По эту сторону фронта - Конюшевский Владислав Николаевич - Страница 52

М-да… Так, стоп! Самые хреновые расклады я уже просчитал. Теперь глянем с другой стороны. Вот, почему я думаю, что они сегодня не вылезут? По логике, как раз сегодня в ночь они и должны появиться в полном составе. Нужно же разведать подходы к будущей лежке да и саму эту лежку найти. Так что – вечером они выползут наверняка. Вот тогда-то изобретение Шарафутдинова себя и покажет! Только работать будем не свето-шумовыми, а просто магниевыми гранатами. Нам лишний шум не нужен, зато после вспышки поляков можно будет брать голыми руками – у них в глазах столько «зайчиков» будет, что пятеро диверсантов моментально станут слепыми.

Не исключен, конечно, и поход с сортир. Бояться им сейчас нечего, поэтому гадить в «схроне» никто не станет. А так как в одиночку до туалета ходить не принято (прикрывающий будет, это к бабке не ходи), то мы по-тихому возьмем появившуюся пару засранцев и, узнав у них планировку бункера, устраиваем штурм. Растяжку ведь они снимут, а имея двух живых «языков», можно будет не сильно мандражировать. Закатим внутрь шаховский подарок и сразу атакуем.

Это, конечно, несколько хуже, чем брать их ночью, но есть опасность, что днем нас могут обнаружить. Обнаружить и виду не подать. Так что работать надо на опережение… М-да… Похоже, все учел. «Невидимки» подойдут, мы еще с ними это обкатаем, но вчерне план готов.

Я, вытянув шею, сквозь листву поглядел на то место, где находилась крышка основного хода, поправил головную гарнитуру и, прижав тангенту, вызвал Марата:

– Как там у вас?

– Тихо. Я думаю, они после ночного перехода еще часа три как минимум дрыхнуть будут. Потом сходят, оправятся и до вечера опять залягут. Ну а в ночь – пойдут на разведку.

– Я тоже так думаю. Но ты все равно – внимательней.

– Понял… Как думаешь их брать?

– Или «засранцев», с последующим штурмом схрона, или ночью, когда все вылезут. Но нам чем быстрее – тем лучше. Время сильно поджимает, да и засветиться риск есть, если они днем по округе бродить начнут. Поэтому – ждем «невидимок», с ними все обкашливаем и начинаем работать по первым вылезшим.

– Понял.

Переговорив с Шахом, я улыбнулся, на этот раз удовлетворенно и, достав сигарету, стал с удовольствием ее обнюхивать. Курить хотелось – спасу нет! Уши опухли вконец, но сейчас табачный дым мог вылезти боком, поэтому я только нюхал, а потом, не утерпев, даже отщипнул кусочек, попробовав пожевать табак. Тьфу! Гадость! Отплевываясь, я услышал приглушенный хмык и, подняв глаза, увидел ехидную физиономию Гека, который лежал с другой стороны куста. Заметив мой взгляд, этот паразит, который в свое время предусмотрительно бросил курить, шепотом ехидно продекламировал:

– А мы сидим в засаде втихаря и молча кушаем дубовые галеты. Курить нельзя, вставать и спать нельзя. И не дай бог, захочешь в туалет ты!

Показав наглецу «от локтя», я демонстративно уставился в сторону люка. Вот ведь мурло! Меня моими же песнями упирать пытается. То есть песня, конечно, была не моя, но теперь все равно – моя. Ведь как ни крути, я эти песни не ворую. Раньше кое-какой червячок нет-нет да и шевелился, но давнишний разговор с Гусевым раздавил этого червяка напрочь. Тогда у меня, помню, приключился приступ ипохондрии и связанные с ним душевно-этические терзания. Серега от подобных терзаний всегда был очень далек и поэтому популярно объяснил, что я не обкрадываю авторов из настоящего и будущего, а просто спасаю хорошие произведения:

– Сам подумай, песню написать – это ведь не танк новый изобрести! С танком все проще: есть задача и – вперед! Лучше, хуже, но бронированная машина увидит свет. А для песни, помимо «посещения музы», нужна еще масса стечения самых разных обстоятельств. А ведь обстоятельства, кстати, не без твоей помощи, очень сильно изменились. То есть абсолютное большинство из тех произведений, что ты слышал в своем времени, просто никогда не появятся на свет. Зато будут другие. Ты ведь сам говорил, что в фильме «Воины» в твоем времени основной была песня – «Темная ночь»! Что? У вас он «Два бойца» назывался? Тем более! Даже название другое. А вот в «Воинах», как звучит «Подруга» в исполнении Бернеса? А? И ведь ты говоришь, что ее никогда не слышал. Значит, ты не только спас «Темную ночь», но и создал предпосылки для написания новой отличной песни. То же касается и всего остального. Поэтому даже не гунди! Не зря ведь в УСИ тебя заставили все, что ты помнишь, на пластинки записывать. Сам говорил – тот еврей всю душу вынул, пока с тобой занимался! То есть наверху не дураки сидят и лучше тебя знают, что хорошо и что плохо!

Вспомнив эти слова Сереги, я задумался и о Самуиле Гершевиче Шапиро. М-да… этот «человек-оркестр» уматывал меня до полного нестояния. Тогда, получив задание от Колычева надиктовывать тексты и напевать мелодии специально вызванному специалисту, я не думал, что это окажется настолько тяжело. Но Самуил Гершевич подошел к делу исключительно серьезно. Он, разумеется, не знал о моем иновременном происхождении, но и в легенду о контуженом музыкальном гении не очень верил, что, впрочем, не мешало работе. Шапиро был въедлив, как зеленка, и поэтому в конце каждого дня у него были готовые ноты и магнитофонная бобина с записями как минимум пары песен. Причем не просто с записями, а с аранжировкой, которую делал он же, за что собственно я и обзывал этого древнего, как Мафусаил, дедка – «человеком-оркестром».

В конце концов мы с Гершевичем даже сдружились, невзирая на огромную разницу в возрасте. Тогда же, озабоченный его безопасностью, я поперся к Колычеву. Мне все казалось, что после работы этого суперстарикана вполне могут по-тихому ликвидировать, чтобы исключить возможную утечку информации. Иван Петрович, на мои опасения тогда только психанул и разъяснил, что Шапиро, член РСДРП с тысяча восемьсот лохматого года, надежнейший человек, разведчик и что скорее меня за то, что я его лицезрел, ликвидируют, чем тронут этого заслуженного ветерана.

Успокоенный, я вернулся назад и начал заниматься вокалом по новой. Кстати, Колычев объяснил, что записи, сделанные при помощи здорового, как сундук, магнитофона, потом передавались Верховному. И уже непосредственно товарищ Сталин решал, когда и какую песню запускать в люди. Причем он так разошелся, что распределил их аж до тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. От чего отталкивался главный цензор страны, я так и не понял, но вот мне специальным приказом отныне было запрещено проявлять самодеятельность и выдавать что-нибудь новенькое под гитару, в кругу друзей. Приказ исходил лично от Виссарионыча, поэтому нарушать его я не рисковал.

Ну разве что очень изредка, если вспоминал произведение, которое не пришло в голову при занятиях с Шапиро. Как вот, например, с этим «Верблюдом», что мне сейчас напел Пучков. Песенка «афганская», но я ее выдал за песню ЧОНовцев, действующих в Средней Азии. Заменил только героин на кокаин, Пакистан на Афганистан и объяснил, что «дух» это сленговое название басмача. И песня пошла «на ура», тем более что реалии тридцатых и сороковых, как выяснилось, ничем не отличались от реалий конца восьмидесятых—девяностых…

От приятных воспоминаний меня отвлек возникший из-за дерева Жан:

– Командир, «невидимки» на подходе. Через десять минут будут в квадрате одиннадцать-пятнадцать по улитке восемь.

– Ясно… Гек!

– Что?

– Ни «что», а все слышал?

– Так точно.

– Тогда дуй к ним. Приведешь вон к тем кустам. Четверых сразу к Шаху. Остальных вместе с командирами групп ко мне.

Лешка кивнул и через пару секунд исчез в зарослях, только ветки чуть качнулись. Я же, взявшись за тангенту, опять вызвал Марата:

– Шах, ждем гостей. Гек ушел их встречать, так что через двадцать минут будут на месте. У тебя как?

– Все тихо.

– Понял. Хорошо. Жди.