Что-то страшное грядёт - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 1

1

Рэй Дуглас Брэдбери

Что-то страшное грядёт

С благодарностью ДЖЕНЕТ ДЖОНСОН,

которая учила меня, как писать рассказы,

и СНОУ ЛОНГЛИ ХАУШУ,

который учил меня поэзии в средней школе в Лос-Анджелесе давным-давно,

а также ДЖЕКУ ГАССУ,

который помогал мне писать этот роман не так давно

Человеком владеет любовь, а любит он то, что уходит.

У. Б. Ейтс

Потому что они не заснут, если не сделают зла; пропадает сон у них, если они не доведут кого до падения; ибо они едят хлеб беззакония и пьют вино хищения.

Притчи, гл. 4, 16—17

Мне неизвестно толком, чем все это кончится, но что бы там ни было, я иду навстречу концу смеясь.

Г. Мелвилл, «Моби Дик»

ПРОЛОГ

Начнем с того, что стоял октябрь, неповторимый месяц для мальчишек. Конечно, все месяцы неповторимы. Но бывают получше, бывают похуже, как говорят пираты. Возьмем сентябрь — плохой месяц, начало учебного года. А теперь август — хороший месяц, учебный год еще не начался. Июль, нет сомнения, просто отличный месяц, школа где-то за горизонтом. Июнь — тут уж всякому ясно, июнь лучше всех: двери школы распахиваются настежь, и до сентября не меньше миллиона лет.

Вернемся, однако, к октябрю. Уже месяц, как начался учебный год, и вы трусите не спеша, не чувствуя тугих вожжей. Есть время подумать о том, каким мусором вы украсите крыльцо старика Прикетта, или о косматом костюме, который наденете в последний вечер месяца по случаю праздника Христианского союза молодых людей. А ближе к двадцатому числу, когда отовсюду тянет запахом дыма, когда небо в сумерках оранжевое и пепельно-серое, вам начинает казаться, что уже никогда не наступит Хэлоуин — Канун Дня Всех святых — и вы не увидите летящих помельев, и не услышите мягкого хлопанья простыней на каждом углу.

Но в один странный, бурный, мрачный, нескончаемый год Хэлоуин наступил рано.

В том году Хэлоуин наступил 24 октября в три часа пополуночи.

В это время Джеймсу Найтшейду, проживающему на Оук-стрит, 97, было тринадцать лет одиннадцать месяцев и двадцать три дня. Его соседу, Вильяму Хэлоуэю, было тринадцать лет одиннадцать месяцев и двадцать четыре дня. Близился четырнадцатый день рождения обоих; до него было буквально рукой подать.

Именно в эту октябрьскую неделю они вдруг повзрослели и потом уже никогда не были такими юными…

I. ПРИБЫТИЯ

Глава первая

Продавец громоотводов прибыл перед самым началом грозы. В поздний октябрьский пасмурный день он шел по улицам Грин-Тауна, штат Иллинойс, опасливо оглядываясь назад через плечо. Где-то совсем недалеко чеканили землю могучие молнии. Где-то громогласно заявляла о себе гроза, подобная огромному зверю с устрашающими клыками.

Так и шел продавец, бренча и звякая большой кожаной сумкой, в которой лежали куски скобяной мозаики, лежали незримые, но внятные всякому, кто у своих дверей слышал его призывы. Шел, покуда не остановился перед газоном совсем необычного вида.

Нет, с травой все было в порядке. Но — продавец поднял взгляд — наверху пологого откоса примостились двое мальчишек. Схожие между собой ростом и сложением, они вырезали деревянные свистульки, толкуя о былом и о будущем, вполне довольные тем, что за лето на каждом движущемся предмете в Грин-Тауне отпечатались их пальцы, а с начала учебного года их пятками помечены все тропы отсюда до реки и оттуда до озера.

— Привет, парни! — крикнул человек в одежде цвета грозового облака. — Родители дома?

Мальчишки отрицательно мотнули головами.

— А у самих деньги есть?

Мальчишки отрицательно мотнули головами.

— Так…

Продавец громоотводов сделал несколько шагов, остановился, и плечи его поникли, словно он вдруг ощутил на затылке взгляд окон соседних домов или холодного неба. Он медленно повернулся, принюхиваясь к воздуху. Осенний ветер теребил ветви голых деревьев. Солнечный луч, пробившись сквозь щелочку в облаках, позолотил уцелевшие листья на дубе. Но солнце скрылось, золото было прожито, небо нахмурилось, продавец стряхнул с себя чары и двинулся вверх по откосу.

— Мальчик, — сказал он, — как тебя зовут?

И первый мальчик, светлый блондин, зажмурил один глаз, наклонил голову набок и устремил на продавца громоотводов взгляд другого глаза — ясного, яркого и чистого, как капля летнего дождя.

— Вилл, — ответил он. — Вильям Хэлоуэй.

Вестник грозы повернул голову.

— А тебя?

Второй мальчик даже не пошевельнулся; лежа ничком на осенней траве, он размышлял, стоит ли назваться. Его густые, непокорные каштановые волосы блестели на свету, точно вощеные. Глаза цвета зеленоватого горного хрусталя были обращены куда-то в глубины собственного я. Наконец он небрежно сунул в рот сухую травинку.

— Джим Найтшейд, — сообщил второй мальчик.

Продавец громоотводов кивнул так, словно ему это наперед

было известно.

— Найтшейд. Необычная фамилия.

— И самая подходящая, — заметил Вилл Хэлоуэй. — Я родился тридцатого октября, когда до двенадцати ночи оставалась одна минута. Джим родился в двенадцать часов одна минута, стало быть, тридцать первого октября.

— Хэлоуин, — добавил Джим.

И в том, как это было ими сказано, содержалась вся повесть о жизни двух мальчуганов, гордящихся своими родительницами, двумя соседками, которые вместе поспешили в родильный дом и с промежутком в секунды произвели на свет сыновей — одна светлого, другая темного. У мальчиков повелось вместе отмечать день рождения. Каждый год Вилл в двенадцать без одной минуты зажигал свечки на торте. В первом часу, едва начинался последний день месяца, Джим задувал их.

Вот что взволнованно поведал Вилл. Вот что молча подтвердил Джим. Вот что услышал подгоняемый грозой и нерешительно стоящий на газоне продавец громоотводов, переводя взгляд с одного лица на другое.

— Хэлоуин. Найтшейд. Нет денег, говорите?

Продавец, жертва собственной добросовестности, порылся в своей кожаной сумке и выхватил из нее железную штуковину.

— Берите, бесплатно! Почему? В один из ваших домов ударит молния! Без этого стержня — трах! Огонь и пепел, головешки и зола! Держите!

Продавец бросил им громоотвод. Джим не пошевельнулся. Но Вилл поймал стержень и ахнул.

— Ух ты, какой тяжелый! И странный на вид. Никогда еще не видел такого громоотвода! Погляди, Джим!

И Джим наконец потянулся, словно кошка, и повернул голову. Его зеленоватые глаза сперва расширились, потом сузились.

Верхушка громоотвода была выкована в виде полумесяца-полукреста. Вдоль стержня припаяны какие-то висюльки и завитушки. Сам стержень был испещрен гравировкой, знаками диковинных наречий, словами, об которые можно сломать язык, вывихнуть челюсть, цифрами и числами непостижимой величины, пиктограммами в виде насекомых тварей — сплошные щетинки, усики и жвалы.

— Этот вот египетский. — Джим носом указал на припаянного к стержню жука. — Скарабей.

— Точно, парень!

Джим прищурился.

— А вон то — финикийские каракули.

— Верно!

— Для чего? — спросил Джим.

— Для чего? — повторил за ним продавец. — Зачем понадобились египетские, арабские, эфиопские, индейские письмена? А ты скажи мне, на каком языке изъясняется ветер? Какой национальности гроза? Где родина дождя? Какого цвета молния? Куда уходит гром, когда замирает? Вы должны владеть всеми наречиями, парни, во всех оттенках и разновидностях, чтобы, когда понадобится, усмирить огни святого Эльма и шары голубого огня, что рыскают по земле точно шипящие кошки. Во всем мире только мои громоотводы слышат, осязают, узнают и шугают любую грозу, откуда бы она ни явилась. Нет такого чужеродного громового раската, который не мог бы утихомирить этот стержень!