Золото собирается крупицами - Хамматов Яныбай Хамматович - Страница 5

Нигматулла стоял бледный и дышал тяжело, как загнанная лошадь.

— Я сам не помню… — хрипло выдохнул он. — Этот звереныш обозвал меня вором!..

— Ты сам зверь — посмотри на себя!

— Ты лучше скажи, Кулсубай, где ты пропадал? — сурово оборвал Нигматулла.

Кулсубай присел на корточки перед мальчиком, стал вытирать подолом рубахи его окровавленное лицо, но в глубине леса послышались чьи-то голоса, хруст веток, и он выпрямился.

— Пойдем, а то нам несдобровать! — Нигматулла потянул его за рукав.

Кулсубай вздохнул и, не говоря больше ни слова, зашагал в лес следом за товарищем…

Они уже не видели, как выбежал на поляну Хайретдин и за ним еще двое мужиков. Едва старик увидел лежавшего в траве сына, как ноги его подкосились, он упал на колени и закричал в голос:

— Гайзулла! Боже мой!.. Сыночек!.. Да кто же это тебя?

Мальчик зашевелился и, не открывая глаз, испуганно забормотал, как во сне:

— Не убивай меня! Не убивай!.. Я отдал тебе все, хозяин горы!.. Не убивай!

Хайретдин заплакал, слезы брызнули из глаз, смочили бороду, падали на залитое кровью, распухшее лицо сына.

— О аллах! Чем прогневил я тебя? Чем прогневил тебя мой мальчик?..

Он причитал и раскачивался, как на молитве, горе его было безутешным. Два мужика, стоявшие рядом, подождали, когда он выплачет свои обиды, потом один из них, высокий, сутулый, опиравшийся на суковатую палку, сказал:

— Хайретдин-агай, перестань! Не забывай, что ты мужчина! И нужно быстро сладить носилки из веток и нести сына домой!

— А я бы сразу показал его курэзэ! — сказал низенький и рябой. — Знахарь найдет снадобье и вылечит Гайзуллу!..

— Где твой топор? — спросил высокий. — Я буду рубить ветки…

Он огляделся, увидел в траве топорище, нагнулся, чтобы взять его, но вместо топора поднял тряпичный узелок.

— Что ты там нашел? — спросил рябой.

— Какой-то камень, — ответил высокий и вдруг, развернув, сунул узелок в карман.

— Покажи, покажи, не прячь!

— Да чего ты привязался! На что тебе этот камень?

— А если это деньги — тогда на троих!

Голоса спорщиков доходили до Хайретдина глухо, как сквозь вату, пока он наконец, не догадался, о чем они кричат.

— Неужели вы не видите, что сделали с моим сыном из-за этого самородка? Вы тоже хотите, чтобы аллах покарал вас?

Он не успел договорить, как рябой бросился на высокого, и оба они повалились на землю. Они ругались, хватали друг друга за горло, рвали с треском рубахи.

— Вы сошли с ума!.. Выродки! Свиньи! — кричал Хайретдин. — Вы забыли про аллаха!..

Самородок переходил из рук в руки, и тот, кто завладел им, пытался убежать, но не делал и трех шагов, как другой сбивал его с ног, и они снова, хрипя и задыхаясь, катались по траве. Но вот самородок, выбитый ударом ноги, отскочил в сторону, упал прямо возле мальчика, и Хайретдин схватил его.

— Камень нашел Гайзулла! — закричал он. — И вы не получите его!.. Я завтра же отнесу его Галиахмету-баю… Бедному мусульманину золото ни к чему! Посмотрите на себя — вы забыли, что вы люди, что у вас есть жены и дети!..

Мужики поднялись и стояли перед ним в разорванной одежде, с окровавленными носами и пристыжено слушали его.

— Ты сам очумел, старик! — прохрипел сутулый — Разве мало Галиахмету-баю того, что у него есть? Разве наши дети не хотят есть досыта и ходить не в лохмотьях?

— Они хотят есть и ходить чисто, — степенно отвечал Хайретдин. — Но они должны добыть это трудом и потом…

— Ну что ж, — мрачно протянул рябой. — Ни кому так никому… Добром ведь мы не разделимся… Пускай бай еще больше растолстеет, а мы проживем и так…

Хайретдин связал веревкой ветки, настелил на две длинные палки, осторожно уложил мальчика, сунув ему под голову чекмень, они бережно подняли носилки и тихо пошли через сумеречный лес.

Но едва миновали поляну и вышли на опушку леса, как Хайретдин вспомнил о телятах и чуть не застонал:

— О аллах!.. И как это выскочило у меня из головы? Я совсем потерял ум!.. Бай не простит нам до конца жизни, если пропадет хотя бы один теленок!.. Несите Гайзуллу домой, а я побегу собирать стадо!..

Он положил самородок в карман, сунул за пояс топор и побрел обратно в темнеющий лес.

Пала вечерняя роса, и трава хлестала по ногам, хлюпала, как вода. Смолкли птицы, лес насупился, испуганными тенями заметались среди деревьев летучие мыши, тонко и нудно заныли комары.

Хайретдин шел в глубину леса, не испытывая страха, равнодушный к тому, что может случиться с ним, думал о мальчике, и душа его болела и болела, не утихая…

2

Нигматулла бежал за товарищем, задыхаясь и обливаясь потом. Но тот вышагивал, не разбирая тропинки, лез напролом через кусты, не передыхая, не останавливаясь.

— Постой, куда ты несешься?

— На блины к теще! — не оглядываясь, бросил Кулсубай.

— Давай переведем дух! — просил Нигматулла. — Как раз место удобное — отсюда с пригорка всех увидим, а нас никто…

Кулсубай, наконец, остановился, обвел взглядом погружавшуюся в сумерки рощу и опустился на землю, лег, опрокинувшись навзничь. В темнеющей глубине неба плыли рассеянные хлопья облаков, высыпали первые робкие звезды.

Некоторое время оба молчали, потом Нигматулла заерзал, подвинулся в сторону; слышно было, как он шуршит ветками.

— Может быть, ты сходишь и поглядишь, что там делается, — неуверенно проговорил он.

— А сам труса празднуешь? Поджилки трясутся? — Кулсубай положил голову поудобнее, потянулся. — Нет уж, заварил кашу — сам и расхлебывай!

Обеспокоенный каким-то шумом, Нигматулла поднялся, долго и напряженно вслушивался.

— Там драка! Погляди! Себя не жалеют, пря мо насмерть сцепились… Из-за чего бы?

— А тебе уж не терпится, если люди где друг другу горло перегрызают? У самого кулаки чешутся?.. Мало тебе, что мальчишку ни за что ни про что покалечил…

— Дался тебе этот сопляк!.. Заживет все на нем, как на щенке… Да и кто он тебе — сын или брат, что ты жалеть его начал?

— Молокосос ты еще, Нигматулла… Вырос, а ума не вынес!.. А если бы у тебя сын был и его так изувечили, что бы ты сказал? Ребенка избить — много сил и храбрости не надо!..

— Ладно, замолчи! — раздраженно крикнул Нигматулла. — Привязался, впился, как клещ, не отдерешь!.. Дай послушать!

С далекой поляны сквозь устоявшуюся вечернюю тишину доносились неразборчивые крики.

— Кажется, делят что-то… Нет, я схожу погляжу, — не вытерпел Нигматулла. — Подождешь? Я мигом!.. Может, клад нашли?..

— Иди, иди, понюхай, чем там пахнет! — насмешливо протянул Кулсубай. — Без тебя они не сумеют все поделить поровну!..

Нигматуллы долго не было. Шум на поляне утих, загустели сумерки. У Кулсубая уже стали слипаться глаза, когда поблизости затрещал валежник и, как кошка, упала серая войлочная шляпа.

— Эх, прозевали!.. — Нигматулла повалился рядом с Кулсубаем и уперся кулаками в землю.

— Что, без тебя обошлись? — весело рассмеялся Кулсубай. — Ай-яй-яй! Как же так? Неужто даже и дыры от камзола не досталось?

— Брось шутки шутить! — Узкие глаза Нигматуллы сверкнули, как лезвие сабли, лицо исказила злобная гримаса. — У мальчишки в тряпке золото было!

— И много там было золота?

— Самородок! Больше овечьей головы!

— Ну да? Вот так-так! Как же ты такого большого ягненка не приметил? Ах, да, я ведь и забыл, у тебя что-то глаза к старости плохо видеть стали!

— Не веришь? Так пойди сам спроси!

— Да откуда у малайки столько золота?

— Нашел, наверное, где-то тут, пока своих телят пас…

— Да-а, крупный куш мы проворонили с то бой! — Кулсубай встал, прошелся, разминая ноги. — Надо бы приласкать мальчишку, а ты его чуть на тот свет не отправил… Нашел с кем связаться, дурная башка!

— Хватит меня на чурки распиливать, и без тебя тошно! — Нигматулла пососал большой палец правой руки, подул на него, сунул под мышку. — Наверно, до кости прокусил, паршивец, — мочи нет, как болит…