По эту сторону фронта - Конюшевский Владислав Николаевич - Страница 54

Рывком перевернув приходящего в себя «кожаного», я тоже заткнул ему рот, и при помощи подошедших «невидимок» Кима мы в темпе растащили «языков» в стороны, подальше друг от друга, после чего приступили к экспресс-допросу. Но для начала, разумеется, обыскали. У моего, помимо автомата, оказался еще пистолет, нож, разная карманная мелочь в виде зажигалки, сигарет, тоненькой пачки рублей и прочих обычно носимых с собой вещей. Еще у него был изъят кожаный портмоне с польским паспортом, на котором красовался разлапистый орел, немецким аусвайсом и нашей, удостоверяющей личность, справкой. Все три документа были выданы на имя Витольда Смиглы.

Пока я разглядывал документы, Свиридов провел стандартную процедуру – быстренько извлек кляп изо рта Витольда и ловко прилепил ему на морду кусок лейкопластыря, в котором выстриг маленькую дырочку. Я, глядя на это, только одобрительно хмыкнул: теперь пленный, даже если сильно захочет, орать не сможет. Но при этом громко шептать у него получится хорошо. В общем – что нам и надо.

Пленный к этому времени очухался окончательно и теперь глядел на нас злыми глазами, периодически пытаясь плечом вытереть кровь, бегущую из носа. Присев возле него на корточки, я доброжелательно улыбнулся и по-польски известил:

– Витольд, друган, если ты нам сейчас для начала дашь планировку вашего «схрона», то с тобой будут обращаться предельно вежливо. Давай по-хорошему, а? Я спрашиваю – ты отвечаешь, после чего мы, как цивилизованные люди, остаемся крайне довольны друг другом. Ты ведь не мазохист?

Смиглы при первых звуках польской речи сначала удивленно вытаращил глаза, но потом, поняв, что я к великополякам не имею никакого отношения, попытался плюнуть в меня через дырочку в пластыре. Когда же это не получилось, пленный вознамерился забодать говорившего башкой в подбородок. Я от этих действий даже слегка расстроился. Нет, ну что за тупорылый попался? Ведь прекрасно знает, что заговорит, а ведь обязательно нужно повыпендриваться и заполучить себе травмы различной степени тяжести. Ткнув его ладонью в лоб, чтобы умерить пыл, я встал и, кивнув Федору, скомандовал:

– Приступай.

Свиридов кивнул, а я отвернулся и в первый раз за сутки – закурил. Блин! Кайф-то какой! Аж голова закружилась!

За спиной в это время слышалось только надсадное мычание, но я не поворачивался, смакуя «Кэмэл» до конца. Когда окурок начал обжигать пальцы, а мычание перешло в поскуливание, настало время «доброго» следователя. Отстранив Кима от трясущегося «языка», я опять сел перед Витольдом и, достав блокнот с огрызком карандаша, озвучил свое предложение по новой.

На этот раз оно было принято гораздо более благосклонно, и когда пленному освободили одну руку, Смиглы принялся карябать на чистом листе с завидным старанием. Глядя на его художества, я только удовлетворенно сопел. Схрон, как и предполагалось, был одноуровневый. После входа в люк шел короткий коридорчик с изгибом (хотя не очень серьезным – гранату можно прокинуть), далее было небольшое помещение, которое можно условно назвать кухней. Еще дальше – жилое помещение с нарами. А от него уходил длинный отнорок к запасному ходу, в котором попутно располагался туалет. Вот и славно, трам-пам-пам! Забрав готовый чертеж, я передал его Федору, а сам поинтересовался:

– Витольд, а сколько вас там всего сидело?

Смиглы хлюпнул разбитым носом и, покосившись на Кима, ответил:

– Пятеро...

– Ой, молодец! И теперь последнее… – Я добавил в голос металла и жестко продолжил: – Теперь расскажи, кто командир, а также цели и задачи вашей группы!

«Язык» было опять набычился, но присевший рядом Смирнов достал нож и принялся чистить ногти, многозначительно поглядывая в сторону поляка. Витольд прикинул шансы и хмуро ответил:

– Командир сейчас в бункере. А целей я не знаю. Говорили, что надо совершить рейд до этого района, а для чего – мне неизвестно.

Звездит как Троцкий. Неизвестно ему… Хотя – ладно. Позже разберемся. Сейчас надо колоть его в том месте, где он колется.

– Имя командира, его позывной и характер доставленного груза.

«Язык» повздыхал и ответил:

– Командира зовут – Анджей Ганбовски. Позывной – «Вепрь». Груз, что мы принесли, – это консервы для пополнения запаса в схроне.

– Только консервы?

– То так. Только консервы…

Я резко встал (так что пленный даже отшатнулся) и, обращаясь к Свиридову, резюмировал:

– Все, Ким. Коли его до самой задницы. Не хочет по-хорошему, пусть пеняет на себя!

И когда Федор наклонился над Витольдом, пошел в ту сторону, где трясли остальных «языков». Послушав доклады мужиков и сравнив набросанные чертежи, я пришел к выводу, что относительно планировки бункера пленные говорили правду. Зато насчет всего остального…

Начиная от позывного командира и заканчивая содержимым мешков – врали как сивые мерины. Единственно только чернявый, который еще пять минут назад улыбался во весь рот, а теперь имел сильно помятую физиономию, говорил что-то похожее на правду. Что несли аккумуляторы и фонарь «АА». Что им надо было дать подтверждение посадки какого-то самолета. Но кому подтверждение и для чего, чернявый не знал.

Время поджимало, поэтому я уже хотел оставить возле пленных охрану и выдвигаться к схрону, но тут меня позвал довольный, как трамвай, Свиридов. Не обращая внимания на окончательно сломленного Витольда, я выслушал доклад командира группы:

– Они действительно являются наблюдателями. Несли аккумуляторы и «ночник» с прибором. Должны были подтвердить прибытие самолета с товарищем Сталиным и передать это подтверждение по рации для другой группы. Частоты связи знают только командир и радист. Общее же руководство операцией осуществляет Томаш Заремба, позывной – «Медведь». Но он находится с основной группой, и о месте их базирования пленный не осведомлен. Говорит, что вроде на каком-то хуторе, где у Зарембы живут родственники, только названия этого хутора он не знает. Их, мол, сразу к схрону провели…

– А про схрон им откуда известно? Вряд ли его за эту неделю отрыть успели.

Федор кивнул:

– Его сделали еще в тридцать восьмом. В строительстве принимал участие Марек Гонопка, тот щекастый, – Свиридов изобразил руками размер физиономии Гонопки, – которого возле ручья взяли. Он в то время был хорунжим SZRP, в смысле – Войска Польского, и именно его отделение здесь занималось рытьем. Вот этот хорунжий и навел на бункер.

– А еще тут подобные «закапушки» есть?

– Пленный не знает, но со слов Гонопки сделал вывод, что больше нет. Тот рассказывал, что их отвезли километров на тридцать от основного укрепрайона, и пока они занимались строительством, больше никаких солдат здесь не видели.

– Ладно… толстого позже тряхнем. Только один вопрос: ты что, настолько хорошо по-польски разумеешь?

– Не столько я по-польски, сколько Смиглы по-русски! В общем – мы нашли общий язык!

– Молодца, Ким! А сейчас пора идти к схрону, а то уже седьмая минута идет с тех пор, как они гадить потопали.

Не собирая пленных в кучу, чтобы они не смогли сговориться о последующем звездеже на дальнейшем допросе, просто оставили возле них охрану и рванули обратно к бункеру.

Скрываться уже не было смысла, поэтому тремя бойцами блокировав запасной выход, мы собрались возле основного и начали думать думу – как сподручнее выколупать противника из-под земли? В конце концов решили, что завязываться с дымшашками – себе дороже. Противогазов у нас нет, а вот у подземных сидельцев они, по закону подлости, вполне могут оказаться. Будет обидно…

Нет, гораздо проще закинуть в виде гостинца пару свето-шумовых гранат и тут же атаковать. Решили, что работать будут люди Шмеля и что двух человек для штурма вполне хватит. Больше там просто не развернутся. Пока назначенные ребята скидывали разгрузки и автоматы, мы, стоя полукругом, молча смотрели на них. Все слова и инструкции были сказаны, поэтому отвлекать парней заумными советами было бы глупо.

Но когда «невидимки» уже приготовились и группа поддержки намылилась, открыв люк, закатить туда гранаты, он распахнулся сам. Ну не то что бы распахнулся, а так – приоткрылся. Я как раз стоял напротив и поэтому первым увидел, что в появившейся щели нарисовалась башка, пытающаяся открыть крышку, но при виде скопления посторонних людей на поляне – застывшая. Причем застыл не только этот вылупляющийся гриб, от неожиданности замерли и все остальные.