Мари Галант. Книга 1 - Гайяр (Гайар) Робер - Страница 39

– Прислушайтесь! – посоветовал помощник. – Хорошенько напрягите слух, прошу вас… Уж мне не привыкать к сражениям, и я, слава Богу, способен узнать пушечный выстрел!

Гибким движением, на которое, казалось, он неспособен из-за тучности, да и вид у него был сонный, Лефор поднялся на ноги. Как и советовал Шерпре, он прислушался; отец Фовель последовал его примеру. Однако они так ничего и не услышали.

Лефор покраснел от злости.

– Отец мой! – приказал он. – Уймите этих певцов и крикунов! Прекратите музыку и барабанный бой, а если кто-нибудь окажет неповиновение, снесите ему башку так же вежливо, как я сделал бы сам, имей я на это время!

Но монах не двинулся с места. Он лишь задрал сутану, выхватил из-за пояса пару голландских пистолетов и разрядил их в небо. Как по мановению волшебной палочки, наступила полнейшая тишина. Но продолжалась она недолго.

Вскоре флибустьеры стали сбегаться со всех сторон: с берега реки, со стороны холма и из зарослей. Последние побросали негритянок с задранными юбками и примчались поглядеть, что происходит. Другие флибустьеры, сморенные усталостью, лишь ворочались на песке, не желая просыпаться.

– Тихо! – взвыл Лефор. – Тихо! Слушайте все! Вскоре он убедился, что Шерпре не ошибся.

Издали, подобно громовым раскатам, доносился глухой рокот, но это была не буря, так как разрывы слышались с равными промежутками и отдавались эхом в вечернем воздухе.

– Тысяча чертей и преисподняя! – выругался капитан. – Бой идет по ту сторону залива. Кажется, у Валунов…

Он взглянул на Шерпре, медленно приблизился к нему и, насмешливо ухмыляясь, сказал:

– Черт побери, господин помощник! Не удивлюсь, если папаше Лашапелю дают жару ваши пресловутые французские корабли! Странные что-то эти французы! С какой стати им охотиться за славными флибустьерами?!

Шерпре лишь едва заметно пожал в ответ плечами. Он составил свое мнение и не отказался бы от него ни за что на свете, чего бы ни сказал сейчас капитан!

– Осторожность… – торжественно начал было отец Фовель.

– При чем тут осторожность! – воскликнул Лефор. – Кто говорит об осторожности, когда атакован наш товарищ? Кто хочет отступить? Пусть назовет свое имя и, черт возьми, убирается! Он может быть уверен, Ив Лефор скоро даст ему понюхать пороху!

– Полегче, сын мой, прошу вас, – продолжал монах. – Я как раз хотел сказать, что из осторожности нам следует выйти в море и приготовиться к любым неожиданностям!

– Выйти в море! – презрительно бросил Лефор. – Хотел бы я посмотреть на смельчака, способного в такую ночь, когда и кошка мышку не увидит, провести нашу «Пресвятую Троицу» между песчаных банок, зовущихся Зубами!

Он посмотрел на святого отца, на Шерпре, затем обвел взглядом сбежавшихся матросов.

– Если среди вас есть такой, что способен вывести судно, не царапнув килем и не сев на мель, передаю ему командование судном! Думаю также, что все согласятся отдать ему десятую часть своей добычи, которую мы в следующий раз захватим!

Было совершенно очевидно, что в наступившей темноте всякий маневр исключается: залив был полон песчаных банок и опасных мест, почему никто и не ответил.

– В таком случае, – снова обратился капитан к своим флибустьерам, – не стойте столбами. Быстро за работу!.. Зарядите ружья. Десять человек – в шлюпку, живо! Я сказал: десять! Крикун, вы – за главного! Поднимитесь со своими десятью агнцами на борт судна и возьмете столько гранат и бочонков с порохом, сколько сможете увезти. Прихватите также достаточное количество запалов. Те, что останутся здесь, пусть приведут в порядок свои мушкеты, чтобы не было осечек, когда дойдет дело и до них.

Он полуобернулся и поискал в толпе знакомое лицо. Задержался взглядом на пирате по прозвищу «Канат»: тот был длинный, тощий, белобрысый, как северянин. Благодаря длинным ногам приобрел он репутацию самого шустрого скорохода на всем острове.

– Канатик, милейший! – сказал ему капитан. – Пока мы будем заниматься маневрами, ступайте взглянуть, что происходит в окрестностях залива Валунов. Если бой идет на суше, постарайтесь передать капитану Лашапелю, что он может на нас рассчитывать. Но если бой идет в море, вы, не отвлекаясь на фейерверк, вернетесь сюда еще быстрее… Вперед!

Матросы расходились по местам, указанным Лефором. Шлюпку спустили на воду. Отец Фовель снова зарядил пистолеты и теперь с хитрым видом похлопывал себя по животу.

Негритянки, без сомнения, поняли, что происходит: они дрожали от страха. Теперь и речи быть не могло о том, чтобы резвиться в прибрежных зарослях: обезумевшие женщины жались друг к другу, вращая выпученными глазами и сверкая в ночной тьме белками.

С этой минуты никто из флибустьеров не замечал присутствия женщин. Чувствуя близкую опасность, люди хватались за оружие. Там и сям еще храпели на песке флибустьеры, сраженные крепкими напитками, слишком сытным угощением и жарой.

Лефор принялся их расталкивать. Одного пытался разбудить ударами сапога в поясницу, другому выливал на голову ковш воды.

Постепенно люди вышли из оцепенения. По немногим услышанным ими словам они догадались о том, что произошло, и принялись за работу, за исключением одного, которого окончательно сморил сон, и он лишь рыгнул в лицо капитану, когда тот попытался его разбудить. После этого он заворочался, ругаясь так, что едва не вогнал в краску отца Фовеля, а того, как известно, пронять было нелегко. Видя это, Лефор схватился за пистолет и выстрелил над самым ухом матроса. Пират вскочил как ошпаренный.

– Слева по борту судно! – смеясь до слез, выкрикнул капитан.

Флибустьер дальше слушать не стал. Он уже стоял на ногах, потрясая мушкетом. Однако прошло еще несколько минут, прежде чем он понял: речь идет не о морском сражении, а об осаде их лагеря на суше.

В этот момент вернулась шлюпка, груженная порохом и мушкетами. Капитан обратил внимание на негритянок и знаком приказал им занять место в шлюпке, как только ее разгрузят, а затем поручил Крикуну препроводить женщин на борт судна: на суше они бы только мешались под ногами.

Каждый занял свое место, покуривая или потягивая крепкие напитки, как вдруг опустилась ночь. Необычайная тишина царила в заливе Железных Зубов, где всего час назад бушевала дьявольская оргия.

Шерпре высчитал, что Канату, бегавшему быстрее зайца, понадобится совсем немного времени, чтобы вернуться из залива Валунов. Но никто не проявлял беспокойства, так как, по существу, для этих людей повседневная жизнь заключалась в том, чтобы пировать да воевать. Единственное, что их огорчало: вряд ли они могли на сей раз рассчитывать на хорошую добычу.

Канат еще не вернулся, когда Шерпре, внимательно следивший за морем, подошел к Лефору и как всегда не торопясь проговорил замогильным голосом, будто доносившимся из трюма:

– Если не ошибаюсь, вон там в море показался кормовой фонарь.

Он указывал рукой вдаль. В небе одна за другой зажигались звезды, луна струила холодный свет. Для этого часа ночи было довольно светло и можно было разглядеть оснастку «Пресвятой Троицы», прятавшейся в скалах. Вдали продолжали грохотать пушки, временами небо ярко озарялось: плохо заряженная каронада выплевывала в воздух частью не сгоревший порох.

– Я бы скорее принял это за фосфоресцирующую рыбку, – возразил капитан, – что-то бледноват ваш кормовой фонарь, господин де Шерпре!

– Просто он зеленого цвета, – настаивал моряк, – и, если зрение меня не обманывает, скажу вам, что это трехмачтовик, фрегат, цепляющий носом каждую волну. По огню вижу, это флагманский корабль, который готовится лечь в дрейф…

Их разговор оказался услышан. Матросы столпились вокруг капитана и его помощника и вполголоса повторяли, что тоже видят свет, о котором говорил Шерпре.

Лефор долго молчал. Наконец он объявил:

– Мне понадобится хороший канонир на борту «Пресвятой Троицы». Глупо не воспользоваться пушками нашего судна, пусть даже в том положении, в каком мы оказались. Если бы наш монах не перебирал сейчас четки, тряся головой, как умирающий козел, я послал бы его…