Сердце горца - Монинг Карен Мари - Страница 53

Габби отдалась ему со всей чистотой безмерной страсти, которая, он чувствовал, таилась в ней. Весь свой пыл, свой огонь она направила на него – несдержанно, открыто, раскованно, и он наслаждался этим огнем, впитывал его, купался в нем. С ней он смог почувствовать то, чего не чувствовал раньше. То, над чем он мог размышлять веками и все же не разгадать.

«И в благодарность за это ты лишишь ее души?»

Он отогнал, отбросил от себя эту мысль. А что – ведь человеческие тела обременены сознанием? «Взамен души я дам ей бессмертие».

«Ты предоставишь ей выбор? Ты ей скажешь об этом?»

«Ни за что на свете», – безмолвно возразил он.

Если Габриель должна была стать его личным Эдемом, в нем не будет никакого древа познания. Адам прекрасно помнил, что случилось с его тезкой. Когда человек узнавал что-то новое, его навсегда изгоняли из Рая.

Он не станет смотреть, как Габриель О'Каллаген будет умирать. Он уже видел смерть слишком многих людей. Теперь Габби принадлежала ему. Она сделала свой выбор. Она пришла к нему, приняла его. Только мужчина гораздо более благородный, чем он, мог бы отпустить ее туда, куда он не сможет за ней последовать.

Дэгьюс улыбнулся, пробираясь по коридорам темного замка с пинтой тающего мороженого в руке. Он пристрастился к современному лакомству. Ему нравилось дразнить кожу Хло прохладным кремом, а потом обжигать ее своими жаркими поцелуями, слизывать крем с ее губ, сосков, с гибкой впадинки между бедер.

Они могли заниматься любовью часами. Казалось, желание застыло в воздухе, и в замке царил дух романтики. Ночной бриз навевал мысли о сексе, и Дэгьюс был этому рад. Потому что если кому-то и требовались исцеляющие женские ласки, так это Адаму.

С тех пор как Дэгьюсом овладели души драгаров, он сильно изменился, и осознать эти изменения ему самому не всегда удавалось. Он систематически сортировал огромное количество знаний, которые они оставили в его голове, и отбирал то, что можно было использовать на благо.

Одна из способностей, которую он развил совсем недавно, – это «проникающее слушание». Он еще не рассказал Драстену, что умеет это делать, и все еще учился управлять этой способностью.

Раньше Дэгьюсу никак не удавалось это искусство, в котором так преуспели его задумчивые предки-друиды, – слышание, которое помогало отделить ложь от истины и заглянуть в суть вещей, в самое сердце человека.

Но за последние месяцы супружеского счастья он открыл для себя такое умиротворение, такое внутреннее спокойствие, что, приумноженное знанием тринадцати, оно помогло ему раскрыть в себе способности друида.

Сегодня во время прогулки он «прослушал» Адама Блэка, желая узнать, говорит ли тот правду, называя причины, по которым нужно опустить стены. Если уж Келтарам и придется снова нарушить клятву, Дэгьюс хотел быть уверенным, что на то есть веская причина. Он немного исследовал этот вопрос и, проникнув не очень глубоко, выяснил, что Адам говорит правду.

Но потом он почувствовал что-то еще – что-то такое, чего он не ожидал обнаружить во всемогущем бессмертном Существе, пусть даже временно лишенном своей силы. Распознав это, он уже не смог удержаться и проник глубже. То, что он услышал на своем древнем языке – в том, что Адам сказал, и в промежутках между тем, что он говорил и о чем молчал, – окончательно его успокоило.

Когда-то Дэгьюс считал себя одиноким. До того как нашел свою половинку, до того как Хло положила свои маленькие ручки ему на сердце и связала с ним свою жизнь свадебной клятвой. Но теперь он знал, что, если к тому, что он принял за одиночество, прибавить тысячи лет и умножить на бесконечность, он все же будет не в состоянии измерить темноту, которая так обманчиво скрывалась в Адаме Блэке.

«Странные это дни, – подумал Дэгьюс, открывая дверь в свою комнату, – когда рядом разгуливает Туата-Де в человеческом обличье».

Э... или кто-то вроде него.

Ведь сегодня перед ним открылась еще одна странность, которая касалась их потустороннего гостя. Адам действительно был теперь не совсем Туата-Де. И в то же время он не был человеком.

ГЛАВА 20

Габби не покидала спальню Адама трое долгих блаженных суток. Три чудесных, восхитительных дня и ночи. Она отдалась ему целиком и полностью. О, они не все время занимались любовью, ее тело – такое нежное по сравнению с его телом – не вынесло бы этого.

Но существовало множество других способов доставлять и получать удовольствие, и Адам был искусен во всех них. Они проводили долгие часы в душе, лениво купая друг друга, исследуя тела, дразня их и пробуя на вкус. Это были часы, во время которых Габби наслаждалась золотисто-бархатной кожей, крепкими мышцами и шелковистыми черными волосами, что рассыпались по ее обнаженному телу. И часы, которые она провела, распластавшись на коврике у камина, в то время как Адам втирал ей в кожу ароматические масла, в шутку сравнивая ее с лошадкой, на которой ездили слишком быстро.

Он снова седлал ее. Снова растирал ее кожу. Они опять купались, опять играли в постельные игры.

Адам покидал ее только для того, чтобы принести еду. Дни и ночи напролет они спали, ели и занимались любовью. «Ни одна женщина, – решила Габби, – не расставалась с невинностью более фантастическим образом». Долгие часы она пребывала именно в таком состоянии, как он и предсказывал: была слишком пресыщена ласками, чтобы пошевелиться. Ей казалось, что он не сможет снова ее возбудить; но возбуждалась в один миг от одного лишь взгляда его темных глаз с золотыми искрами из-под нахмуренных бровей.

Габби чувствовала себя так, словно попала в какой-то запретный мир из хрусталя, очага с ароматом вереска и обжигающего эротизма. Хотя сначала она этого не заметила, полностью сосредоточившись на виде большого смуглого обнаженного мужчины. Лишь немного позже Габби поняла, что комната называлась Хрустальной, потому что в ней были хрустальные фигурки различных фантастических существ. Повсюду на каминных полках, тумбах и шкафчиках стояли единороги и драконы, химеры и фениксы, грифоны и кентавры. Необычные призмы висели на окнах и над камином, ловя свет очага и превращая его в восхитительные вспышки цвета.

Зеркала в затейливых серебряных рамах висели на стенах среди изысканных гобеленов, комнату украшала темная резная мебель из красного дерева. На полу были расстелены роскошные коврики из овечьих шкур. Кровать, застеленная атласными простынями, мягкими наволочками и шикарным покрывалом из черного бархата, казалась произведением искусства работы античного мастера. У кровати было четыре столбика величиной с небольшое дерево (однажды Адам привязал к ним руки Габриель, а затем целовал и ласкал ее, сводя с ума от желания).

Для нее и ее сказочного принца сложно было найти более подходящую спальню, чем эта, обставленная фигурками сказочных существ, когда сказочный любовник Габби возвышался над ней в золотых отблесках огня, испещренный оттенками всех цветов радуги, и смотрел на нее взглядом, полным желания.

Габби казалось, что эти три дня они провели в месте, где не было ни времени, ни пространства, в каком-то фантастическом доме, где не имело значения ничего, кроме настоящего, и это настоящее было так прекрасно, что на время она позабыла обо всем.

Никаких вопросов не срывалось с ее губ, занятых поцелуями. Никаких забот не возникало в ее голове, которая кружилась от любви. Никакие мысли о завтрашнем дне не нарушали ее спокойствия.

Габби жила одним днем. Она была счастлива, и этого ей казалось достаточно. На четвертый день Адам разбудил ее, когда за окном было еще темно, накинул на ее обнаженное тело теплое одеяло и начал перемещаться с ней, пока они не очутились на вершине горы.

Грациозно опустившись на край скалы на высоте тысячи футов, он обнял Габби, и они смотрели, как всходит из-за гор солнце, и их дыхание застывало в морозном воздухе. Восход начался с легкой золотой дымки на краю горизонта, которая медленно рассеяла туман и превратилась в розово-оранжевый огненный шар, осветивший холмы и долины золотом.