд:

– Вот ваши подлинные, поистине дьявольские слова. Слушайте.

Заглянув в свои записи, Эак прочел:

– «Два растения, фалагсигль и аглафотис, светятся с наступлением темноты. Днем они цветы, ночью – звезды».

Он пристально посмотрел на Урсуса.

– Что вы можете сказать в свое оправдание?

Урсус ответил:

– Каждое растение – лампада. Его благоухание – свет.

Эак перелистал несколько страниц.

– Вы отрицали, что железы выдры выделяют жидкость, тождественную бобровой струе.

– Я ограничился замечанием, что, быть может, в этом вопросе не следует доверять Аэцию.[218]

Эак рассвирепел.

– Вы занимаетесь медицинской практикой?

– Я практикую в этой области, – робко вздохнул Урсус.

– На живых людях?

– Предпочитаю на живых, нежели на покойниках, – сказал Урсус.

Урсус отвечал серьезно и вместе с тем заискивающе; в этом удивительном сочетании двух интонаций преобладала вкрадчивость. Он говорил с такой кротостью, что Эак почувствовал потребность оскорбить его.

– Что вы там воркуете? – грубо сказал он.

Урсус растерялся и ограничился тем, что ответил:

– Воркуют молодые люди, старики же только кряхтят. Увы, я могу лишь кряхтеть.

Эак продолжал:

– Предупреждаю вас: если вы возьметесь лечить больного и он умрет, вы будете казнены.

Урсус отважился задать вопрос:

– А если он выздоровеет?

– В таком случае, – ответил доктор более мягким тоном, – вы также будете казнены.

– Невелика разница, – заметил Урсус.

Доктор продолжал:

– В случае смерти больного карается невежество, в случае выздоровления – дерзость. В обоих случаях вас ждет виселица.

– Я не знал этой подробности, – пролепетал Урсус. – Благодарю вас за разъяснение. Ведь не всякому известны все тонкости нашего замечательного законодательства.

– Берегитесь!

– Буду свято беречься, – промолвил Урсус.

– Мы знаем, чем вы занимаетесь.

«А я, – подумал Урсус, – знаю это не всегда».

– Мы могли бы отправить вас в тюрьму.

– Я вижу, милостивейшие государи.

– Вы не в состоянии отрицать ваши проступки и своевольные действия.

– Как философ, прошу прощения.

– Вам приписывают целый ряд дерзких суждений.

– Это страшная ошибка.

– Говорят, что вы излечиваете больных.

– Я – жертва клеветы.

Три пары бровей, устрашающе направленных на Урсуса, нахмурились; три ученые физиономии наклонились одна к другой; послышался шепот. Урсусу померещилось, будто над тремя головами трех официальных представителей науки высится один дурацкий колпак; многозначительно-таинственное бормотание этой троицы длилось несколько минут, в течение которых его от ужаса бросало то в жар, то в холод; наконец Минос, председатель, повернулся к нему и с бешенством прошипел:

– Убирайтесь вон!

Урсус почувствовал приблизительно то же, что чувствовал Иона[219], когда кит извергнул его из своего чрева.

Минос продолжал:

– На этот раз вас отпускают.

Урсус подумал:

«Уж больше я им не попадусь! Прощай, медицина!»

И прибавил в глубине души:

«Отныне я предоставлю больным полную свободу околевать».

Согнувшись в три погибели, он отвесил поклоны во все стороны: докторам, бюстам, столу, стенам, и, пятясь, отступил к дверям, чтобы исчезнуть, подобно рассеявшейся тени.

Он вышел из зала медленно, как человек с чистой совестью, но очутившись на улице, кинулся бежать опрометью, как преступник. При ближайшем знакомстве представители правосудия производят столь страшное и непонятное впечатление, что, даже будучи оправданным, человек норовит поскорее унести ноги.

Убегая, Урсус ворчал себе под нос:

– Я дешево отделался. Я – ученый дикий, они – ученые ручные. Доктора преследуют настоящих ученых. Ложная наука – отброс науки подлинной, и ею пользуются для того, чтобы губить философов. Философы, создавая софистов, сами роют себе яму. На помете певчего дрозда вырастает омела, выделяющая клей, при помощи которого ловят дроздов. Turdus sibi malum cacat.[220]

Мы не хотим изобразить Урсуса чрезмерно щепетильным. Он имел дерзость употреблять выражения, вполне передававшие его мысль. В этом отношении он стеснялся не более, чем Вольтер.

Вернувшись в «Зеленый ящик», Урсус объяснил дядюшке Никлсу свое опоздание тем, что ему попалась на улице какая-то хорошенькая женщина; ни словом не обмолвился он о своем приключении.

Только вечером он шепнул на ухо Гомо:

– Знай: я одержал победу над трехголовым псом Цербером.

7. По каким причинам может затесаться золотой среди медяков?

Произошло неожиданное событие.

Тедкастерская гостиница все более и более становилась очагом веселья и смеха. Нигде нельзя было встретить более жизнерадостной суматохи. Владелец гостиницы и его слуга разрывались на части, без конца наливая посетителям эль, стаут и портер. По вечерам в низенькой зале светились все окна и не оставалось ни одного свободного столика. Пели, горланили; старинный камин с железной решеткой, доверху набитый углем, пылал ярким пламенем. Харчевня казалась вместилищем огня и шума.

Во дворе, то есть в театре, толпа была еще гуще.

Вся публика пригорода, все население Саутворка валом валило на «Побежденный хаос», так что к моменту поднятия занавеса, иными словами – когда опускалась подъемная стенка «Зеленого ящика», все места были заняты, окна битком набиты зрителями, галерея переполнена. Не видно было ни одной плиты на мощеном дворе: сплошная масса голов скрывала все.

вернуться

214

Мандрагора или «адамова голова» – многолетнее растение с разветвленными корнями, которому в средние века приписывали чудесные свойства.

вернуться

215

Паризатида – жена персидского царя Дария II (V в. до н. э.), славившаяся жестокостью и коварством.

вернуться

216

Тремеллий Эмануил (1510—1581) – итальянский ученый, востоковед.

вернуться

217

Кастелл Эдмунд (1606—1685) – итальянский востоковед.

вернуться

218

Аэций (IV в.) – философ и богослов, родом из Сирии.

вернуться

219

Урсус почувствовал приблизительно то же, что чувствовал Иона… – По библейскому преданию пророк Иона остался невредимым, пробыв трое суток во чреве кита.

вернуться

220

дрозд роняет помет себе на беду (лат.)