Катарское сокровище - Дубинин Антон - Страница 16

— Отец Гальярд, а вы уверены, что его убили? Может, правда сам в воду упал? — сразу же выпалил брат Аймер. Наставник ожидал этого вопроса, и ответить собирался честно и сразу: Аймера не нужно было оберегать от страха, как возможных покаянников. Напротив, ему следовало учиться, и учиться переносить страх — в том числе.

— Уверен. Отца Джулиана убили, причем отнюдь не этой ночью, судя по запаху.

Люсьен перекрестился.

— Кто же это осмелился… Священника-то…

— Пока не знаю, — хмуро сообщил Гальярд. — Одно могу сказать — это был мужчина. Или очень сильная женщина, что маловероятно.

— Откуда вы знаете? — Аймер решил проявить интеллект, зная, что наставник это очень ценит. — Если отец Джулиан был пьян — а позавчера вечером он был весьма пьян, все мы помним — даже ребенок мог бы столкнуть его в реку. Берега тут обрывистые…

— А камень? — тихонько возразил Люсьен. — Камень на шее?

— Молодец, — кивнул брат Гальярд. Ему весьма нравился францисканский новиций; обидно даже, что тот состоял под началом у недружественного Франсуа. — Когда кюре столкнули в реку, на шее у него уже имелся привязанный камень. И более того — он был уже мертв.

— Так разве он не утонул?

— Нет. Его задушили. — Брат Гальярд, увлекшись объяснениями, споткнулся о камень и чуть не упал, так что молодые монахи подхватили его с двух сторон. — Хорошее покаяние, — вспоминая отца Доминика, пробормотал тот, шевеля ушибленной стопой. — Так вот, следа на шее еще недостаточно как доказательства — отвечай, Аймер, почему недостаточно?

— Потому что труп раздулся от воды, и уже непонятно, насколько сильно веревка врезалась в шею с самого начала, — благодарно отозвался Аймер. Своими вопросами брат Гальярд превращал страшное происшествие в игру разума, в клубок, который необходимо распутать. Аймер начинал чувствовать себя не возможной жертвой хищника, но охотником.

— Верно. Так вот, тело извергло из себя воду. Немного воды — если бы отец Джулиан утонул, он бы захлебнулся, и в легких его воды было бы куда больше. Более того — выделения были красноватые от внутреннего излияния крови. Отца Джулиана задушили этой самой веревкой, а потом убийца, кто бы он ни был, привязал к веревке камень и бросил тело в воду, чтобы спрятать его от глаз. Ненадежный способ: Арьеж здесь, в горах, не слишком глубок, но берега довольно обрывисты, а дно неровное и каменистое. Выплыть на середину и сбросить тело в воду с лодки невозможно. Труп можно скинуть вниз с обрыва, но всегда есть риск, что он зацепится за что-нибудь и вскорости будет обнаружен. Так и случилось — женщины, отправившиеся стирать белье, заметили что-то темное на небольшой глубине и позвали мужчин посмотреть.

Брат Франсуа, к счастью, ходил не слишком быстро. Трое монахов уже подходили к замковой стене, а Франсуа все не показывался, к вящему удовольствию одного из них.

— Убийца не мог не опасаться такого исхода, — продолжал брат Гальярд, размышляя на ходу. — Почему же он предпочел все-таки спрятать труп в реке, а не закопать его, скажем, где-нибудь в лесу, где никто на него не наткнулся бы, по крайне мере, до нашего отъезда? Что скажете, юноши?

— У него было мало времени, — отозвался Люсьен. По дороге ангельский юноша успел краем сандалии отодвинуть в траву земляного червяка, казавшего розовое голое тельце прямо под ногами.

— А мало времени бывает у человека, который боится, что его хватятся, — поддержал его Аймер.

— Или у того, кто должен успеть закончить много дел, — задумчиво продолжил брат Гальярд. — Или у человека, которого кто-то срочно ожидает… Кто-то весьма важный для него. Или опасный для него. Впрочем, довольно словоблудия, — резко закончил он, когда франкский сержант верноподданно закивал ему из ворот. — Делая предположения, всегда стоит помнить, что они все до единого могут оказаться неверны.

С такими обнадеживающими словами он и прошел в сторону нужника, слегка припадая на ушибленную ногу. Брат Аймер с тревожной любовью посмотрел ему вслед. Главный инквизитор Тулузена и Фуа, Господи Иисусе… Небось после отца Гильема Арнаута мечтает мученически умереть… Что же Аймер будет делать, если этого резкого и непростого монаха со шрамом на лице — Аймерова отца во святом Доминике — кто-нибудь убьет? Как убили кюре отца Джулиана… Набросив веревку на шею, спутав, как жертвенного агнца…

Нет уж, с вагантской решимостью подумал Аймер, никуда я его одного не отпущу. Пусть ругается как хочет. Пусть наказания налагает. Любовь выше послушания, и суббота для человека, а не наоборот! Ведь он же СОВСЕМ старый и больной, ему за сорок уже, он и сдачи в случае чего дать не сумеет, а я пока еще ничего, крепкий… И чтобы доказать самому себе, что прежние вагантские навыки не вовсе утрачены, Аймер подхватил с земли обломок палочки и ловко провернул ее несколько раз, вспоминая, как обращаются с ножом. И смутился, поймав пораженный взгляд Люсьена.

— А кюре-то как жалко, брат, — тихо сказал Люсьен, отводя свои нежные глаза. — Отца Джулиана… Как думаете, брат — он быстро умер? Он ведь не очень мучился?

— Господь милостив, — только и мог сказать Аймер, искренне и тщетно пытаясь грустить об отце Джулиане.

Отпевали отца Джулиана при большом стечении народа. Должно быть, на свои мессы он никогда столько людей не собирал, с болью думал отец Гальярд, выпевая знакомые не меньше Miserere слова: De profundis clamavi ad Ti Domine… Господи, услышь голос мой…

Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония —

Господи, кто устоит?

Но у Тебя прощение,

Да благоговеют пред Тобою…

Люсьен пел дрожащим голосом, смахивая слезы. В церкви тоже кое-где слышались всхлипы: хотелось надеяться, что женщины действительно оплакивают своего кюре, а не просто льют слезы по традиции, как было после омовения. «Ах, святой вы человек, отец вы наш родной, священник вы Божий, на кого ж нас оставили сиротами…» Та самая жененка Мансипа, которая больше всех протестовала, чтобы кюре обмывали в их доме, завывала по нему как по любимому сыну, провожая обернутое в саван тело от двора до церкви. Даже малость расцарапала щеки ногтями, чтобы все знали — в этом доме умеют поплакать по мертвому как полагается!

Надеюсь на Господа, надеется душа моя,

На слово Его уповаю…

Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи — утра,

Нежели стражи — утра…

Ступай с миром, бедный человек, бедный брат во священстве и такой же нагой и нуждающийся грешник, как всякий из нас… Искупай удавшейся мученической смертью неудавшуюся исповедническую жизнь. Отец Джулиан, окруженный свечами, лежал на доске плотно запеленатый — так дети пеленают в тряпочки соломенных кукол. Так пеленают деревянного Младенца на Рождество. «И спеленав, положила в ясли…» И эта маленькая куколка, которую Господь укачает у Своей груди — человек искупленный, призри, Господи, на нашу нищету, чего ж от нас и ждать, от таких — только миловать без конца…

Ибо у Господа милость

И многое у Него избавление…

И Он избавит Израиля

От всех беззаконий его…

Однако за весь день до вечерни из всех этих тревожно глядящих людей ни один не явился в замок. Разительное отличие от двух предстоящих суток, когда поток покаянников и свидетелей не иссякал до поздней ночи, с небольшими перерывами. Они боятся, думал Аймер, слушая сопящую тишину и так и не в силах заставить себя думать о покойном кюре. Они боятся… А где-то среди них, может быть, сидит убийца. Сидит бесстыжий еретик на отпевании задушенного им священника, в доме Божием, и смеется над ними всеми! Над отцом Гальярдом, над поющими монахами, и над спеленатым покойником с раздутой шеей, и над боящимися невесть чего и невесть кого людьми… Еретик-убийца представлялся брату Аймеру непременно ухмыляющимся и довольным — вроде Бермона-ткача — и кулаки его невольно сжимались. Врезать бы подлецу по сытой роже… Ах Господи, помоги мне думать по-монашески. Помоги мне думать о том, о чем я пою: