Клятва и меч - Шелби Грэм - Страница 50

Роберт смотрел на молодого человека смеющимися глазами. Было просто невозможно относиться к нему с неприязнью. Это был слабый и изнеженный юноша, имевший преувеличенное представление о важности своей персоны. Он выглядел приятным исключением среди жестоких корыстолюбцев, ведущих войну между собой.

– Вы озадачили меня, сэр Гилберт, – мягко сказал Роберт. – Запасы провианта в замке оказались настолько малы, что я захватил его даже прежде, чем хотел. И как же вы намеревались пережить суровую зиму?

– Э-э… я собирался продавать свои гобелены, один за другим.

– Но вы бы долго не протянули на этом.

– Верно… Но я не видел другого выхода.

Роберт озадаченно посмотрел на него и покачал головой.

– И я должен верить рассказам о скупости вашей семьи?

– Увы, мой лорд, увы. У моих родственников никогда не находилось времени для меня, а теперь нет и денег.

– Тогда что же мне с вами делать? Вы капитулировали, верно, но это еще не значит, что вы собираетесь воевать на моей стороне.

– Простите, мой лорд, но я устал от битв, – признался де Рентон. – Вчера вечером мне пришла в голову мысль стать пилигримом. Тогда я увижу другие, не изведанные никем земли! Но я не хочу странствовать в доспехах и с мечом в руках. Правда, мне почти ничего не известно о дальних странах, но если вы посадите меня в тюрьму, то я смогу изучить…

– А если я отпущу вас?

– Тогда я отправлюсь в Иерусалим. – Гилберт неожиданно улыбнулся. – Не беспокойтесь, мой лорд, для вас я не представляю опасности. Даже если бы я нарушил слово и выступил с оружием в руках против вас, то принес бы королю Стефану больше вреда, чем пользы.

Граф Роберт согласно кивнул.

– Согласен. Будь вы на месте констебля Лондона, мы бы заняли столицу за неделю.

Подумав еще немного, Роберт принял решение. Те рыцари и солдаты, кто вновь дал клятву верности Матильде, Леди Англии, были прощены. Остальные же заключены в тюрьму Уорхейма. За офицеров Роберт намеревался получить выкупы, а солдат – продать как рабов.

За исключением небольшого гобелена, замок и вся обстановка перешла в собственность восставших. Гобелен был вручен де Рентону, чтобы молодой дворянин мог продать его и на вырученные деньги отправиться паломником на Святую Землю.

– Отныне я не де Рентон, а брат Гилберт, – сказал тот, принимая подарок и поклонившись в знак признательности. – Это звучит не так уж заманчиво для моего очередного пленителя, не так ли, граф Роберт?

Он еще раз преклонил колена перед Глостером, поклонился Бриану Фитцу и другим баронам и… внезапно увидел стоявшего в стороне Варана. Гилберт вспомнил, что уже видел этого человека после битвы у Линкольна, хотя был почему-то уверен, что они встречались и раньше.

Взвалив гобелен на плечо, он зашагал к воротам. Проходя мимо Варана, не удержавшись, он остановился и спросил:

– Вы не узнаете меня, констебль?

Саксонец кинул взгляд на лорда Бриана и, удостоверившись, что тот не мог их слышать, только тогда ответил:

– Да, я вас знаю.

– Но где же мы встречались? Я никак не могу вспомнить. Говорите, не опасайтесь, я ухожу не только из Уорхейма, но и уезжаю надолго, если не навсегда, из Англии.

– А я и не опасаюсь вас, – добродушно усмехнулся Варан, глядя на незадачливого дворянина сверху вниз. – Однажды мне вздумалось натянуть себе на голову капюшон с тремя прорезями. Не припоминаете?

– Капюшон… Ну конечно же, это были вы! А я порой думал, что по дороге к Дорчестеру на меня напал сам дьявол. Отлично придумано, констебль. Думаю, капюшон с тремя дырками еще никому не приносил столько серебряных монет.

Он хотел было продолжить путь к воротам, но тяжелая рука констебля легла ему на плечо.

– Брат Гилберт! Когда вы достигнете жарких стран на Востоке, то всегда возите с собой воду. Всегда. Я был там. Это простое правило поможет вам дольше сохранить свою жизнь.

Будущий пилигрим с признательностью поглядел на старого воина.

– Спасибо за совет, констебль. Я запомню его.

Затем с легким сердцем он вышел за ворота замка, размышляя, какую бы цветную ткань купить для своей скромной одежды пилигрима.

Бриан ожидал своего сына. Он стоял на нижнем этаже в небольшой, лишенной окружного рва цитадели, и его взгляд равнодушно скользил по разбитой мебели и грудам каменных обломков на полу. Башня была сравнительно мало повреждена – лишь на северо-востоке часть ее стены была разрушена. Здесь два каменных снаряда пронеслись через округлую комнату, разбив вдребезги кресла, столы, лавки, сундуки и подставки для оружия. Бриан нагнулся и поднял эфес сломанного меча. В его ручку был вделан рубинового цвета камень, – возможно, драгоценный, но не исключено, и простая стекляшка. Он подумал о том, с каким искусством был сделан этот инструмент смерти. Странно, что его оказалось так легко сломать. Что поделаешь, мечи, пики и луки начинают постепенно уступать первенство в боевых действиях катапультам, баллистам и другим новоизобретенным орудиям. Как знать, быть может, они вскоре смогут метать более разрушительные снаряды, чем камни и греческий огонь, и даже научатся испепелять изобретенных людьми летающих драконов! Любое, самое совершенное оружие непременно будет создано из четырех первичных элементов: огня и воды, земли и воздуха. Но всегда останется потребность в человеке, умеющем искусно владеть мечом.

Роберт вошел в пыльную комнату, осмотрелся.

– Где он?

– Генрих? Где-то на верхних этажах.

– Надеюсь, ему не удалось убежать от своей охраны. Не хватало только, чтобы он упал и сломал себе шею…

– Хм… Раньше вы что-то говорили, граф, о его темпераменте, который подобен его наружности. Что вы имели в виду?

Роберт взглянул на друга и усмехнулся.

– Да, говорил. И это будет настоящим сюрпризом для вас, мой дорогой Бриан.

Седой помрачнел и, собравшись с духом, решительно спросил:

– Почему вы так говорите, лорд Роберт? Какое мне дело до наружности какого-то мальчишки, пусть и сына Матильды?

Граф вместо ответа растолкал ногами обломки мебели, нашел уцелевшую скамью и приставил ее к стене. Затем он сел и вытянул длинные ноги. Он широко зевнул, поскреб ногтями свою массивную челюсть, а затем снял с головы шлем.

– Вы сегодня на редкость любознательны, Седой. Почему я говорю о темпераменте племянника? Вы знаете его мать, вот о чем я толкую.

– Но Матильда сказала…

– Что сказала? Молчите. Что ж, хорошо. Тогда я скажу. Вы знаете, как выглядит моя сестра, когда она возбуждена? Чего это вы так на меня смотрите, Бриан?

«Да, я видел ее в таком состоянии, – подумал Бриан. – Один-единственный раз…»

– Какова мать, таков и сын, вот что я хотел сказать. Да вы сейчас сами убедитесь. По-моему, это он бежит по лестнице.

Они услышали отдаленный грохот, пронзительный крик:

– Я не упаду! Отстаньте от меня, чурбаны! Если я и покачусь вниз, так это потому, что вы меня толкнете!

Девятилетний мальчишка вихрем ворвался в комнату. Бриан невольно сглотнул слюну. Он увидел уменьшенное зеркальное подобие графа Готфрида Анжуйского. До плеч мальчика спадали густые, ярко-рыжие волосы! Рыжие!.. И никакой седины, да и в чертах его лица не было ни малейшего сходства с лицом лорда Уоллингфорда. Если бы Генриха видела сейчас Элиза, то ей нечего было бы что-либо объяснять.

Это открытие повергло Бриана в шок. Его голова закружилась, и он пошатнулся. Один из телохранителей юного Генриха помог ему удержаться на ногах. Туман рассеялся. Мальчик подошел к нему и с любопытством спросил:

– Так вы и есть Седой? Ваши волосы умерли, верно? Моя мать, Матильда, Леди Англии, рассказывала, что вы – один из самых верных ее сторонников.

Преклонив колено перед принцем, Бриан жадно всмотрелся в его лицо. Ничего. Ничего похожего. И она это знала, прекрасная и вероломная Матильда. Ей было недостаточно его неверности, того, что он предал Элизу. Ее не трогало, что он погубил свою карьеру, разорился, когда все клятвопреступники только богатели. Не заботило ее и то, что он в течение многих лет в ущерб своей семье старался вернуть ей корону. Нет, она жаждала забрать все, владеть всем, ничего не давая взамен, держать в своих прелестных ручках все нити его жизни, время от времени с силой дергая их и принося боль и ему, и Элизе. Она бессовестно губила их, ничего не испытывая. Тонко намекнув на его возможное отцовство, она на долгое время внесла раздор в семью хозяев Уоллингфорда, из-за нее пыталась лишить себя жизни его супруга.