Французский палач - Хамфрис Крис - Страница 34

Тайны раскрывались при каждом повороте головы. Его задача состояла в том, чтобы сделать их понятными для человека, который поместил его сюда. Для человека, который в эту минуту спускался по душным лестницам в подземелье дворца, неся в одной руке факел, а в другой, отставленной как можно дальше, — седельную сумку.

Последний пролет был особенно опасным: ступеньки осклизли и крошились, так что Чибо шел медленно. Замедлив шаг, он выровнял дыхание, а его мысли постепенно сосредоточились на внутреннем, как бывало всегда, когда он спускался в этот подземный мир, где обычные законы пространства и времени и видимые истины отменялись. Свет его факела отражался от мокрых стен, от агатовых жил, прорезавших твердый камень.

Стражник в маске с трудом повернул ключи в первой из двух дверей. Когда она наконец со скрипом открылась, Чибо попал в еще один плохо освещенный переход, в котором с каждой стороны было по три камеры. Когда он проходил мимо, внутри что-то зашуршало, но он не смог определить, кто издает эти звуки — человек или животное. Вероятно, нечто среднее между тем и другим. Обитатели этих сырых подземелий так давно не видели света, что превратились в полузверей. Чибо даже не мог вспомнить, кто они были и почему он осудил их на заключение. Однако не сомневался, что на то у него имелись вполне веские причины.

Он посмотрел в обе стороны, и из темноты в неверном свете факела блеснули звериные глаза. Что-то ударилось в дверь дальней камеры и оттуда послышалось рычанье, которое не смолкало все то время, пока он дожидался, чтобы второй безликий охранник открыл ему вторую окованную железом дверь.

«По крайней мере воды у них достаточно».

Эта мысль его позабавила. Некогда Чибо приказал, чтобы в его подземелье отвели подземную речку. Было очень утомительно тащить истерзанные тела вверх по лестницам и убирать их из дворца так, чтобы никто этого не увидел и не поднял шум. Теперь достаточно открыть люк и сбросить искалеченный труп. Он понесется по подземным речкам, пересекающим Сиену, и выплывет за многие лиги отсюда у какого-нибудь берега реки или пруда, и никто не сможет определить, откуда он появился.

Джанкарло Чибо фыркнул, и стражник, принявший это за выражение нетерпения, пробормотал какое-то извинение и начал вставлять в скважину очередной ключ. А потом вторая дверь заскрипела на ржавых петлях и впустила архиепископа в мир, который был его собственным изобретением. Возвращаясь сюда после очередного отсутствия, Чибо всякий раз испытывал гордость творца; вот и сейчас, осматриваясь, он улыбнулся.

Симметрия сводчатого зала — идеальна; однако эта красота была чистой случайностью, и света от дюжины факелов не хватало на то, чтобы озарить своды. Гораздо важнее была астрологическая ориентация помещения, чего очень нелегко добиться так глубоко под землей. Верхняя точка сводчатого помещения служила одновременно трубой, выводящей пары и дым, и силовой воронкой, втягивающей силы с небес. Непосредственно под ее центром, с точностью до волоса, располагалась стеклянная комната.

Множество слоев стекла поднимались над этим центром, создавая камеры размером в ширину ладони, наполненные осколками разноцветного стекла самой разной формы, от алмазной огранки до ромба, от треугольника до звезды. Каждая камера соединялась с водяным колесом, и каждое двигалось в соответствии с подъемом или понижением уровня жидкости в стеклянных амфорах, расположенных с каждого конца. Снаружи это казалось простым перекатыванием кусочков странной формы. Изнутри же это было калейдоскопом.

Внутри калейдоскопа находился источник жара, свечение которого можно рассмотреть сквозь двигающиеся камеры. Жар исходил от огромного котла, наполовину утопленного в пол. Невидимый источник тепла разогревал его до белого каления.

Всматриваясь в глубину странного устройства, Чибо разглядел фигуру человека, раскачивавшегося рядом с котлом.

Архиепископ нащупал под сутаной кусок лилово-желтого стекла. Как только этот странный ключ попал в неприметное отверстие, кусок стекла поднялся вверх, и, поднырнув под него, Чибо попал в многокрасочную призрачную комнату.

— Ну, Авраам, — заговорил он с пленником, — продвинулся ли ты вперед?

Старик в ермолке повернулся на звук голоса. Он слышал столько голосов, что уже не мог понять, когда говорит реальный человек, а когда — очередной голем, присланный для того, чтобы мучить его или отрывать от работы. Но потом он признал в пришедшем своего… патрона? Другого слова он подобрать не смог. Когда он в последний раз его видел? Этим вечером? Накануне? Месяц назад? В мире, где не вставало и не садилось солнце, время не имело смысла. Оно стало просто каракулей на листке с расчетами. Ему ежедневно сообщали о движении солнца и луны, потому что это было важно: невозможно найти философский камень, не имея самых точных данных.

Чибо посмотрел на своего бывшего коллегу и нынешнего пленника. Прошло уже десять лет с тех пор, как он изменил судьбу Авраама, и эти годы оказались немилостивы к иудею.

Чибо вспомнил энергичного молодого ученого, с которым познакомился. Авраам экспериментировал с различными металлическими сплавами для создания удивительных ювелирных изделий, а на доходы от них удовлетворял свою главную страсть — исследование тайн алхимии. Поначалу они работали вместе, делясь радостями открытий. Каких успехов они достигли! Они во многом превзошли Парацельса из Базеля и Аполлония из Виттенберга. Но в один прекрасный день Авраам захотел отвезти свою дочь к родне в Венецию: его огорчало, что она растет вне их веры. Чибо не мог быть уверен в том, что его коллега вернется, а ему необходимы были знания иудея, которые во многом превосходили его собственные. И Чибо заточил тело Авраама в этом стеклянном мире, а его разум — в опиумной трубке: неизбежная мера после того, как дочери удалось бежать и Авраам начал бунтовать.

Авраам состарился под действием дурмана, усугубленного жаром и испарениями от тигля, за которым он постоянно следил, отсутствием свежего воздуха и солнечного света. Его мир сузился до размеров этого калейдоскопа, который Чибо изобрел для того, чтобы он соединялся с действием опиума и помогал концентрировать блестящий ум ученого. Удивительные вещи происходили в этом магическом помещении, ибо Чибо знал: алхимия — это нечто большее, нежели просто наука.

Он бросил на стол седельную сумку.

— Я принес тебе кое-что, что может оказаться полезным, — сказал архиепископ Аврааму. — Давай, открой ее.

Он хотел отвернуться — и не смог, только отступил на шаг. Иудей медленно развязал тесемки, одну за другой. Когда он засунул руку внутрь и замер, Чибо содрогнулся, ожидая, что Авраам в ужасе отшатнется от одного только прикосновения. Однако тот осторожно извлек бархатный мешочек и положил его на единственное свободное место стола, заваленного гороскопами и приборами. Алхимик просто сидел и смотрел на оказавшийся перед ним предмет.

— Ну же! — У архиепископа сорвался голос. — Вынь ее.

Шестипалая кисть была послушно извлечена на свет, и оба ахнули.

Рука Анны Болейн не шевелилась, как в каюте корабля, но и не казалась совершенно неподвижной. Авраама поразило количество пальцев, Чибо — вид кисти, изменившийся за эти недолгие четыре дня. Тогда на ней кровоточила рана: стрела пробила кожаную сумку и вонзилась в плоть. У живого человека такая язва зарастала бы несколько недель и сохранился бы шрам. Тем не менее от нее не осталось и следа: на розовой гладкой коже — ни малейшего изъяна. То же самое произошло с запястьем, там, где меч отсек кисть от руки. Только розовая и здоровая плоть.

Возгласы изумления растаяли в воздухе, и опять повисло молчание. Наконец Авраам устало проговорил:

— Ох, Джанкарло, что ты вытворил на этот раз?

Архиепископ не выносил критики. Он всегда прав, вот и все. Но почему-то здесь, в мире, где не существовало времени и где он оказался рядом с единственным человеком, которого считал себе ровней, он почувствовал необходимость в каких-то объяснениях.