Возмездие - Хатсон Шон - Страница 4

— Мне скоро уходить, — прошептал он в тот момент, когда она крепко ухватила его член, пытаясь придать ему предельное напряжение.

— Скоро и пойдешь, — выдохнула она ему в ухо.

Их тела переплелись. Они снова повалились на кровать.

Глава 4

Дома в этой части Клэпхэма внешне почти ничем не отличались один от другого. Эти строения, обрамленные террасами, населяли зауряднейшие, ведущие ничем не примечательную жизнь люди, такие как Джон и Сьюзен Хэкет. Но именно их жилище являлось объектом пристального наблюдения. Вот уже двадцать минут двое сидевших в сером «форде» не сводили глаз с освещенного окна.

...Словно по сигналу оба вылезли из машины и не спеша направились к проулку, за которым начинался сад, расположенный рядом с домом Хэкетов. Уличный фонарь напротив дома не горел, и, похоже, это было незнакомцам на руку. Во дворе одного из соседних домов залаяла собака, но они не обратили на нее ни малейшего внимания. Шедший впереди высокий мужчина с непомерно длинными руками подошел к калитке, осторожно приподнял щеколду. Его спутник следовал за ним. Дорожка палисадника, посыпанная гранитной крошкой, протянулась футов на пятнадцать. Стараясь ступать как можно осторожнее, мужчины продвигались к задней стене дома.

Сад был погружен во мрак.

Дверь оказалась запертой, однако это нисколько не удивило поздних визитеров. Один из них, с ухмылкой взглянув на приятеля, вытащил из-за пояса длинный нож с обоюдоострым, тщательно отточенным лезвием. Вставив нож в зазор между оконной рамой и подоконником, он со знанием дела принялся расшатывать задвижку. Затем слегка надавил — и вот одна из створок окна уже открыта.

Питер Уолтон самодовольно улыбнулся, кивнув приятелю. Тот присел, сложив руки в замок. Уолтон поднял ногу и, воспользовавшись этим импровизированным стременем, забрался на подоконник. Секунду помедлив, он спрыгнул на выложенный плиткой пол. Прислушался... Где-то в доме работал телевизор. Стоя в потемках, он дожидался своего долговязого дружка. Для мужчины его роста Рональд Миллз проявил поразительное проворство. Он вспрыгнул на подоконник, а в следующее мгновение уже стоял рядом с Уолтоном.

Оба очутились на кухне. Миллз шагнул к закрытой двери, прислушался: телевизор смотрели в гостиной.

Уолтон задумчиво прикусил нижнюю губу. Он не ожидал, что кто-то из хозяев окажется дома. Его физиономия, поначалу озабоченная, расплылась в довольной ухмылке.

Кивнув Миллзу, он потянулся к ручке двери.

Дверь бесшумно отворилась.

Они вышли в коридор и направились к лестнице.

Телевизор звучал все громче. Мыльная опера заканчивалась. По экрану побежали титры, потом пошла реклама. Кэролайн посмотрела и ее. Ведь в цвете даже хорошо знакомые ей рекламные ролики выглядели совсем иначе. Наконец она решилась оторваться от экрана и заварить чай. И еще надо было проверить, как там малышка. Из спальни девочки не доносилось ни звука. Вообще-то с ней никогда не возникало проблем. Тем не менее Кэролайн считала своим долгом время от времени заглядывать в детскую. Потянувшись, она поднялась с дивана и с сожалением бросила взгляд на экран телевизора. Затем открыла дверь и вышла в холл, невольно замедляя шаг. Непроглядная тьма... Но разве миссис Хэкет не оставила в передней свет, когда уходила из дома?

Кэролайн потянулась к выключателю, и в этот миг кто-то схватил ее за горло — она не успела даже вскрикнуть. Девушка задыхалась, ее горло точно тисками сжимали чьи-то сильные крепкие пальцы. Потом что-то холодное коснулось ее щеки... Она догадалась — нож. И кто-то зашептал ей в ухо низким хриплым голосом:

— Только пикни — башку отрежу.

26 августа 1940 года

Она кричала не переставая.

Лоуренсон пытался успокоить женщину, как-нибудь подбодрить ее, но тщетно. Унять ее не удавалось.

— Господи, дайте же ей эпидурала! — рявкнул Морис Фрэзер.

Склонившись над женщиной, он пристально смотрел в ее вылезшие из орбит глаза.

— Никаких болеутоляющих, — невозмутимо проговорил Лоуренсон, глядя на женщину.

Ей было лет двадцать пять, но боль, исказившая ее лицо, делала ее лет на десять старше. Ноги ее были привязаны прочными ремнями к металлическим стременам, руки — к боковым стойкам. Когда накатывалась очередная волна боли, тело женщины начинало судорожно биться под стягивавшими ее путами.

Ее нижняя рубашка задралась к подбородку, обнажая вздувшийся живот, внутри которого что-то шевелилось, перекатывалось, пульсировало, — похоже, младенец пытался вырваться из чрева матери во что бы то ни стало. Бурные судороги бежали по телу женщины. Она издала ужасный вопль. Лоуренсон почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы.

— Она теряет много крови, доктор, — сказала сестра Кили, глядя, как из вагины вытекают потоки крови. Тампоны не помогли остановить кровотечение — целая куча их лежала на металлическом подносе.

— Вытащите ребенка, Лоуренсон, ради Христа! — не выдержал Фрэзер. — Сделайте кесарево, пока не поздно. Не то мы потеряем их обоих.

Лоуренсон покачал головой.

— Успокойтесь, все будет в порядке.

Раздался еще один пронзительный вопль, эхом заметавшийся меж стен.

Сестра Кили, стоявшая у ног женщины, подняла глаза на Лоуренсона.

— Начинается, — сообщила она.

Лоуренсон придвинулся ближе, не спуская глаз с роженицы.

Фрэзер взял женщину за плечи, пытаясь хоть как-то ее успокоить, но та кричала не переставая; схватки усиливались.

Вскоре Лоуренсон увидел головку младенца. Окровавленные половые губы напоминали рот человека, силившегося выплюнуть что-то омерзительное, скверное на вкус... Губы растянулись до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнут. Из расширившейся половой щели хлынули потоки крови. Женщина забилась как безумная, пытаясь высвободиться из ремней. Нестерпимая боль придала роженице такую силу, что ей действительно удалось высвободить одну руку и выдернуть из локтевого сгиба иглу, присоединенную к капельнице. Кровь фонтаном ударила из вены. Сестра Кили поспешила закрепить капельницу, как положено.

— Ну давай же, давай! — кричал Лоуренсон, наблюдая, как выходит наружу головка ребенка.

Тельце младенца билось, извивалось, словно он пытался побыстрее покинуть свою кровавую тюрьму. Роженица сделала последнее усилие и как бы вытолкнула младенца из себя. Не обращая внимания на кровь, Лоуренсон протянул к ребенку руки.

Он поднял младенца перед собой. Все еще прикрепленная к плаценте пуповина обвисла, точно издохшая змея. Секундой позже выпал наружу зловонный сгусток.

Голова женщины безжизненно откинулась назад. Ее лицо и тело поблескивали от пота.

Фрэзер, повернувшись, взглянул на младенца, которого Лоуренсон держал перед собой, словно какой-то ценный трофей.

— О Господи! — выдохнул доктор, вытаращив глаза.

Сестра Кили, увидев новорожденного, не сказала ни слова. Она отвернулась — ее рвало.

— Лоуренсон, вы не можете... — У Фрэзера перехватило дыхание, он прижал к губам ладонь.

— С ребенком все в порядке, как я и говорил. — Лоуренсон крепко держал в руках младенца.

Пуповина пульсировала, напоминая жирного червя, пытающегося пробраться в крохотный животик.

Он поднес новорожденного к матери, которая уже настолько оправилась, что сумела поднять на него взор. Затуманенные болью глаза постепенно прояснялись...

— Ваш сын, — торжественно объявил Лоуренсон.

И женщина закричала снова.

Глава 5

Уолтон дал бы девушке лет семнадцать, может, чуть больше. Впрочем, ее возраст его не интересовал. Девушка стояла, сжав перед собой ладони, и в глазах ее застыли слезы. Она переводила взгляд с одного мужчины на другого, а они с интересом рассматривали ее, не скрывая своего восторга. Один, тот, что повыше, вытирал губы тыльной стороной ладони — Кэролайн готова была поклясться, что видит, как изо рта его текут слюни.

— А ты — красотка! — проговорил Уолтон, касаясь острием ножа ее щеки.