Запретные желания - Хейер Джорджетт - Страница 24

Проведя вечер за «фараоном», виконт обнаружил, что такая перемена привычек не оправдала возлагаемых на нее надежд; и потому, встав после весьма веселого обеда, он сопротивлялся всем попыткам затащить его в зал для игры в макао. Он решил еще раз попытать счастья в кости, потому что у него имелось сильное предчувствие, что фортуна наконец побалует его. Похоже, так оно и было. Поставив двадцать фунтов, он назвал перед броском семь и угадал, выбросив одиннадцать, что казалось хорошим предзнаменованием на весь вечер. Даже мистер Фэнкот, уже несколько месяцев пытавшийся проиграть ему хотя бы какие-нибудь деньги и потерявший всякую надежду добиться своей цели, воспрял духом.

Поскольку в тот вечер принц-регент проводил одну из своих холостяцких вечеринок в отеле «Карлтон», народу в клубе было мало. Пришедший около полуночи мистер Хедерсетт обнаружил, что в зале для игры в макао никого нет, за исключением нескольких типов; по его оценке, это были либо видавшие виды старики, либо пьянчуги, находившиеся на мели. Он взглянул на игравших в «фараон», но и эта компания не привлекла его. Он уже собрался уйти, но внезапно ему в голову пришла одна мысль. Это была не слишком желанная мысль, и нельзя сказать, что претворение ее в жизнь доставило бы ему большое удовольствие, но это было лучшее, что он мог придумать за весь день, почти целиком занятый размышлениями о финансовых проблемах леди Кардросс.

Чем больше он раздумывал, тем больше ему становилось не по себе, ибо умеренной нежности, которую он испытывал к Нелл, было недостаточно, чтобы он поверил в ее обещание держаться подальше от ростовщиков. Будучи справедливым человеком, он должен был признать, что, если она не решится рассказать о своих долгах Кардроссу, у нее остается единственный выход – взять в долг под проценты. По его мнению, она уж слишком преувеличивала возможный гнев Кардросса. Вряд ли можно было рассчитывать на то, что он снисходительно выслушает ее признание; но в конце концов, он всего лишь влюбленный мужчина, к тому же обладающий великодушным характером и отменным здравомыслием. Именно он скорее, чем кто-либо другой, сделает скидку на молодость и неопытность; и хотя он, несомненно, запретил Нелл снабжать деньгами ее брата, мистер Хедерсетт нисколько не сомневался и в том, что он поймет ее и даже посочувствует совершенно естественным побуждениям, которые заставили Нелл ослушаться мужа. Он еще и найдет способ положить конец таким поступкам; и это следовало сделать немедленно, пока Нелл окончательно не увязла в трясине долгов и вранья. Сейчас Кардросс еще простит ее, не утратив к ней нежных чувств, но если в будущем он узнает, что она вела с ним двойную игру, и, возможно, даже не один год, то, в силу своего открытого характера, эти чувства уступят место отвращению.

Предаваясь своим мрачным размышлениям, мистер Хедерсетт пришел к выводу, что, хотя было бы совсем неплохо, если бы кузен каким-то образом узнал о происшедшем, счастливый конец у этой истории может быть лишь в том случае, если Нелл расскажет обо всем сама. Но, когда он стал ее уговаривать сделать такой шаг, она и слышать, об этом не захотела, да еще так взволнованно умоляла его не выдавать ее Кардроссу… У него возникло подозрение, что, вполне вероятно, в этом браке не все так благополучно, как кажется. Задумавшись над этим, он теперь вспомнил, что мужа и жену видят вместе далеко не так часто, как можно было бы ожидать. Разумеется, это не слишком хороший тон для мужчины – всюду таскать за собой жену, но цинизм, заставлявший высшие слои старшего поколения рассматривать брак лишь как средство для продвижения в обществе или обогащения, был уже не в моде. Среди сверстников отца мистера Хедерсетта было немало таких, кто не знал в точности, кому из отпрысков собственной жены он действительно приходится отцом; а уж пожилым супружеским парам, которые никогда не могли провести вмести и получаса, вообще не счесть числа. Но теперь в высшем свете поощрялись браки по любви, а открытые знаки привязанности, которые прежде считались возмутительно буржуазными, вызывали теплую улыбку. Мистер Хедерсетт, чье чувство приличия еще совсем недавно возмущалось при виде новобрачных, на каком-то вечернем приеме сидевших вместе на маленьком диванчике, склонив головы друг к другу, был склонен думать, что маятник отклоняется слишком далеко, и, конечно же, не ждал от Кардросса такой неблаговоспитанности. В то же время его иногда удивляло, что Нелл, вышедшая замуж за человека, который не только выбрал ее из десятка более подходящих для него дам, но и обладал обаянием, столь привлекавшим женщин, тем не менее часто появлялась в обществе либо без супруга, либо с каким-нибудь второсортным кавалером. Конечно, в этом не было ничего исключительного; и ее обращение со своими воздыхателями никогда не заставило бы записных сплетников подозревать ее в любовных интригах. Мистер Хедерсетт прекрасно понимал, что ее не интересует ни один мужчина, кроме Кардросса, он видел, каким светом лучились ее глаза, когда его кузен неожиданно входил в комнату, где она находилась. Нет, он не считал, что если в этом браке что-то пошло не так, то это случилось из-за недостатка любви. Он вспомнил, как кто-то говорил, будто в браках по любви гораздо чаще, чем в браках по расчету, первый год бывает полон трений и непонимания. И он подумал, что слишком уж вдается в тонкости поведения супругов на людях, в обществе. Но если между ними действительно раздоры, то Хедерсетт, знавший, каким невыносимым мог быть его кузен в гневе, прекрасно понимал нежелание юной жены признаться ему в своих грехах. Бесполезно убеждать ее сделать это, думал он; но, придя к такому выводу, он оказался в растерянности, ибо никто, кроме нее самой, не мог бы рассказать Кардроссу, о ее затруднениях, не вызвав у него гнева. Но в тот момент, когда он уже собирался выйти из зала, Дайзарт, полностью сосредоточившийся на бросании костей и потому не заметивший вошедшего, случайно поднял голову и увидел Хедерсетта. Он выкрикнул беззаботное приветствие, и тут Хедерсетта буквально осенило.

Если удастся его уговорить, то Дайзарт – тот единственный человек, который может рассказать Кардроссу всю правду. Хедерсетт не сомневался, что именно он и является причиной всех долгов Нелл, и был почти уверен, что чистосердечное признание Дайзарта повлечет за собой полное прощения для Нелл и, возможно, денежную помощь для самого непутевого родственника. Ему будет несложно убедить Кардросса, что Нелл поддалась лишь на его настойчивые уговоры; и Кардросс сразу же увидит и оценит мужество, позволившее ему выполнить столь неприятный долг. Только есть ли у него это мужество? Присоединившись к группе наблюдателей, собравшихся вокруг стола, Хедерсетт задумчиво взглянул на него, как бы взвешивая шансы. Физическим мужеством он, конечно, обладает в достаточной степени, но вот несмотря на извращенную гордость своей репутацией сорвиголовы, он еще никому не давал повода предположить, что обладает и силой морального духа. Мистер Хедерсетт, на несколько лет старше его и сделанный совсем из другого теста, не числился среди его друзей и еще в меньшей степени – среди его поклонников, но справедливости ради признавал, что, хотя он всего лишь молодой повеса, совершенно бесхребетный, неисправимо расточительный и готовый совершить любое экстравагантное безумство, подсказанное ему богатым воображением, он никогда, даже в самые бесшабашные свои моменты, не переступал той грани, которая пролегала между простительными грешками юности и сомнительными деяниями, которые могли бы навлечь бесчестие на его имя. Он был добр, великодушен и, как полагал мистер Хедерсетт, сильно привязан к сестре. Он понимал также, что Кардросс, близко знавший его и все больше выходивший из себя от его проделок, никогда не считал возможным махнуть на него рукой. Хотя он был далек от того, чтобы представить себе Дайзарта трезвым и благоразумным в будущем, но говорил, что, получив звание корнета, юноша нашел бы выход своей неуемной энергии и стал вполне сносным.

«Он, конечно, никудышник, – говорил Кардросс, – но в нем нет ни капли притворства. Я бы с радостью показал ему, почем фунт лиха, но он не трус, и, признаюсь, мне это по душе».