… Para bellum! - Алексеенко Владимир Иванович - Страница 115

А теперь о жестокости. Немцы величайшие знатоки войны (были), они много о ней думали и сделали массу общих, очень точных теоретических выводов. Начальник немецкого Генштаба прошлого века генерал Мольтке как-то сказал, что высшей формой гуманизма на войне является жестокость. Наверное подавляющее число читателей воспримет это как шутку или парадокс. Но это не так. Сама война является парадоксом – ведь в мирной жизни мы стараемся уберечь человека, а на войне его требуется уничтожить.

Причём, на войне жестокость является гуманной акцией при применении её как к противнику, так и к своим войскам.

Возьмите, к примеру, Чечню. В 1944 г. две дивизии НКВД осуществили операцию по восстановлению суверенитета на территории СССР – выселению с территории Чечено-Ингушской АССР всех чеченцев и ингушей. Причём, это были не безобидные и безоружные крестьяне. У них было изъято несколько тысяч стволов оружия, включая немецкое автоматическое и миномёты. Никто не оказал ни малейшего сопротивления, в результате чего чеченцы и ингуши были расселены на востоке в подготовленное жильё (по военным возможностям) и обеспечены работой. Почему не было пролито крови? Потому что Сталин был истинным полководцем, следовательно – жестоким. У тогдашних чеченцев не было ни малейшего сомнения, что окажи они сопротивление и безусловно будут беспощадно уничтожены все сопротивляющиеся, кем бы они ни были – взрослыми, детьми или женщинами. Своей жестокостью Сталин проявил к чеченцам милосердие, он не дал им пролить своей, чеченской крови.

А наши нынешние гуманные, демократические, то ли подлецы-предатели, то ли идиоты, а скорее и то и другое? В 1995 г. начали восстанавливать суверенитет Чеченской Республики «гуманным» (в понимании этих и остальных кретинов) способом. В результате вся Чечня в развалинах, несколько сот тысяч человек убито, 400 тысяч собственно чеченцев бежало из Чечни куда попало – туда, где их никто не ждал.

Видя это, разве трудно согласиться с Мольтке, что на войне жестокость гуманна?

А теперь о жестокости по отношению к своим. Представим образно двух хирургов. К ним поступает женщина с перитонитом, нужно срочно оперировать. А ей страшно, она просит «каких-нибудь» таблеток и даже согласна на «укольчик» и на компресс. Она плачет, и добрый хирург «жалеет» женщину, откладывает операцию, и пациентка умирает от его доброты. А жестокий хирург воплей не слушает, немедленно кладёт больную на стол и спасает. Примерно такое же положение с полководцами.

Представьте, что вы в составе фронта своим полком атакуете врага с задачей продвинуться на 5—10 км. Но огонь силён, в ваших рядах убитые, а вы «добрый» и, чтобы не увеличивать числа убитых, прекращаете атаку. А рядом полки прорвались, и враг, не уничтоженный вами, бьёт им во фланг и тыл. Вы сохранили жизнь одного солдата, а в соседних полках из-за вашей «доброты» убито десять.

Война не бывает без своих убитых, с этим необходимо смириться и понимать главное – если стоящая перед командиром задача не выполнена, то даже единственный погибший солдат будет на совести командира, не выполнившего задачу из-за жалости к свои солдатам. Тогда такой жалостливы командир – фактический убийца своих солдат.

Вот как, командовавший под Москвой кавалерийской дивизией, А. Т. Стученко описывает один из боёв:

«8 февраля после небольшого пулемётно-артиллерийского налёта по сигналу (общему для всех дивизий – Ю.М.) поднялись в атаку жидкие цепи кавалеристов. На моих глазах десятки людей сразу же упали под пулями. Огонь был настолько плотный, что пришлось залечь всем … Волновали мысли: почему же соседи не поддержали нас? Правый наш сосед – 3-я кавдивизия. Временно ею командует полковник Картавенко. Храбрый в бою, не теряющийся в самой сложной ситуации, весёлый, жизнерадостный, он мне очень нравился. Только одно в нём выводило меня из равновесия – излишняя осторожность, которая зачастую дорого обходилась соседям.

Пробравшись к нему на наблюдательный пункт и очень обозлённый на него, я спросил:

– Андрей Маркович, почему твоя дивизия не поднялась в атаку одновременно с двадцатой?

Картавенко, не обращая внимания на мой раздражённый тон, спокойно ответил:

– А я и не пытался поднимать её. Людей на пулемёты гнать не буду. У меня и так одни коноводы да пекаря остались.

Телефонный звонок прервал наш разговор. На проводе комкор. Картавенко сразу меняет тон:

– Дивизию поднять в атаку невозможно, немцы огнём прижали её к земле. Вот лежим и головы поднять не можем.

Положив телефонную трубку, Андрей Маркович лукаво покосился на меня:

– Понял? А ты – в атаку …

Может быть, он прав? Может, так и мне надо было поступить? А приказ? Ведь его выполнять надо?.. Безусловно, надо!

Раздражённый своими сомнениями, я покинул Картавенко и направился на свой командный пункт, находившийся в густом лесу в 700—800 метрах от передовой».

Это только ведь в мемуарах все генералы и умные и храбрые. А в жизни было далеко не так. И Жуков со своей жестокостью и целеустремлённостью на выполнение приказа был смертельно опасен для таких хитрых командиров. Вот Д. Т. Шепилов, больше известный, как «примкнувший к ним», вспоминает:

«Комдив доложил, что в первом же бою с танками противника дивизию самовольно покинул командир артиллерийского полка Глотов. Жуков нажал кнопку звонка. Вошёл генерал. Жуков: „Комдив 173-й докладывает, что в разгар боя дивизию покинул командир артполка полковник Глотов. Полковника Глотова разыскать и расстрелять“.

Сталин, надо думать, ценил Жукова во многом за это – за способность заставить исполнять решение Ставки и трусов, и хитрых.

Вот в упоминавшейся уже книге В. Карпова «Полководец» он описывает действия генерала И. Е. Петрова на должности командующего 4-м Украинским фронтом в 1945 г. Добивая немцев, нужно было решительно идти вперёд, выполняя задачу Ставки. А Ивану Ефимовичу стало жалко губить солдат перед самой Победой. И он на продвижении своих войск вперёд особо не настаивал, за что Сталин и снял его с командования. Ведь что получалось. Из-за того, что Петрову «жалко» своих солдат, оставшиеся без поддержки 4-го Украинского фронта остальные фронта должны были нести потери во много раз больше. Из романа Карпова следует, что генерал Петров был умным и порядочным человеком, но на звание действительно выдающегося полководца всё же не тянул, хоть Сталин и представил его после окончания войны к званию Героя.

Есть ещё один момент, на который никто не обращает внимания.

Так, к примеру, из цитированных исследований В. М. Сафира следует, что Жуков под Москвой заставил трибунал приговорить к расстрелу командира 329 СД полковника К. М. Андрусенко. Верховный Суд, однако, приговора не утвердил, заменил 10 годами лишения свободы и отправкой на фронт, в 1943 г. полковник Андрусенко стал Героем Советского Союза.

Свою деятельность в 1939 г. на Халхин Голе Жуков начал точно так же – отдал под суд 17 человек, заставив трибунал приговорить их к расстрелу. И тогда Верховный Суд не утвердил приговор, и все 17 вернулись в свои части. И, как пишут историки Бирюков А. Н. и Сафир В. М., «все бывшие смертники отличились в боях с японцами, получили ордена и даже звание Героя».

Невероятно, чтобы Жуков специально отбирал самых лучших командиров и отдавал их под суд. Тогда остаётся один вывод: получив такой урок, как приговор трибунала, даже трусы становились героями. А ведь этот урок предназначался, собственно, не им, а остальным и остальные тоже его усваивали.

В этом смысле Жуков был истинным полководцем, он был жесток и, поставив задачу, страхом смерти заставлял всех командиров исполнять её точно и в срок.

Имея ученика с такими задатками полководца, Сталин Жукова учил. Учил тем, что, страхуя, ставил и ставил его во главе войск в ответственных сражениях. И как полководец Жуков рос и рос.

Становление Жукова

Вы видели его поведение в битве под Москвой. А вот как, по воспоминаниям начальника ГАУ Яковлева, Жуков командовал в 1944 г.