На высотах твоих - Хейли Артур - Страница 5

Генерал-губернатор зло буркнул:

— Ну, кто-то поплатится за это головой!

— Перестань, Шелдон, — хозяин и хозяйка по-прежнему переговаривались шепотом, оставаясь в неведении, что их слушает забавляющаяся происходящим аудитория. — С кем не бывает… Не забывай, какая осторожность нужна сейчас с прислугой…

— Разрази гром всю эту прислугу!

— Мне подумалось, ты должен знать, что случилось, — терпеливо уговаривала мужа Натали. — Я все улажу, дорогой.

— Ну хорошо, ладно. — Его превосходительство улыбнулся со смешанным чувством смирения и любви, и супруги вместе направились к своему пятачку у камина.

— Sic transit gloria.[5] Тот, кто поднимал в воздух тысячи аэропланов, теперь не смеет упрекнуть судомойку, — произнесено это было весьма язвительно и слишком громко.

Тирада принадлежала Харви Уоррендеру, министру по делам гражданства и иммиграции. Он стоял совсем рядом, высокий и располневший, с редеющими волосами и басовитым раскатистым голосом. Обычные для него менторские манеры остались, видимо, в память о тех временах, когда он преподавал в колледже, еще до того, как занялся политической деятельностью.

— Легче, Харви, — предостерег его Артур Лексингтон, — вы все же имеете дело с королевской властью.

— Иногда я просто не в силах переносить напоминания о том, что лишь одни “шишки” неизбежно выживают, — ответил ему Уоррендер, несколько понизив голос.

Наступило неловкое молчание. Намек был предельно понятен. Единственный сын Уоррендера, юный офицер ВВС, во время второй мировой войны пал в бою смертью героя. Отцовская гордость за сына была столь же неизбывной, сколь и его скорбь.

На его замечание можно было легко найти не один ответ. Генерал-губернатор храбро сражался в двух войнах, да и “Крест Виктории” просто так не дают… Потери и смерть на войне не признают ни возрастов, ни званий…

Однако в данный момент, похоже, лучше было вообще не отвечать.

— Ну, пошутили и хватит, — бодро произнес Артур Лексингтон. — Прошу извинить, премьер-министр, Харви…

Он кивнул им и пошел через всю гостиную к своей жене.

— Почему, интересно, кое для кого некоторые темы бывают столь неудобны? — спросил Уоррендер. — Или для памяти установлен какой-то срок?

— Здесь, по-моему, в основном вопрос выбора времени и места. — Джеймсу Хаудену не хотелось развивать эту тему. Иногда у него появлялось желание избавиться от Харви Уоррендера в качестве члена правительства, но по ряду серьезных причин он не мог этого сделать.

Стремясь сменить предмет разговора, премьер-министр сказал:

— Харви, давно хотел потолковать с вами о делах вашего министерства.

“Негоже, — подумалось ему, — во время светского раута улаживать сразу столько дел”. Но в последнее время ему приходилось ради более важных и срочных проблем откладывать в сторону множество вопросов, которые следовало бы решать за письменным столом у себя в кабинете. Среди последних были и дела, связанные с иммифацией.

— Собираетесь хвалить или, наоборот, устроите мне разнос? — В вопросе Харви Уоррендера звучали задиристые нотки. Не оставалось сомнений, что бокал, который он держал в руке, был далеко не первым.

Хауден вспомнил о беседе с Ричардсоном несколько дней назад, когда они обсуждали текущие политические проблемы. Брайан тогда заявил: “Департамент иммиграции постоянно восстанавливает против нас прессу, и, к сожалению, это один из немногих вопросов, в которых избирателям легко разобраться. Можно сколько угодно дурачить их насчет тарифов или банковской ставки — на голосах это практически не скажется. Но дайте только газетам раздобыть фотографию выдворяемой из страны матери с ребенком — вот как в прошлом месяце, — и у партии появляются все основания для беспокойства”.

На миг Хауден ощутил укол злого раздражения, что ему приходится заниматься такими обыденными вещами, когда — и сейчас особенно — куда более крупные и насущные проблемы требовали его внимания. Затем ему вспомнилось, что необходимость совмещать повседневные дела с великими свершениями всегда была участью любого политика. Зачастую в этом-то и крылся ключ к власти: никогда за крупными событиями не терять из виду мелких происшествий. К тому же вопросы иммиграции неизменно не давали ему покоя. У этого предмета было так много аспектов, таивших в себе столько же политических ловушек, сколько и преимуществ. Самым трудным было определить, какой среди них чем является.

Для многих Канада все еще слыла землей обетованной; такой скорее всего она и останется. Поэтому любое правительство должно было чрезвычайно осторожно регулировать приток населения. Слишком много иммигрантов из одного места, слишком мало из другого — даже этого было достаточно, чтобы на протяжении одного поколения изменить расстановку сил в стране. “В каком-то роде, — мелькнула у премьер-министра мысль, — мы проводим свою собственную политику апартеида, хотя, к счастью, расовые барьеры воздвигаются негласно и далеко за пределами нашей территории — канадскими посольствами и консульствами в зарубежных странах. И несмотря на всю определенность и неопровержимость этого факта, здесь, у себя дома, мы можем делать вид, что их вовсе не существует”.

Ему было известно, что некоторые круги в Канаде выступают за расширение иммиграции, есть у нее и противники. В число сторонников увеличения притока входили идеалисты, готовые открыть двери нараспашку всем желающим, и предприниматели, заинтересованные в приросте рабочей силы. Оппозиция широкой иммиграции обычно исходила от профсоюзов, привыкших стенать по поводу безработицы всякий раз, когда обсуждались проблемы иммифации, и неспособных осознать того, что безработица, по крайней мере до некоторой степени, есть необходимый экономический фактор жизни. По эту же сторону находились англосаксы и протестанты — в неожиданно большом числе, которые возражали против “засилья иностранцев”, особенно если иммигранты оказывались католиками. И зачастую правительству приходилось буквально балансировать на туго натянутом канате, чтобы не нажить себе врагов в том или другом лагере.

Хауден решил, что сейчас следует говорить без обиняков.

— Ваш департамент, Харви, плохо выглядит в прессе, и, как я считаю, во многом по вашей вине. Мне бы хотелось, чтобы вы вели дела пожестче и перестали позволять вашим чиновникам так самовольничать. Смените нескольких, если требуется, даже на самом верху; мы не можем увольнять государственных служащих, но у нас есть, куда их задвинуть. И, ради Бога, не выпускайте вы спорные иммиграционные дела на страницы газет. В прошлом месяце, например, — женщина с ребенком!

— Эта ваша женщина держала бордель в Гонконге, — парировал Харви Уоррендер, — и прикатила к нам с венерической болезнью.

— Возможно, я выбрал не лучший пример. Но есть множество других, и, когда возникают подобные щекотливые дела, правительство по вашей милости выглядит каким-то бессердечным людоедом, а это вредит всем нам.

Премьер-министр говорил тихо, но напористо, не сводя глаз со своего собеседника.

— Ясно, — притворно вздохнул Уоррендер. — На мой вопрос вы ответили. Похвалы мне сегодня не дождаться.

— Не в этом дело, — резко бросил Джеймс Хауден. — Речь идет о точном политическом мышлении.

— И ваше политическое мышление всегда было точнее моего, Джим. Не так ли? — Уоррендер дурашливо закатил глаза. — В противном случае я мог бы стать партийным лидером вместо вас.

Хауден не ответил. Совершенно очевидно, что алкоголь ударил в голову его собеседнику. Уоррендер, однако, продолжал:

— Все, что делают мои чиновники, — строго следует букве закона. Я лично считаю, что они прекрасно справляются с порученной им работой. А если вам что-то не нравится, то почему бы нам всем не собраться вместе и не внести поправки в закон об иммиграции?

Премьер-министр понял, что в выборе места и времени для этого разговора он допустил ошибку. Стремясь завершить беседу, он сказал:

5

Так проходит слава (лат.)