Мастер-снайпер - Хантер Стивен - Страница 16

Но будет ли «Вампир» работать при сорока килограммах?

Это был совершенно другой вопрос, и, хотя положение Фольмерхаузена официально требовало от него оптимизма, в глубине души его терзали глубокие сомнения.

При сорока килограммах?

Безумие. Это невозможно без значительного ухудшения технических характеристик устройства. Но конечно же, никто не спорит с СС. Все улыбаются, делают все возможное и надеются на удачу.

Но сорок килограммов? Зачем? Неужели они планируют сбрасывать его с самолета? Тогда устройство все равно разобьется, а амортизация удара в спецификации заложена не была. Фольмерхаузен по своей инициативе пошел к Реппу.

— Господин оберштурмбанфюрер, не могли бы вы указать мне хотя бы некоторые причины, требующие ограничения веса?

— Извините, господин инженер-доктор, — холодно ответил Репп. — Таковы тактические требования, только и всего. Кто-то же должен таскать эту чертову штуку.

— Но ведь несомненно есть машины, которые…

— Сорок килограммов, господин инженер-доктор. После этого у Ганса-жида начались ночные кошмары.

Пища у него в животе бурлила и бунтовала. Он работал с какой-то одержимостью, командовал своими людьми, как тиран, требовал от них невозможного. Однажды он услышал, как кто-то из подчиненных пошутил: «Это не Ганс-жид, а Аттила-варвар». Несмотря ни на что, начиная с 1933 года он все же дошел до нынешнего положения; этот путь был сложным, полным ложных стартов и упущенных возможностей, предательств и разочарований, несправедливых обвинений и заговоров против него, долгов, заставлявших его унижаться перед другими. Но больше, чем что-либо на свете, его преследовала тень 1933 года. «Последний год, когда я был действительно счастлив, — говорил он сам себе, — после чего все и началось».

Начальный год — для «Вампира», для Куцхера, для Германии. Но в то же время и год завершающий. Это был последний год, когда Фольмерхаузен занимался физикой, а он любил физику, его склад ума прекрасно подходил для этой науки. Но уже в следующем, 1934 году физика была официально объявлена еврейской наукой, такой же полурелигией, как и фрейдизм, полной каббалы, ритуалов и пентаграмм, и молодые блестящие арийские головы, в том числе Фольмерхаузен, были вынуждены обратиться к другим областям деятельности. Многие, причем не только евреи, покинули Германию; они оказалась счастливчиками. Для тех, кто остался, выбор был невеселым. Дицл занялся аэродинамикой, Штосселъ вернулся к химии, Ланге вообще оставил науку и стал партийным интеллектуалом. Фольмерхаузен тоже чувствовал, что его вынуждают к кардинальной перемене рода деятельности, перемене смелой и необычайно резкой, что ему совсем не нравилось. Он вернулся в Технологический институт и стал инженером-баллистиком, а не уважаемым доктором наук. В этой профессии не было загадок, которые задавала физика, не было ощущения, что перед тобой раскрывается вселенная; но все знали, что рано или поздно должна начаться война, а война означала пушки, а пушки означали работу. Он взялся за это со страхом, ведомый единственным чувством, что сможет продолжить работу в области, в которой был действительно талантлив. Сначала, когда его пригласили в конструкторскую группу ЭРМА Бертольда Гипеля, казалось, что он сделал правильный выбор. ЭРМА (сокращенное название «Erfurter Maschinenfabrik В. Giepel GmbH, Erfurt») была в тот момент истории самой плодовитой конструкторской организацией в области оружия, в которой собрались лучшие специалисты со всего мира, молодые инженеры после технических институтов, с конкурирующих предприятий, таких как «Waffenfabrik Mauser» в Оберндорфе или «Walther AG» в Мюнхене, даже из швейцарской лаборатории SIG и американского «Винчестера». Все было пересмотрено. Блестящая команда, которую собрал Гипель, совершила настоящий переворот в области автоматического оружия и создала Maschinenpistole, использовав радикальный принцип открытого затвора и прямой отдачи, что способствовало упрощению производственных процессов, облегчению и повышению надежности; к тому же такая конструкция позволяла обеспечить циркуляцию воздуха между казенной частью и дулом, способствующую охлаждению, что резко повысило скорострельность до 540 выстрелов в минуту. Короче говоря, они изобрели лучший в мире автомат, МР-40, который впоследствии стал известен всему миру под другим названием.

Эти дни должны были стать для Фольмерхаузена необычными, что и случилось на самом деле. Но его прошлое, связанное с физикой, прилипло к нему, как еврейский душок. Он никак не мог от этого отделаться; другие шептались у него за спиной, откалывали разные шуточки, немилосердно его поддразнивали. Они ненавидели его, потому что он когда-то стремился стать ученым; точно так же ученые, с которыми он вступал в контакт, ненавидели его, потому что он стал инженером. Он превратился в какую-то искаженную личность, склонную к замкнутости, угрюмости и жалости к себе. Он стал раздражительным, хмурым, во всем оправдывал себя и винил других. Его голова была забита воображаемыми комплиментами, которые он заслужил, но так никогда и не получил — только из-за того, разумеется, что остальные завидовали его блестящим способностям. Благодаря всему этому родилась кличка Ганс-жид.

И поэтому, когда в 1943 году ему предложили место в испытательном отделе WaPruf 2 в Куммерсдорфе, он ухватился за это предложение. Полным ходом шла работа над новым проектом. В России немецкая армия познала ужасы ночи и подписала контракт на «Vampir-1229 Zeilgerat» — оптический прицел «Вампир», модель 1229, основанный на результатах, полученных еще в 1933 году доктором Куцхером, к этому времени уже умершим. Прошлое Фольмерхаузена вполне подходило для такой работы: он знал как физику проекта, так и баллистику. Это была как будто специально созданная для него работа.

Отдел вооружения в своей мудрости пришел к решению, что лучшим оружием, на которое следует установить прицел «Вампир», будет прототип Sturmgwehr, над которым так вдохновенно работал Гуго Шмайссер и который воплотился и модели МР-43. Таким образом, инженер-доктор Фольмерхаузен и господин Шмайссер (у старика Гуго не было никакого ученого звания) под присмотром военной бюрократии с недовольством принялись за совместную работу над проектом.

С самого начала Гуго начат его притеснять.

— Слишком громоздко, — заявлял старый дурак. — Слишком хрупко. Слишком сложно.

— Господин Шмайссер, — начинал Ганс, испытывая затруднение оттого, что надо говорить вежливо, — несколько конструктивных модификаций, и мы сможем объединить ваш наступательный автомат и мою оптическую систему и получить самое современное военное устройство. Нет, это никогда не будет наступательным оружием или оружием для парашютистов, но через несколько лет наши бои будут иметь и основном оборонительный характер. Великие дни быстрой экспансии прошли. Настало время сосредоточиться на том, чтобы защитить то, чем мы завладели. В любого оборонительной тактической ситуации при применении «Вампира» наши враги окажутся беззащитными.

Но когда он все это говорил, то видел в глазах старика только равнодушие. Это была чрезвычайно сложная ситуация, особенно если учесть, что в прошлом была и другая обида: Ганс-жид пришел из команды компании ЭРМА, которая сконструировала замечательный автомат МР-40, но по непонятным причинам это оружие получило прозвище «шмайссер», хотя старый козел не имел к нему никакого отношения. Однако, будучи падким до славы и известности, он никогда не признавался в отсутствии такой связи.

Не имея Шмайссера на своей стороне, Фольмерхаузен был обречен. Модификация STG так и не получила одобрения, финансирование начало сокращаться, технических работников забирали на осуществление других проектов. У оптиков возникли трудности с линзами (влияние Шмайссера?), а за спиной Ганса-жида слышалось все больше сплетен и злобных шуток. У него не было никаких связей, никаких сильных рычагов, как у ловкого Шмайссера, который вовсе не хотел, чтобы его наступательный автомат был связан с каким-то гипотетическим устройством, которое было изобретено неизвестным ученым и сделано под присмотром пользующегося дурной репутацией ветерана ЭРМА.