Рассказы, сценки, наброски - Хармс Даниил Иванович - Страница 31

31

Кулак

Андрей Семёнович, валяй вниз. Они всё повыдергают.

Андрей Семёнович

Обождите, Селифан Митрофанович. Пусть подергают. А как выдернут, обязательно упадут. А мы репу-то да в мешок! А им кукиш!

Кулак

А им кукиш!

низ: тянут репу | кличут на подмогу Германию | выходит немец | танец немца | он толстый | становится на четверинки и неуклюже прыгает ногами на одном месте | музыка переходит на «Aсh mei№lieber Augistin!» | немец пьёт пиво | идёт к репе

Кулак (сверху)

Тэк – Тэк – тэк! Валяй, Андрей Семёнович! В самый раз придём.

Андрей Семёнович

И репу в мешок!

Андрей Семёнович берёт мешок, а кулак самовар и идут на лестницу | ширмочка закрывается

низ: выбегает католик | танец католика | в конце танца появляется Кулак и Андрей Семёнович | у кулака под мышкой самовар | ряд тянет репку

Кулак

Валяй, валяй, валяй! Валяй, ребята! Тяни! Ты пониже хватай! А ты американца под локотки! А ты, долговязый, вон его за пузо придерживай! А теперь валяй! Тык тык тк тк тк.

ряд топчется на месте | раздувается и сближается | музыка играет всё громче | ряд обегает вокруг репы и вдруг с грохотом падает | Андрей Семёнович хлопочет около люка с мешком | но из люка вылезает огромный Красноармеец | кулак и Андрей Семёнович падают вверх тормашкой

1935—1938 гг.

Даниил Иванович Хармс

* * *

– Ва-ва-ва! Где та баба, которая сидела вот тут, на этом кресле?

– Почём вы знаете, что тут сидела баба?

– Знаю, потому что от кресла пахнет бабой (нюхает кресло).

– Тут сидела молодая дама, а теперь она ушла в свою комнату, перебирать гардероб.

август 1936 года

Даниил Иванович Хармс

О том, как рассыпался один человек

– Говорят, все хорошие бабы – толстозады. Эх, люблю грудастых баб, мне нравится, как от них пахнет,– сказав это, он стал увеличиваться в росте и, достигнув потолка, рассыпался на тысячу маленьких шариков.

Пришёл дворник Пантелей, собрал эти шарики на совок, на который он собирал обычно лошадиный навоз, и унёс эти шарики куда-то на задний двор.

А солнце продолжало светить по-прежнему, и пышные дамы продолжали по-прежнему восхитительно пахнуть.

23 августа 1938 года

Даниил Иванович Хармс

* * *

Один механик решил на работе стоять поочерёдно то на одной, то на другой ноге, чтобы не очень уставать.

Но из этого ничего не вышло, он стал уставать больше прежнего, и работа у него не клеилась, как раньше.

Механика вызвали в контору и сделали ему выговор с предупреждением.

Но механик решил побороть свою натуру и продолжал стоять за работой на одной ноге.

Долго боролся механик со своей натурой и, наконец, почувствовав боль в пояснице, которая возрастала с каждым днём, принужден был обратиться к доктору.

27 августа 1938 года

Даниил Иванович Хармс

* * *

Однажды Петя Гвоздиков ходил по квартире. Ему было очень скучно. Он поднял с пола какую-то бумажку, которую обронила прислуга. Бумажка оказалась обрывком газеты. Это было неинтересно. Петя попробовал поймать кошку, но кошка забралась под шкап. Петя сходил в прихожую за зонтиком, чтобы зонтиком выгнать кошку из-под шкапа. Но когда Петя вернулся, то кошки уже под шкапом не было. Петя поискал кошку под диваном и за сундуком, но кошки нигде не нашёл, зато за сундуком Петя нашёл молоток. Петя взял молоток и стал думать, что бы им такое сделать. Петя постучал молотком по полу, но это было скучно. Тут Петя вспомнил, что в прихожей на стуле стоит коробочка с гвоздями. Петя пошёл в прихожую, выбрал в коробочке несколько гвоздей, которые были подлиннее, и стал думать, куда бы их забить. Если была бы кошка, то конечно было бы интересно прибить кошку гвоздём за ухо к двери, а хвостом к порогу. Но кошки не было. Петя увидел рояль. И вот от скуки Петя подошёл и вбил три гвоздя в крышку рояля.

9 октября 1936 года

Даниил Иванович Хармс

* * *

У Колкова заболела рука и он пошёл в амбулаторию.

По дороге у него заболела и вторая рука. От боли Колков сел на панель и решил дальше никуда не идти. Прохожие проходили мимо Колкова и не обращали на него внимания. Только собака подошла к Колкову, понюхала его и, подняв заднюю лапу, прыснула Колкову в лицо собачьей гадостью. Как бешеный вскочил Колков и со всего маху ударил собаку ногой под живот. С жалобным визгом поползла собака по панели, волоча задние ноги. На Колкова накинулась какая-то дама и, когда Колков попытался оттолкнуть её, дама вцепилась ему в рукав и начала звать милиционера. Колков не мог больными руками освободиться от дамы и только старался плюнуть ей в лицо.

Это удалось ему сделать уже раза четыре и дама, зажмурив свои заплёванные глаза, визжала на всю улицу. Кругом уже собиралась толпа. Люди стояли, тупо глядели и порой выражали своё сочувствие Колкову.

– Так её! Так её!– говорил рослый мужик в коричневом пиджаке, ковыряя перед собой в воздухе кривыми пальцами с черными ногтями.

– Тоже ешшо барыня!– говорила толстогубая баба, завязывая под подбородком головной платок.

В это время Колков изловчился и пнул даму коленом под живот. Дама взвизгнула и, отскочив от Колкова, согнулась в три погибели от страшной боли.

– Здорово он её в передок!– сказал мужик с грязными ногтями.

А Колков, отделавшись от дамы, быстро зашагал прочь. Но вдруг, дойдя до Загородного проспекта, Колков остановился: он забыл, зачем он вышел из дома.

– Господи! Зачем же я вышел из дома?– говорил сам себе Колков, с удивлением глядя на прохожих. И прохожие тоже с удивлением глядели на Колкова, а один старичок прошёл мимо и потом всё время оглядывался, пока не упал и не разбил себе в кровь свою старческую рожу. Это рассмешило Колкова и, громко хохоча, он пошёл по Загородному.

1936—1938 гг.

Даниил Иванович Хармс

Случай с моей женой

У моей жены опять начали корёжиться ноги. Хотела она сесть на кресло, а ноги отнесли её куда-то к шкапу и даже дальше по коридору и посадили её на кардонку. Но жена моя, напрягши волю, поднялась и двинулась к комнате, однако ноги её опять нашалили и пронесли её мимо двери. «Эх, черт!..» – сказала жена, уткнувшись головой под конторку. А ноги её продолжали шалить и даже разбили какую-то стеклянную миску, стоявшую на полу в прихожей.

Наконец, жена моя уселась в своё кресло.

– Вот и я,– сказала моя жена, широко улыбаясь и вынимая из ноздрей застрявшие там щепочки.

1936—1938 гг.

Даниил Иванович Хармс

* * *

Так началось событие в соседней квартире. Алексеев съел кашу, а недоеденные остатки выбросил на общей кухне в помойное ведро. Увидев это, жена Горохова сказала Алексееву, что вчера она выносила это ведро на двор, а теперь, если он желает им пользоваться, то пусть сам выносит его сегодня же вечером. Алексеев сказал, что ему некогда заниматься такими пустяками и предложил мадам Гороховой платить три рубля в месяц, с тем, чтобы она вычищала это ведро. Мадам Горохова так оскорбилась этим предложением, что наговорила Алексееву много лишних слов и даже бросила на пол столовую ложку, которую держала в руках, сказав при этом, что она вполне благородного происхождения и видала в жизни лучшие времена, и что она, в конце концов, не прислуга и потому не станет даже за собой поднимать оброненные вещи. С этими словами мадам Горохова вышла из кухни, оставив растерявшегося Алексеева одного около помойного ведра. Значит теперь Алексееву придётся тащить ведро на двор к помойной яме. Это было страшно неприятно. Алексеев задумался. Ему научному работнику, возиться с помойным ведром! Это, по меньшей мере, оскорбительно. Алексеев прошёлся по кухне. Внезапная мысль блеснула в его голове. Он поднял оброненную мадам Гороховой ложку и твёрдыми шагами подошёл к ведру.