Русские инородные сказки - 6 - Фрай Макс - Страница 4

— Извини.

Последний стежок. Узелок — закрепить нитку под ухом, оборвать нить. Синюю иголку воткнуть в подушку, кошкам бросить серебряный клубок, чтоб играли подальше от черной лужи.

Нет, я вымою сама. Ну иди уже, иди. Связался с ведьмой. Проваливай. Поезжай туда, где ничего не заметят. Люби и не оставляй, это ты правильно догадался.

Знаешь, смотрюсь в зеркало — так некрасиво…

Подари мне свитер с высоким воротом?

МАРИНА ВОРОБЬЕВА

ДОМ ЗА ОЛИВКОВОЙ РОЩЕЙ

Послушай, видишь этот дом? Тот дальний, в самом низу? Вот, смотри налево, в просвет между оливами. Там крыша еще наполовину развалилась. Видишь? Вот там и жил наш Ро.

Его звали просто Ро и никто не знал, то ли он Рон, то ли Рои, то ли вовсе Роджер, его папа, говорят, был из Америки. Домики в деревне стояли на склоне горы, теснились рядышком, терлись черепичными крышами при сильном ветре, прижимались друг к другу, толкались, перешептывались.

Люди жили примерно так же, как и дома, деревня все же. И не просто деревня, а альтернативный мошав, то есть жили в нем вегетарианцы, каждый второй лечил-ведьмачил. А кто не умел, были просто художниками и ели мясо в ресторанчиках в соседних деревнях. Потом от них долго пахло мясом, тушенным с чесноком и заатором в глиняном горшочке, но им никто ничего не говорит: что с них взять, пусть живут.

Ро жил один за оливковой рощей, красная крыша его дома трескалась и распадалась, роняла черепицу, не знала, о чем шепчутся другие крыши на ветру, и выглядела запущенной.

Ро со всеми вежливо здоровался, когда сталкивался в роще или в горах, но дальше разговор не шел. Он только улыбался в ответ и, вежливо кивая в ритм собеседнику, пятился назад, увеличивал расстояние и постепенно исчезал, собеседник не успевал даже обидеться.

Ро тоже когда-то занимался чем-то альтернативным и даже преподавал в известном колледже в городе, но несколько лет назад все забросил, разобрал свой дом на склоне горы и перенес его за рощу. Народ в деревне был ко всему привычный, жаловаться властям на захват ничьей земли никто не стал, так Ро стал жить один.

Люди шептались, спрашивали друг друга, но никто ничего толком не знал, так и привыкли. Говорили, правда, что подслеповатая Лея-гадалка, та, которая всегда в очках с толстой оправой в пол-лица, нагадала ему, что он полюбит и погибнет, но Лея только отворачивалась, все сами не дураки, знают, что тайна клиента — единственное, что в деревне свято.

Женщин красивых много было в деревне, Ро ходил к рыжей Дафне, пока за рощу не отселился, бестолковая эта Дафна, художница, да и мясом пахнет, зато глаза как у кошки в темноте, а волосы еще ярче сияют медью и золотом. У Дафны и Ро все было как-то тихо, без истерик и страстей, ходили друг к другу в гости в свободное время, дела не забрасывали, иногда еще по горам вместе гуляли, на водопады ездили, кто их знает куда еще.

Никто и не верил, что такой спокойный и знающий человек, как Ро, может довести себя до гибели, а тем более никто не верил, что он обратится к гадалке Лее — она окончила курсы для скучающих домохозяек, желающих стать гадалками на зависть соседкам, носила браслеты по локоть и громко дребезжала медью, когда шла по деревне, поэтому не встретиться с ней лишний раз было делом простым. Как это чучело взяли в мошав, кто за нее попросил — неизвестно. Одно дело безобидных мясоедов-художников принимать, чтобы клуб красиво оформили и клиентов галерейками привлекали, а другое — темную гадалку. Ну да ладно, не о том речь.

Как отселился Ро за оливковую рощу, собрал заново свой дом, как из лего, только один рабочий с ним работал, многие предлагали Ро, пока дом строится, ночевать у них, на обед-ужин звали, деревня все же, зачем на улице палатку ставить, когда вокруг все свои. Ро улыбался, благодарил и шел в свою палатку, дней через пять и приглашать перестали.

А через несколько месяцев почти забыли о нем, на работу Ро ездить перестал, клиентов не принимал, на что жил, непонятно. Называли его теперь за глаза не иначе как Сумасшедший Ро, а такое название у альтернативщиков надо заслужить, для них любой завих — норма.

То, что он не разговаривал ни с кем, ничего целыми днями не делал и рысь себе завел, в нашей деревне на великую странность не потянет, и не таких видали. Никто и объяснить не мог, почему Ро прозвали сумасшедшим, хотя объяснять в нашей деревне умеют, и про жизнь и про смерть все по полочкам разложат. Ро везде со своей рысью ходил, или это кошка была такой странной породы — откуда у нас тут рысь в Галилее? Воротником на нем сидела кошка-рысь — куда бы Ро ни шел, всё с ней, даже на велосипеде с ней ездил, — сидела на шее, когтила нежно, не насквозь, не боялась.

— Слезай оттуда, киска, ну слезай, не уходи от меня! Меня же только одну ночь не было, что ты, и вот я вернулся. Ну слезай, ужин готов, ну, кис-кис!

Рысь только перебралась повыше и смотрела вниз, как божество на грешника, и была похожа на обиженную домашнюю кошку, которую только что щелкнули по носу газетой. Вдруг рысий взгляд застыл, она распушилась, подняла зад и стала вытанцовывать твист. Покрутила попой, передними лапами и приготовилась к прыжку.

Человек среагировал быстро, отскочил от дерева метра на полтора. Рысь поняла, что промахнется и в последний момент затормозила, уцепившись всеми когтями за ветку.

Рысь метнулась на верхушку и исчезла в листве. Человек отошел от дерева еще чуть подальше, отслеживая движения под листьями кроны.

Кошки не прощают, рыси не прощают, кошки мстят, думал Ро и все бормотал-нашептывал: кис-кис-кис.

Из-под листвы, с самой верхушки, как из-под неба, вдруг свисла женская нога — белая и неуклюжая, потом промелькнула вторая, и женщина соскользнула вниз по стволу — слишком быстро — почти упала.

Лея-гадалка терла то исцарапанные белые ноги, то ушибленную спину, то пыталась вдруг распутать серые слипшиеся волосы и всхлипывала: меня никто… — и дует на царапину, — не любит! — никто! — Волосы не поддавались и не распутывались.

Ро заставил себя подойти: ты же всегда лечил, тебе не может быть противно — только бы не переломы, придется тащить ее к себе; Ро берет Лею за руку, Лею-гадалку, браслеты отзываются медным перезвоном, Ро отодвигает липкую прядь с ее лба, на ухе кисточка, пушистая рысья кисточка, киска, кис-кис, ты моя киса, пойдем домой, — ты был у этой суки, у этой рыжей суки, — пойдем, киска, пойдем, ужин готов.

Из сада запахло ночными цветами. У Гилы кружилась голова от ароматических свечей, теперь еще и цветы.

И в кастрюльке варятся слишком пахучие травы.

— Ну что, Гила? Такая вот история.

— А что было потом с Ро? Он живет… в деревне? Где он?

— Где-где… Ты лучше скажи, не передумала? А то приворот — это такое дело, сама понимаешь… — Женщина помешивала травы в кастрюле, браслеты на ее руке тихо звенели.