Убежденный холостяк - Хармон Данелла - Страница 29

— Люсьен? — позвал его Гарет.

Чарльз молчал, ожидая продолжения. Даже в штатском наряде любой распознал бы в нем хладнокровного, умеющего владеть собой офицера.

Люсьен подошел к камину и устремил взгляд в огонь.

— Чарльз, — после долгой паузы проговорил он, — с той минуты, когда ты появился на свет, тебя готовили к тому, что ты станешь герцогом, если я умру, не оставив наследника.

Он спиной почувствовал, как напряглись братья. Минуту оба хранили молчание, и наконец Чарльз поинтересовался:

— Ты пытаешься нам что-то сказать?

— Да, только не знаю как.

— Ты собрался умирать? — прямо спросил Чарльз.

— Нет. Ничего подобного, — поколебавшись, ответил герцог и подошел к окну. Он всячески избегал пристального взгляда Чарльза и обеспокоенного — Гарета. Ему не хотелось рассказывать им правду. Ведь он поклялся сохранить все в тайне. — Помните тот день, когда мы хоронили маму и папу?

— Да, — хором ответили Чарльз и Гарет.

— Так вот, в тот день я дал им клятву, что буду заботиться о вас. Обо всех вас. — Наконец герцог решился повернуться к братьям. — То, что я делаю для Эндрю, является частью этой клятвы.

— О Господи, Люсьен, мы ведь взрослые люди, — удивленно проговорил Гарет. — Нам не надо, чтобы о нас заботились.

— Клятва есть клятва, — возразил Люсьен. — К ее исполнению относится и ваше личное счастье. Вот поэтому я и хочу женить Эндрю.

Чарльз был потрясен.

— А ты уверен, что женитьба сделает его счастливым?

— Эндрю не хочет жениться, — поддержал брата Гарет. Люсьен налил себе еще бренди.

— Эндрю нужно жениться.

— Боже мой, братец, — воскликнул Гарет, — и ты еще осуждаешь Чарльза за то, что он излишне серьезно относится к своим отцовским обязанностям?

— Я глава семьи, следовательно, у меня перед семьей определенные обязательства.

— А как насчет уважения желаний других людей? — спросил Гарет. — Как насчет того, чтобы предоставить другим жить своей жизнью, совершать ошибки, идти своей дорогой? Почему ты всегда поступаешь так, будто знаешь, что лучше?

— Я действительно это знаю, — улыбнулся Люсьен. — Во всяком случае, в том, что касается Эндрю.

Чарльз, всегда отличавшийся более серьезным отношением к жизни, чем Гарет, стоял, прислонившись к косяку, и смотрел в огонь, кипя от гнева.

— Этот спор бессмыслен, — в конечном итоге заключил он, выпрямляясь. — Я иду спать.

— Чарльз!

— Завтра на рассвете мы выедем в Лондон, — добавил он, сердито глядя на старшего брата. — Уверен, Люсьен, мы сможем починить то, что ты разрушил. Спокойной ночи.

Он поклонился и вышел.

Гарет несколько минут смотрел ему вслед, а потом повернулся к герцогу.

— Ну? — холодно бросил он.

— Думаю, тебе тоже лучше пойти спать, — с наигранной веселостью сказал герцог, притворяясь, будто гнев Гарета ничего для него не значит, а слова Чарльза не ранили его. Братья считают его чудовищем. Что ж, пусть. Он к этому давно привык.

Гарет поспешно встал и быстро покинул библиотеку. В отличие от Чарльза он даже не посчитал нужным пожелать Люсьену спокойной ночи.

Челси проснулась от шума дождя.

Еще не рассвело. Девушка дремала в полумраке, прислушиваясь к мирному стуку капель. Потянувшись, она машинально пошарила рядом с собой, привыкнув к тому, что там всегда спит Пятнистый, но старого пса не обнаружила. Сон с нее как рукой сняло, ей сразу стало неуютно и одиноко. С тех пор как она себя помнила, она всегда спала либо с собакой, либо с кошкой, либо с обоими. Но здесь, в Монфор-Хаусе, естественно, нет ни кошек, ни собак. И аромат в комнате чужой — воздух напоен томным ароматом роз. Наверное, это комната леди Нериссы.

Челси натянула одеяло до самого подбородка. Она понимала, что надо встать и перебраться в собственный лондонский дом до того, как проснутся слуги, — к чему ей лишнее пятно на репутации, у нее их и без того достаточно. Однако ей было так тепло под одеялом! Она подремлет еще десять — пятнадцать минут, не больше. А потом уедет.

Ее разбудили новые звуки, перекрывшие шум дождя. Открыв глаза, она огляделась по сторонам. Сначала ее взгляд упал на прямоугольные окна, за которыми властвовал серый, унылый сумрак. Потом на мебель, которая теперь, когда в комнате посветлело, приобрела более четкие очертания. А затем — на высокого мужчину, прислонившегося к косяку.

Челси чуть не закричала.

— Простите, — проговорил Эндрю. — Это всего лишь я.

— Проклятие, на моем месте даже датский дог струсил бы! — возмутилась девушка. — Сколько вы тут стоите?

— Не знаю. Двадцать минут. Два часа. Долго.

Челси села и прикрылась одеялом.

— Чего вы хотите?

— Общества.

— Мне казалось, вы стремились побыть в одиночестве. Недавно вы ясно дали мне это понять.

Эндрю, босой, с распущенными волосами, одетый в белую сорочку до колен, прошел в комнату. У Челси перехватило дыхание от восторга: высокий, почти обнаженный, взъерошенный, он выглядел гораздо аппетитнее завтрака. Привлекательнее, чем крепкий сон часика на два. И значительно соблазнительнее, чем мысль об отъезде.

— Я хотел бы извиниться за свое вчерашнее поведение, — сказал он.

— Сейчас? А нельзя было подождать?

— Нет.

— Ладно. Итак, вы извинились. Почему бы вам не вернуться в постель?

Эндрю пожал плечами:

— А какой смысл? У меня в голове слишком много мыслей, чтобы спать.

— Тогда почему бы вам не сконструировать новый летательный аппарат? Или то, что облегчило бы жизнь несчастным таксам? Или средство, делающее человека невидимым? Мне не очень-то нравится просыпаться под пристальным взглядом мужчины.

— Я не мог не смотреть на вас. Вы… вы красивы.

То, как он это произнес — спокойно, со скучающим видом, — вызвало у Челси целую бурю эмоций. «Вы красивы». Никто никогда не говорил ей такого. Никто. Она не знала, как воспринимать эти слова. Внезапно смутившись и ощутив свою незащищенность, она повыше натянула одеяло.

— Я озадачена.

— И зря. Ведь я просто констатировал факт, не более. Я провел наблюдение.

— Я бы предпочла, чтобы вы использовали свои наблюдения в науке, а не применяли их к женщине, одетой в ночную рубашку и пытающейся выспаться.

— Челси, разве вы не понимаете, что если мы не найдем выхода из создавшейся ситуации и вынуждены будем пожениться, то нам придется лицезреть друг друга каждое утро, едва мы откроем глаза. — В этот момент Эндрю наклонил голову, и упавшие волосы закрыли лицо, поэтому Челси не разглядела его выражение. — Возможно, вы сочтете меня глупым, но я почему-то не вижу в этом ничего отталкивающего. — Он поднял голову, и Челси поняла, что он чувствует себя таким же уязвимым, как и она. — А вы?

— Я тоже нет. Вы немного красивее Пятнистого.

— Послушайте, Челсиана…

Челси насторожилась и вцепилась в одеяло.

— Простите меня за то, что вчера я вел себя как чудовище. И за то, что заставил вас подумать, будто сержусь на вас. На самом деле я сердился не на вас, а на судьбу, которая сделала меня таким, какой я есть. — Он глубоко вздохнул. — И я прошу простить меня за то, что буду самым отвратительным из всех мужей, если вам все же придется за меня выйти.

Челси пристально посмотрела на него:

— Лорд Эндрю, вы пытаетесь затащить меня в постель? Удивление Эндрю было абсолютно искренним.

— А вы, Челсиана, хотели бы видеть меня в своей постели?

— Естественно, нет. Это кажется мне недостойным.

— Верно. Недостойно.

Под одеялом Челси нервно сжимала и разжимала пальцы ног.

— С другой стороны…

Эндрю вопросительно вскинул бровь.

— С другой стороны, я должна признаться, что даже и не помню, когда в последний раз спала одна. По-моему это случилось впервые. Я очень скучаю по Пятнистому.

— А я ему плохая замена, да?

— Да. Плохая.

Наступила тишина. Тишина, полная надежды, ожидания и предвкушения.

— Ну что, вернусь-ка я в свою комнату, — наконец сказал Эндрю. — Если вы решитесь заменить мной Пятнистого, я с радостью заберусь к вам под одеяло.