Тени былого - Хейер Джорджетт - Страница 63

63

– Вы очень мстительны.

После небольшой паузы Эйвон сказал:

– Не знаю, насколько полно вы поняли всю глубину злодейства моего друга. Прошу вас, подумайте немного. Насколько милосердны вы были бы к человеку, который был способен обречь собственную дочь на жизнь, какую вела моя малютка?

Меривейл выпрямился в кресле.

– Я ничего не знаю о ее жизни. Она была тяжелой?

– Да, мой милый, очень тяжелой. До двенадцати лет ее – Сен-Вир! – воспитывали как крестьянку. А потом она жила среди парижской canaille[161]. Вообразите убогую харчевню на грязной улочке, с тупым скотом хозяином и сварливой ведьмой хозяйкой. И порок во всех своих низменнейших формах повсюду вокруг моей малютки.

– Но это же был… ад, – сказал Меривейл.

– Вот именно! – Его светлость поклонился. – Самый худший ад, который только может быть.

– Какое чудо, что она прошла через это, не пострадав ни телом, ни душой!

Карие глаза поглядели в глаза Меривейла.

– Не совсем, мой дорогой Энтони. Эти годы оставили свой след.

– Полагаю, это было неизбежно, но я ничего не заметил.

– Вероятно. Вы видите шаловливость и бесстрашный дух.

– А вы? – Меривейл вопросительно посмотрел на герцога.

– О, я заглядываю в глубину, мой милый! Но ведь, как вам известно, я знаю женщин.

– И вы видите… что?

– Некоторую циничность, рожденную жизнью, которую ей пришлось вести, тоску, укрытую веселостью, порой страх и почти все время память об одиночестве, ранящую душу.

Меривейл опустил глаза на свою табакерку и начал водить пальцем по выпуклому узору.

– Знаете, Аластейр, – сказал он медленно, – мне кажется, вы стали взрослым…

Его светлость встал.

– Полное преображение, – сказал он.

– В глазах Леони вы не способны ни на что дурное.

– Да. Забавно, не правда ли? – Эйвон улыбнулся, но Меривейл заметил горечь в этой улыбке.

Они вернулись в залу и узнали, что некоторое время назад Леони исчезла под руку с Рупертом.

Она действительно ушла с Рупертом в малую гостиную, и он принес ей туда бокал с освежающим напитком. И тут к ним подошла некая мадам де Вершуре, видная дама со злобным характером, которая была для Эйвона всем, когда в его жизни появилась Леони. Она поглядела на Леони с ненавистью и остановилась у ее кушетки.

Руперт встал и поклонился. Мадам ответила реверансом.

– Мадемуазель де Боннар, не так ли? – сказала она.

– Да, мадам. – Леони встала и тоже сделала реверанс. – Простите меня, я очень глупенькая, но я не могу припомнить ваше имя, мадам.

Руперт, решив, что это кто-то из приятельниц Фанни, удалился в залу, и Леони осталась наедине с отвергнутой любовницей Эйвона.

– Поздравляю вас, мадемуазель, – сказала дама ядовито. – Как видно, фортуна улыбнулась вам больше, чем мне.

– Мадам? – Веселые искорки в глазах Леони угасли. – Я имею честь быть знакомой с мадам?

– Я Анриетта де Вершуре. Вы меня не знаете.

– Прошу прощения, мадам, я много о вас знаю, – быстро сказала Леони.

Мадам умело избегала открытого скандала, но пользовалась довольно сомнительной репутацией, а Леони не забыла тех дней, когда Эйвон так часто навещал ее.

Мадам сердито покраснела.

– Ах, так, мадемуазель? И о мадемуазель де Боннар тоже известно много. Мадемуазель очень умна sans doute[162], но те, кто хорошо знают Эйвона, не дадут себя обмануть видимостью соблюдения приличий.

Леони подняла брови.

– Неужели мадам воображает, будто я преуспела там, где она потерпела неудачу?

– Какая наглость! – Пальцы мадам судорожно сжали веер.

– Прошу прощения?

Мадам смотрела на сидящую перед ней Юность, и ее охватила ревнивая злоба.

– Прикрывайся наглостью! – сказала она визгливо. – Надеешься, дурочка, что он поведет тебя к алтарю под звон свадебных колоколов? Послушай моего совета и оставь его сама, потому что Эйвон никогда не женится на девушке низкого рождения.

Глаза Леони сверкнули, но она ничего не сказала. Внезапно мадам изменила тактику и ласково протянула к ней руку.

– Душечка, право же, мне очень тебя жаль! Ты так юна и так не осведомлена об обычаях света. Эйвон не безумен, чтобы взять жену с твоей кровью. Решись он на подобное, и ему конец. – Она засмеялась, искоса следя за лицом Леони. – Даже перед английским герцогом захлопнутся все двери, женись он на подобной тебе, – добавила она.

– Tiens, я рождена так низко? – осведомилась Леони. с вежливым интересом. – Мне кажется, мадам вряд ли знала моих родителей.

Мадам впилась в нее взглядом.

– Да неужели ты не знаешь? – спросила она и снова засмеялась, откинув голову. – И ты не слышала, о чем шепчутся все? Не видела, как Париж следит за тобой и спрашивает себя… спрашивает…

– Но конечно, мадам, я знаю, что имею большой успех.

– Бедная девочка, и это все, что ты знаешь? Как же так? Где твое зеркало? Где твои глаза? Неужели ты никогда не замечала своих огненных волос? Не думала о том, откуда у тебя черные брови и ресницы? Весь Париж это знает, а ты – нет!

– Eh, bien, – сказала Леони. Сердце у нее бешено колотилось, но она сохраняла внешнее спокойствие. – Просветите меня, мадам. Что знает Париж?

– Что ты побочная дочь де Сен-Вира, дитя мое. И мы – nous autres[163] – смеемся, наблюдая, как Эйвон, не ведая о том, взял под крыло дочь своего дражайшего врага!

Леони стала белее своих кружев.

– Вы лжете! Мадам язвительно усмехнулась.

– Спроси своего заботливого отца, лгу ли я! – Она подобрала юбки и сделала презрительный жест. – Эйвон вот-вот узнает, и что тогда будет с тобой? Дурочка, лучше оставь его сейчас, пока у тебя есть выбор!

С этими словами она удалилась, и Леони осталась в гостиной одна. Лицо ее было горько нахмурено, руки судорожно сжаты.

Мало-помалу она расслабилась и вновь опустилась на кушетку, дрожа всем телом. Первым ее порывом было побежать за помощью к Эйвону, но она заставила себя остаться на месте. Вначале она просто не поверила мадам де Вершуре, но затем начала находить правдоподобность в том, что услышала. Это объясняло попытку Сен-Вира похитить ее, а также интерес, который он всегда проявлял к ней. Ее душило омерзение.

– Mon Dieu, что у меня за отец, – пробормотала она гневно. – Свиное отродье! Ба!

Омерзение сменилось ужасом, леденящим душу испугом. Если мадам де Вершуре не солгала, то впереди ее ждало былое одиночество – ведь совершенно немыслимо, чтобы вельможа вроде Эйвона женился на девушке ее происхождения или хотя бы стал ее опекуном. Он из древнего знатного рода, а в ее жилах течет смешанная кровь незаконнорожденной. Пусть он не отличался строгостью поведения, но Леони знала, что, женившись на ней, он опозорил бы фамильное имя. Знающие говорили, что его не остановит цена, которую придется заплатить, но она за него взвесит эту цену, и потому, что любит его, потому, что он ее монсеньор, она всем пожертвует, лишь бы уберечь его от падения в глазах света.

Леони закусила губу. Было куда легче считать себя крестьянкой, чем оказаться побочной дочерью Сен-Вира. Ее мир грозил вот-вот рухнуть, но она встала и вернулась в залу.

Вскоре к ней подошел Эйвон и предложил ей руку.

– Мне кажется, ты устала, моя малютка. Пойдем поищем леди Фанни.

Леони положила ладонь на его локоть и чуть вздохнула.

– Монсеньор, давайте уйдем, а леди Фанни и Руперт пусть останутся. Мне не хочется быть с ними.

– Хорошо, малютка. – Эйвон поманил к себе Руперта и, когда тот подошел к ним, сказал, растягивая слова: – Я увожу малютку домой, Руперт. Окажи мне услугу: останься, чтобы сопровождать Фанни.

– Лучше я отвезу Леони, – поспешно сказал Руперт. – Фанни отсюда уйдет не скоро!

– Поэтому я и оставляю тебя здесь позаботиться о ней, – сказал его светлость. – Идем, ma fille.

вернуться

161

Чернь (фр.).

вернуться

162

Без сомнения (фр.).

вернуться

163

Мы, остальные (фр.).