Мой пылкий рыцарь - Хауэлл Ханна - Страница 42

— Думай что хочешь, только я вот что тебе скажу — очень скоро мы все будем трупами валяться на земле, и вряд ли найдется кто-нибудь, кто похоронит нас!

Эйнсли вздохнула. Как бы ей хотелось уверить брата, что их будущее не так мрачно! Но она не умеет врать, да и Колин слишком умен, чтобы не понимать истинного положения вещей. Гейбл наверняка пришел в ярость от предательства Дуггана, но даже если он сам не станет ему мстить, есть еще король. Уж тот-то и слышать не захочет о том, чтобы оставить безнаказанным такое преступление! Дугган Макнейрн отнял у клана последнюю надежду на спасение, и на этот раз никакие уловки не помогут ему уберечь свою жизнь и жизни своих драгоценных сыновей…

— Открой глаза, Эйнсли, но не шевелись.

Шепот вырвал Эйнсли из объятий беспокойного сна. Она поняла, что Колин пытается предостеречь ее — значит, отец где-то близко, и если она не будет осторожна, то привлечет к себе его внимание. Колин мог заступиться за сестру, когда отец избивал ее, но был не в силах помешать тому делать с дочерью все, что заблагорассудится.

Въезжая в ворота Кенгарвея, Эйнсли была поражена произошедшими в нем переменами. Постоянно воюя со своими многочисленными врагами, отец никогда не утруждал себя строительством, тем более из камня, даже когда располагал необходимыми для этого средствами. Однако обитатели Кенгарвея весьма преуспели в искусстве использовать деревянные стены как надежное убежище. Новые толстые каменные стены Кенгарвея выглядели прочными и солидными, а деревянные постройки, которые пощадил последний пожар, были приведены в надлежащий порядок. Впрочем, тут же напомнила себе Эйнсли, теперь не имеет особого значения, из какого материала сделан замок. Даже если бы отец чудесным образом очутился в величественном и прочном Бельфлере, он и там не смог бы избежать мести короля.

Когда всадники въехали во внутренний двор, Эйнсли увидела отца и задрожала. Ей был противен этот страх, но сдержаться она не смогла. Спешившись, Дугган направился к ним, и девушка, привалившись к брату, сделала вид, что все еще находится без сознания. Она пока не осмотрела раны, нанесенные ей отцом, и не собиралась добавлять к ним новые.

— А, наша шлюха все еще в обмороке, — изрек Дугган, останавливаясь рядом с Колином и кидая сердитый взгляд на младшую дочь.

— По-моему, это не просто обморок, отец, — возразил Колин. — И почему ты все время называешь Эйнсли шлюхой?

— А чем же, по-твоему, она занималась в Бельфлере с этим подлым норманном?

— Мне кажется, ничем. Какое отношение имеет норманн к нашей Эйнсли?

— Похоже, монахи совсем задурили тебе голову, парень! Конечно, норманн своего не упустил, а судя по тому, что твоя сестра выглядела здоровой и веселой, когда он привез ее к реке, она вряд ли сопротивлялась. Хорошо, что я ее не просватал! Теперь, разумеется, ни о какой свадьбе не может быть и речи. Однако она мне дорого досталась, эта девчонка, черт побери!

— А по-моему, мы остались в выигрыше. Эйнсли опять с нами, а выкуп мы так и не отдали.

— Это верно. Но какую оплеуху получил этот норманнский ублюдок! Думаю, он не скоро это забудет…

— Я уверен, что не забудет, — со значением произнес Колин.

— Ну ладно, пристрой где-нибудь девчонку и присоединяйся к нам. Сегодня есть что отпраздновать!

— Я скоро приду, — пообещал Колин, но Дугган, не дослушав его, уже скрылся в замке.

Удостоверившись, что отец ушел, Эйнсли выпрямилась.

— Он действительно считает, что победил! — воскликнула девушка, пораженная тем, как отец может не замечать очевидного.

— Но ведь так оно и есть, — заметил Колин, слезая с коня и помогая сестре спуститься.

— Конечно, так может показаться. Но на самом деле он потерял гораздо больше, чем приобрел. — Лицо Эйнсли исказила судорога боли, когда Колин, взяв ее на руки, начал осторожно подниматься по узкой деревянной лестнице. — Он обречен. Хоть ты-то это понимаешь?

— Да. Сейчас ты убедишься, что от огня пострадал не весь замок. Конечно, стены кое-где изрядно закоптились, но твоя комнатка осталась прежней.

— Какое счастье!

Только когда Колин уложил Эйнсли на кровать, предварительно промыв и обработав ее раны, у нее появилась возможность спокойно поговорить с братом. Он присел на краешек кровати и заставил сестру выпить медового напитка. Колин выглядел подавленным, но она не знала, чем поднять его настроение.

— Ты должен уехать из Кенгарвея, Колин, — наконец мягко проговорила девушка, беря брата за руку.

— Интересно, куда?

— А что, если обратно в монастырь?

— Нет, я не могу туда вернуться. Когда отец решил, что учиться дальше мне ни к чему, он не просто забрал меня оттуда, но и увез все ценное.

— Из церкви? Ограбил святых людей?

— Не такие уж они святые, девонька. Большинство их изрядно погрязли в грехе и не думают о спасении души.

— Моя вера в святую церковь на глазах дает трещину, — изрекла Эйнсли и с удивлением услышала, что Колин засмеялся. — Гейбл вернется, Колин!

— Знаю. Еще я заметил, что ты называешь его просто Гейбл. Значит, отец прав?

— То есть ты тоже считаешь, что я шлюха?

— Нет. Но, наверное, ты действительно спала с ним.

Эйнсли покраснела.

— Это не имеет значения, — коротко бросила она.

— Для меня — нет, но отцу незачем знать, какие чувства питает к тебе этот норманн. Он не преминет этим воспользоваться, и ты окажешься между двух огней.

— Вряд ли… Но хватит об этом. Послушай, что я тебе скажу, Колин! Гейбл обязательно вернется и сравняет Кенгарвей с землей. Если таков будет приказ короля, у Гейбла не будет выбора. Нам остается молиться, чтобы воины Бельфлера участвовали в этой операции!

— Не понимаю, почему об этом нужно молиться. Какая нам разница, кто придет под наши стены?

— Гейбл не станет ненавидеть человека только за то, что тот носит имя Макнейрн. Он умеет быть милосердным. Правда, в данной ситуации у него нет выбора. Ему придется или убить нашего отца, или доставить к королю, который прикажет казнить его. Но я боюсь другого… В этой битве будут участвовать не только люди Гейбла, но и те, кто хотел бы потопить в крови каждого, кто носит имя Макнейрн, например, Фрейзеры и Макфибы.

Колин со вздохом провел рукой по своим длинным, плохо подстриженным рыжеватым волосам.

— Тогда мы обречены. Эти люди не остановятся, пока не превратят Кенгарвей в груду пепла и не потопят его в море крови.

— Вот именно! Поэтому я прошу тебя, если — вернее, когда — на нас нападут и ты увидишь, что битва проиграна, обещай мне сдаться человеку из Бельфлера.

— Зачем? Чтобы меня заковали в цепи и приволокли к королю? Я предпочитаю умереть от удара меча, чем подвергнуться мучительному наказанию, которое изобретет для меня король!

— Нет, тогда у тебя появится шанс остаться в живых. Гейбл поклялся, что постарается сохранить жизнь всем, кто не повинен в предательстве. С отцом все ясно — он обречен с той самой минуты, когда у реки была выпущена первая стрела. Но ты не обязан умирать вместе с ним! И ты, и другие наши братья останутся в живых, если сдадутся Гейблу. Он вовсе не намерен уничтожить весь наш клан. Он хочет мира и надеется договориться по-хорошему с сыновьями человека, с которым не сумел прийти к согласию.

— А как он намерен поступить с его дочерью? — тихо спросил Колин.

— Сохранить жизнь. Ничего другого он сделать не может. — Эйнсли с грустью улыбнулась, откидываясь на жесткие, набитые сеном подушки. — Он слишком хорош для такой девушки, как я… Так поклянись мне, Колин, что сделаешь все, чтобы спастись самому и сохранить жизнь нашим братьям!

— У меня нет никакого желания умирать, Эйнсли. Только когда брат ушел, девушка поняла, что так и не добилась от него желаемого обещания. Она вздохнула. Наверное, Колин не поверил тому, что она рассказала ему о Гейбле, считая, что, ослепленная любовью, она не замечает очевидного. Надо постараться переубедить брата. Время еще есть — пройдет несколько недель, а то и месяцев, прежде чем начнется битва. Возможно, только весной Дуггану Макнейрну придется заплатить за свое предательство.