Обещай мне - Харрингтон (Гаррингтон) Кэтлин - Страница 62

Весь день Корт наблюдал за Филиппой и Китом и невольно думал о том, как отчаянно боялась она потерять сына. Не произросло ли это гнетущее чувство из детских страхов Филиппы? Прежде он видел в ней только легкосердечие, неизменную веселость, но теперь понял, что это была всего лишь маска, за которой скрывался ужас беспомощного ребенка, одинокого во враждебном мире…

Корт сложил бумаги, убрал их в шкатулку и взялся за трость. Из окна гостиной была видна веранда, обращенная к морю. Леди Августа и Филиппа сидели в плетеных креслах, любуясь тем, как Кит возится со своим новым приятелем, щенком. Маленький терьер бегал за мальчиком, кусая его за щиколотки, а Кит взвизгивал от восторга. Корту был хорошо виден профиль Филиппы. Она смеялась.

Почему только теперь, шесть лет спустя, он раскрыл для себя застарелую боль, притаившуюся под беззаботностью? Если бы не слепая ревность, он понял бы, что на бегство с Сэндхерстом Филиппу толкнул страх снова оказаться никому не нужной. Законченный эгоист, он был поглощен собственными переживаниями, думая только об обиде, нанесенной его самолюбию.

Корт улыбнулся, сам того не замечая. Они занимались теперь любовью каждую ночь, начиная с той, когда встретились на пустынном, озаренном луной берегу. Убедившись, что Кит крепко спит, Филиппа приходила в спальню Корта и оставалась с ним до самого рассвета. Слуги уже поднимались, когда она проскальзывала обратно в свою комнату. В эти ночи они поклялись друг другу, что прошлое забыто и началась новая жизнь. Они обрели потерянный рай.

Однако приближался день возвращения в Чиппингельм, и это означало конец безмятежной идиллии в Галле-Нест. Предстояло объявить всему свету, что они намерены сочетаться повторным браком. Правда, Филиппа продолжала сомневаться в разумности этого шага, но Корт надеялся уговорить ее.

Он отдавал себе отчет в том, что это будет непросто. Опять поползут затихшие уже слухи и сплетни. Ему припомнят все: и предполагаемую жестокость, и шутовскую корону рогоносца, будут вытащены на свет гнусные карикатуры. И если Филиппа еще раз обманет его доверие, она выставит герцога Уорбека на посмешище, равного которому Англия еще не знала. Поэтому для Корта было особенно важно, чтобы она признала свою вину. Ведь в конце концов это она изменила ему. Если бы только она повинилась в содеянном и попросила прощения! Он простил бы ее в ту же секунду. Что стоило ей пообещать, что ничего подобного больше не случится?..

– Милорд! – послышался голос экономки. – К вам мистер Кроутер. Вы его примете?

Он кивнул, и через минуту в гостиную вошел дядя Филиппы.

– Эразм! Какой сюрприз! – воскликнул Корт с напускным радушием. (На самом деле он не любил этого человека и ничего не мог с собой поделать.)

Кроутер улыбался, но это была всего лишь вежливая гримаса.

– Надеюсь, ваша милость, вы не поставите мне в вину то, что я осмелился нарушить ваше уединение? Я проделал долгий путь до Уорбек-Кастла с тем, чтобы обсудить с вами мои планы по восстановлению Мур-Манора. Узнав о вашем отъезде, я был во власти противоречивых чувств. Мне равно не хотелось и мешать вам, и возвращаться в Суррей несолоно хлебавши. Наконец присущий мне практицизм взял верх, и вот я здесь.

Из кармана редингота торчали бумаги. Он вытащил их и с легким поклоном протянул Корту.

– Я просмотрю их завтра утром, – – заверил тот. – Надеюсь, вы не собираетесь отправляться в обратный путь немедленно?

– Жаль отклонять такое великодушное предложение, ваша милость, – ответил Кроутер, почесывая щетинистый подбородок, – но мне невыносима всякая отсрочка. Даже однодневный отдых в вашем роскошном доме будет мне в тягость. Если это не обеспокоит вас чрезмерно, соблаговолите просмотреть чертежи теперь же.

– Как хотите. – Корт развернул бумаги. – Может быть, что-нибудь выпьете? Бренди или вина?

– Нет, благодарю вас. Пойду-ка я пока повидаю племянницу.

Корт знал, что между Эразмом Кроутером и Филиппой нет особой привязанности. С шести лет, когда он определил ее в пансион, и до восемнадцати дядя ни разу не навещал племянницу. Корт впервые увидел его, когда просил разрешения ухаживать за Филиппой. Тогда ей еще не было восемнадцати, и для этого требовался официальный документ за подписью опекуна. А после свадьбы дядя проникся нежными чувствами к Филиппе только потому, что ее муж был богат и знатен. Без сомнения, она тоже понимала это.

Минут через двадцать Кроутер вернулся в гостиную.

– Пожалуй, теперь я могу и выпить чего-нибудь, ваша милость. Не желаете ли, чтобы я налил и вам?

– Спасибо, не нужно, – Корт откинулся в кресле и вытянул ноги, по обыкновению растирая бедро. – Чертежи я просмотрел и нахожу, что они превосходны. Прошу вас передать архитектору мои поздравления. Насколько я понимаю, он решил воссоздать особняк в прежнем виде, каким тот был до пожара?

– Вы совершенно правы, ваша милость. Парень проделал хорошую работу, спорить тут не о чем. Должен заметить, мы трудились вместе, так сказать, бок о бок. Ведь я единственный, кто еще помнит планировку дома и других строений Мур-Манора. Я, знаете ли, старался вспомнить каждую подробность, каждую арку и башенку.

– В таком случае поздравляю и вас. Когда вернетесь, передайте рабочим, пусть начинают.

Наполнив стакан мадерой, Кроутер прошел к столу и уселся в кресло напротив Корта.

– Для меня было подлинным удовольствием наблюдать за племянницей, – заметил Кроутер, помолчав. – Она как будто всерьез интересуется своим сыном. Должен признаться, я немало думал об этом и очень тревожился, потому и наведался к ней сразу после ее возвращения из Венеции.

– Что же вас тревожило, если не секрет?

– Как же мне было не тревожиться, ваша милость, если Филиппа – живой потрет своей матери. Так сказать, создана по образу и подобию… – С таинственным видом Кроутер наклонился к Корту. – Плохо говорить о мертвых – большой грех, но хочется излить вам душу. Когда я увидел восемнадцатилетнюю Филиппу в день вашего венчания, все во мне перевернулось. Да ведь передо мной Гиацинта Мур во плоти, подумал я тогда в ужасе и не ошибся. Не прошло и пары месяцев, как Филиппа сбежала с этим красавчиком маркизом. Выходит, ваша милость, она унаследовала от матери не только красоту.

– Что вы хотите этим сказать? – резко спросил Корт. – Что ее мать тоже сбежала от мужа?

– Разве развращенность женщины проявляется только таким образом? Некоторым нравится изводить мужа, развлекаясь с любовниками чуть ли не на его глазах. Гиацинта довела бы своего мужа до безумия, если бы не пожар, который, как вы знаете, был делом ее собственных рук, – Кроутер уставился в свой стакан. – Я помню тот страшный день, словно это было вчера. Супруги Мур, как обычно, ссорились из-за интрижек Гиацинты…

– Я ничего не знаю о причине пожара, – отрывисто произнес Корт и плеснул себе в стакан бренди. – Расскажите мне все о пожаре, мистер Кроутер.

– Возможно, в тот день Филипп Мур употребил какое-нибудь особенно крепкое словцо, потому что Гиацинта вдруг швырнула в него канделябром с пятью зажженными свечами. Оконная гардина и портьера у двереи вспыхнули одновременно, и супруги не успели спастись. – Кроутер поставил пустой стакан на стол и аккуратно собрал чертежи. Когда он снова заговорил, голос его был глух и полон раскаяния. – Но не это мучило меня долгие годы. Гиацинта была не женщина, а дьяволица, и я сам по доброй воле поддался ее отравленным чарам. Когда она бросала призывный взгляд из-под длинных, томно трепещущих ресниц, когда ее фиалковые глаза широко открывались, излучая невинность, я забывал, что не свободен, что моя несчастная жена – родная сестра этого исчадия ада. Во всем мире для меня существовали только ее серебристые локоны и ее обольстительное тело… – Он поднял на Корта взгляд, полный неизбывной боли. – И Бог покарал меня за слабость:

моя бедная кроткая жена погибла в огне. Я пытался, пытался убедить себя, что вина моя не столь уж велика, что я был всего лишь одним из многих, кто бежал с высунутым языком за этой самкой. Но год шел за годом, а совесть моя по-прежнему нечиста.